"Участь свою не выбирали" - читать интересную книгу автора (Малиновский Борис Николаевич)На Курской дугеСтепной, Центральный, 1-й Белорусский и 3-й Прибалтийский фронты, Поркала-Удд – таким был дальнейший боевой путь дивизии. А на моем пути добавился еще и эвакогоспиталь в городе Мозырь. В первых числах мая наш эшелон остановился в голой степи у станции Быково под Касторной. Вручную, используя солдатскую смекалку и канаты, спускали мы орудия вниз с десятиметровой насыпи. А затем маршем, с длительными остановками двинулись по курской земле. В пути получили пополнение – людей, боевую технику, автомашины. В стрелковые полки и в наш артполк пришли моряки с Дальнего Востока – молодец к молодцу. Новички быстро освоились и скоро ничем не отличались от наших ветеранов. Пушки ж гаубицы тащили машины. Сначала это были американские "шевроле", но они вскоре вышли из строя, а потом – мощные "студебеккеры". Лошади у нас все же были, но только кавалерийские. Тяжеловозов отдали почти всех, оставив по одной упряжке на дивизион. Все было хорошо, но случилась неувязка: две недели пришлось сидеть без соли. Обидно: суп густой, наваристый, каша сочится маслом – давно такой роскошной еды не видели, а начинаешь есть – назад выворачивает… Чаще всего мы останавливались в оврагах, иногда в деревнях. Соловьи заливались тут вовсю, отстаивая свою честь называться курскими. На деревенских околицах вечерами собирались девушки. Пели звонкими голосами под стать соловьям, лихо танцевали с нашими солдатами, вспоминая, наверное, при этом своих парней, ушедших на войну. Но отдых наш продолжался недолго. Дивизия получила задание построить линию обороны, и началась тяжелая повседневная работа. Стрелковые подразделения рыли окопы полного профиля, строили дзоты и траншеи. Артиллеристы готовили огневые позиции, снарядные погреба, наблюдательные пункты и данные для стрельбы. И хотя фронт проходил очень далеко от нас, делалось все это, как на войне. Когда в одном месте работа заканчивалась, мы ночным маршем продвигались вперед и снова занимались тем же самым. Почти всех солдат и офицеров дивизии "обкатали" танками. На специально подготовленном поле танки утюжили траншеи, заполненные бойцами. Пропустив машины над головой, бойцы забрасывали их "гранатами" и отсекали "огнем" бежавшую за ними "пехоту". В начале июня наша дивизия сделала еще один бросок вперед и снова построила мощную линию обороны. Впереди, в 20-25 километрах, была станция Поныри. Теперь между врагом и нами остались только наши фронтовые части. Близился день начала великой битвы на Курской дуге. 5 июля впереди загремела канонада. Наш артполк был поднят по тревоге, и мы выступили к станции Поныри. К полудню дивизионы сосредоточились в лесистом овраге невдалеке от железной дороги Москва – Курск. Впереди, километрах в десяти, грохотал бой. К нашему расположению подъехал бронепоезд. Остановившись у группы деревьев, тянувшихся вдоль насыпи, он произвел сильнейший огневой налет в сторону Понырей. Раньше я только слышал о бронепоездах и лишь сейчас воочию убедился в огромной мощи его многочисленных орудий Совершив три огневых налета, бронепоезд укатил обратно. Тем временем появились вражеские бомбардировщики. И сразу же им наперерез ринулись наши истребители. Послышалась частая дробь авиационных пулеметов. Немецкий бомбардировщик, который летел первым, выпустил пышный дымный хвост и с воем пошел к земле. То же самое случилось еще с одним. Остальные успели сбросить несколько бомб на железнодорожное полотно, высыпали дождь листовок и повернули на запад. "Это вам не сорок первый год!" – невольно подумалось мне. Одну из сброшенных листовок принесло ветром прямо к нашему блиндажу. Враги пугали, что начинают новое, страшное по силе наступление и что теперь никто не спасет нас. Поэтому надо бросить оружие и с белым флагом выходить навстречу наступающим фашистским войскам. Не первый раз немцы пытались агитировать нас сдаваться в плен. На Сучане их листовки врали по-другому. Но мы ни тогда ни теперь не верили ни одному слову захватчиков. Весь день прошел в напряженном ожидании приказа о вступлении в бой. Впереди, на передовой, до вечера не прекращался гул гигантского сражения. Над полем боя стояло пыльное марево, над которым почти все время кружили самолеты. Шла беспрерывная артиллерийская стрельба. С нашей стороны ее дополняло прерывистое урчание "катюш". Мимо нас проползали к передовой танки и самоходки. Бойцы и офицеры, возвращавшиеся оттуда в тыл, рассказывали, что немцы пустили в ход новую технику – танки "тигры" с усиленной броней и мощные самоходные орудия "фердинанды". Но это им не принесло успеха: наши танки и самоходные орудия, артиллерия и пехота подбивали и поджигали прорвавшие оборону вражеские машины. Минные поля, противотанковые гранаты, бутылки с горючей смесью – все шло в ход. Враги упорно рвались вперед. Передовая понемногу приближалась к нам. Все слышнее и отчетливее становились звуки боя. Понеся огромные потери, гитлеровцы к концу дня на несколько километров потеснили наши части. Только вечером мы получили приказ о вступлении в бой. Наш 84-й артиллерийский полк был выведен из состава 55-й дивизии и вошел в состав 5-й артиллерийской дивизии прорыва, приданной 307-й СД 13-й армии, защищавшей Поныри. ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО Из вечернего сообщения 5 июля 1943 года В ночь на 6 июля батареи нашего полка выдвинулись вперед, к оборонявшимся частям и заняли огневые позиции в извилистом и широком овраге, охватывающем Поныри с южной стороны. Взводы управления за ночь продвинулись в расположение стрелковых батальонов и оборудовали там наблюдательные пункты. К утру заработала связь, батареи готовились открыть огонь. Лишь только начался рассвет, над нами – я был вместе с начальником штаба дивизиона в одном из блиндажей – появились фашистские бомбардировщики. Волна за волной они налетали на овраг и бомбили не пикируя, боясь тратить время, потому что к ним тут же устремлялись наши истребители. Земля беспрерывно содрогалась от мощных взрывов, и все же блиндажи, глубокие окопы и укрытия спасали орудия и людей. На передний край и наш овраг обрушился шквал огня фашистской артиллерии и минометов. От прямых попаданий в укрытия появились первые раненые и убитые. Но теперь мы уже не были посторонними наблюдателями: вражеское наступление развертывалось на наших глазах, и мы стали участниками битвы. Наши пушки и гаубицы открыли ответный огонь. И слева и справа за многие километры от нас стоял гул развернувшегося вчера сражения. Орудийные залпы наших батарей, разрывы вражеских снарядов и бомб, время от времени находивших очередную жертву,- так продолжалось до самой ночи. К концу дня надолго нарушилась связь с командиром дивизиона Новиковым. Начальник штаба, капитан Агапов, назначенный вместо Тирикова, переведенного в другой дивизион, послал меня к Новикову, чтобы взять последние данные для боевого донесения. Уже темнело, когда я нашел командира дивизиона. Он находился на наблюдательном пункте, невдалеке от побитой снарядами и бомбами деревенской церкви. К тому времени обстрел уже утихал, и все равно, пока я бежал туда и обратно, пока с трудом искал продолжение линии связи в местах повреждений, пришлось несколько раз упасть на землю: неподалеку, а то и совсем рядом, так что зловещее пение осколков слышалось почти над головой, рвались снаряды и мины. Следующий день – 7 июля – по ярости обстрела, а особенно бомбежки, превзошел все виденное мною до сих пор, включая бои под Горбами на северо-западе. С раннего утра стаи немецких бомбардировщиков нависли над Понырями и нашим оврагом. Над местечком поднялось пепельно-серое марево. В воздухе велись постоянные воздушные бои. Наши истребители то и дело сбивали немецкие самолеты, но они шли и шли, волна за волной, по пятьдесят, а то и по сотне самолетов одновременно. В первые два дня вражеского наступления наш участок фронта был для противника не основным. Главный удар фашисты наносили в направлении местечка Ольховатка, в нескольких десятках километров левее нашего расположения, однако существенного успеха там не добились. Теперь они делали ставку на захват Понырей с дальнейшим продвижением на Курск. На штурм этого небольшого местечка, состоявшего всего из нескольких сотен домов, которое обороняла 307-я дивизия 13-й армии Центрального фронта, гитлеровцы бросили две полностью укомплектованные личным составом и боевой техникой пехотные дивизии и более 200 танков. "Здесь разгорелась одна из самых жестоких битв за время восточного похода",- напишет позднее один из немногих оставшихся в живых немецких офицеров, участвовавших в наступлении на Поныри[28]. Тогда мы не знали стратегических замыслов врага, да и не наше дело было их разгадывать, но, чувствуя неимоверную напряженность боя, ожесточенность артиллерийского огня и бомбежки, поняли, что подошли решающие часы и дни наступления гитлеровцев. При очередном налете немецких пикирующих бомбардировщиков,- уже не помню, каким он был по счету – рядом рванула пятисоткилограммовая бомба, спрессовав всех нас безудержно нарастающим воем и оглушительным взрывом в натянутый до предела комок мышц и нервов. Наш блиндаж подпрыгнул, сдвинулся в сторону, а потом закачался в судорогах взрывной волны. Начальник штаба капитан Агапов, придя в себя от порохового смрада, заполнившего блиндаж, и от заложившего уши взрыва, пробормотал то ли нам, то ли себе: – Чуть-чуть еще – и перенесло бы нас из сегодняшнего ада прямешенько к богу в рай!… Все уточняющие, но не подлежащие печати дополнения в адрес Гитлера и всей фашистской сволочи я убрал из этой фразы, а они шли почти за каждым словом и завершали мысль капитана. Отважный офицер, плясун и известный всему полку остряк, Агапов сумел сохранить самообладание и в эти, прожитые рядом со смертью мгновения. После каждого налета капитан прикладывался к бутылке водки и отпивал несколько глотков. Это была его слабость, тоже известная всем. Из-за нее он и оказался у нас, расставшись с более высокой должностью в штабе полка. Когда ко второй половине дня бутылка опустела, мне поневоле пришлось исполнять обязанности начальника штаба. …Весь этот день Геннадий Беляев и его связисты делали невозможное: лишь только связь со штабом полка, с батареями, с командиром дивизиона Новиковым прерывалась, а это было постоянно, они сразу же находили и исправляли повреждение, не считаясь с бомбежкой и обстрелом. При каждой вражеской атаке, а их было пять в течение дня, мне звонили из штаба полка и требовали сведения о положении в батальонах, о действиях поддерживающих их батарей, передавали приказы начальника штаба и командира полка. В таких случаях четко работающая связь спасала меня. Для штаба и командира полка штабы дивизионов были глазами и ушами, которые оценивали положение на линии непосредственного соприкосновения с противником. Расположение наших и вражеских траншей, окопов, огневых точек на участке действия дивизиона, местонахождение огневых позиций и наблюдательных пунктов батарей и командира дивизиона, потери в личном составе и в технике во время боя – все это оперативно должно было доноситься в штаб полка и подытоживаться ежедневным письменным боевым донесением. Для соблюдения секретности при сборе сведений предпочтение отдавалось проводной (телефонной) связи, которая, в отличие от радиосвязи, обеспечивала большую скрытность передаваемой информации. Но это давалось дорогой ценой. Забегая вперед, скажу, что после десятидневного немецкого наступления во взводе связи осталась лишь треть его состава. Потери у связистов были такие же, как и в стрелковых ротах, даже больше – ведь им постоянно приходилось находиться под обстрелом без всяких укрытий. А это было во много раз опаснее, чем пережить обстрел или бомбежку в блиндаже. Для меня теперь работы и обязанностей добавилось. На Северо-Западном фронте, где неделями, а то п месяцами сохранялось примерно одинаковое расположение рот и батальонов, боевых порядков наших батарей и основных целей у противника, штаб полка мог, в крайнем случае, обойтись и без ежедневных донесений из дивизиона. Здесь же местность была незнакомой, обстановка быстро менялась, а штаб полка требовал точных и самых последних сведений. И если прерывалась связь, мы не могли ждать, пока ее починят. В таких случаях, как это и было вчера, выяснить обстановку на переднем крае обычно поручали мне. Да у начальника штаба и не было другой возможности – Мартынов на НП, Беляев – на линии связи, вот и оставался командир топовзвода, освободившийся к моменту боя от своих прямых обязанностей по "привязке" огневых позиций и наблюдательных пунктов батарей и дивизиона. К концу дня, когда гитлеровцы последним отчаянным штурмом захватили северную часть Понырей, из штаба стали требовать к телефону Агапова, который спал мертвецким сном. Никакие мои отговорки, что капитан ушел на передовую и еще не вернулся и связи с ним нет, не действовали. Увидев, что Агапов зашевелился, я растолкал его и едва успел рассказать ему про захват окраины Понырей, как по телефону снова потребовали начальника штаба. Связист протянул ему трубку. – Тр-р-рубка слушает! – громко и раскатисто, словно подавая команду, прокричал капитан. Я уже раскаивался, что растолкал его, но было поздно: начальник штаба полка читал Агапову по телефону грозную нотацию. Сразу протрезвев от жестокого разноса, капитан попытался связаться с Новиковым и батареями. Однако связь, поврежденная при последней вражеской атаке, не работала. Тогда Агапов послал меня к командиру дивизиона узнать обстановку на передовой. А бой еще продолжался, и немцы изо всех сил пытались продвинуться дальше. На околице местечка раздавались автоматные очереди, рвались мины. Ближе и ближе! Когда я, прижимаясь к домам, бежал по улице, немцы открыли орудийный огонь прямой наводкой: двойной рыкающий звук огромной силы налетел на меня и бросил па землю. Показалось, что в ушах лопнули барабанные перепонки. Откуда-то било мощное орудие "тигра". Снаряды рвались совсем близко. Дальше бежать нельзя, надо было укрыться и переждать. Осмотревшись, я заметил в земле яму, оплетённую прутьями, в каких куряне хранили овощи. Не долго думая прыгнул в нее и чуть-чуть не сел па шею забравшемуся сюда же майору, который тоже направлялся в штаб одного из стрелковых батальонов. Отсиживались минут пятнадцать, потом выбрались и побежали задворками, перелезая и перескакивая через невысокие плетни огородов. Я бежал за майором – вдвоем легче. Рвались мины, совсем близко трещали пулеметные и автоматные очереди, оглушительно рыкало орудие притаившегося где-то "тигра", жутковато посвистывали пули. Наконец добрались до штаба стрелкового батальона. В полуразрушенном каменном здании с выбитыми окнами и дверью находились командир дивизиона, Мартынов и примерно десять пехотинцев. На полу лежало несколько раненых. Разузнав обстановку, я нанес ее на карту. Уходить обратно не хотелось. Ничего не может быть хуже – пробираться по передовой во время боя! А надо. Меня ждал начальник штаба. Сказав Новикову, что ухожу, побежал тем же путем. Бой продолжался. Разрывы снарядов и свист пуль то и дело заставляли инстинктивно приседать или падать на землю. Но вот звуки боя уже позади. Навстречу из оврага с ревом и грохотом двигались десятки наших Т-34. Долго глядел им вслед: а может, в одном из них мой Лева? ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО Из оперативной сводки за 9 июля 1943 года В конце каждого из девяти дней яростного вражеского наступления я писал под диктовку капитана Агапова боевое донесение и чертил схему переднего края. Нет, никак не думалось, что через много лет захочется снова вспомнить и описать эти бои! Но если бы и нашлись сейчас те боевые документы и удалось бы по ним воспроизвести забытое, в них все равно не оказалось бы самого нужного для моих записок – человеческих переживаний. Ведь чувства и мысли, определявшие поступки бойцов и командиров, которые ежеминутно смотрели в глаза смерти, в боевых донесениях не упоминались. К сожалению, и моя память тоже не очень их сохранила. Думаю, фронтовики меня за это не упрекнут: они-то знают – в дни особенно тяжких боев люди старались забыть пережитое вчера, чтобы выдержать новый день. Четко помню лишь одно: всеобщую абсолютную уверенность, что враг не сможет прорвать нашу глубокоэшелонированную оборону. Надо только выстоять, как тогда, на Северо-западном фронте, под Горбами. Выстоять до конца! И должен сказать, что ни в первые, ни в последующие дни наступления гитлеровцы на нашем участке не смогли продвинуться до нашего оврага, который отделяли от Понырей всего лишь несколько километров! На десятый день фашистское наступление выдохлось. Стрелковые полки нашей дивизии были подтянуты к участку фронта, где уже девять дней, находясь в составе 13-й армии, вел тяжелые оборонительные бои наш артиллерийский полк. Дивизия получила приказ уничтожить противника, прорвавшегося в район Понырей. ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО Из оперативной сводки за 15 июля 1943 года |
||
|