"Хворый пес" - читать интересную книгу автора (Хайасен Карл)

8

Дезирата Брок родилась в Мемфисе, а выросла в Атланте. Мать была педиатром, отец работал механиком в авиакомпании «Дельта». Дези собиралась стать учительницей и занималась в университете штата Джорджия, но на последнем курсе все спутала ее помолвка с профессиональным баскетболистом по имени Горбак Дидовлич. Росту него был чуть за семь футов, и он совсем не говорил по-английски.

В НБА его называли Дидо, он был новым дублером центрового в команде «Ястребы Атланты». Дидо углядел Дези на теннисном корте и попросил тренера взять у нее номер телефона. Ему хватило сообразительности привести с собой на первые два свидания переводчика с сербско-хорватского, но на третье он явился в квартиру Дези один. Они поужинали в ресторане, потом отправились в клуб. Дидо оказался на удивление говорливым, и хотя Дези не понимала ни слова, но угадывала в непостижимых монологах с обилием согласных милое простодушие чужестранца. И то был не последний случай, когда она неверно поняла мужчину.

В начале второго ночи Дези постучала пальцем по циферблату наручных часов в знак того, что пора уходить. Дидо проводил ее домой до дверей и нежно поцеловал в маковку – единственное место, до которого мог дотронуться губами, не опускаясь на колено. Потом он положил ей на плечи огромные красивые руки и заговорил, негромко и страстно. Усталая Дези кивала, улыбалась ласково и бормотала расхожие фразы: «Очень мило. Я вас понимаю». Но оказалось, она не уловила нити рассуждений Дидо, ибо на следующее утро ей доставили обручальное кольцо с большим бриллиантом. Его сопровождала записка; точнее, две записки: одна собственноручно нацарапанная Дидо карандашом на листке с логотипом «Рибок», и другая – со старательно выполненным переводом: «Я так очень счастливый, что вы стать моя жена. Наша жизнь вместе будет полной многих веселий и радостей. Спасибо много раз, что сказали «да». С верной любовью, Горбак».

Дези ошеломило известие о предложении выйти замуж, но еще больше поразило, что она, оказывается, его приняла. Дидо уверял, что все так и было, и она поверила ему на слово. Получилось невероятно забавно, как в комедии положений, но романтично. Дези бросила учебу, полагая, что теперь станет сопровождать новоиспеченного жениха в поездках команды. Она представляла, как это будет здорово: путешествовать с Дидо по стране, увидеть самые крупные города; особенно ей не терпелось побывать в Нью-Йорке, Бостоне и Чикаго. Но Дидо объяснил через сербского переводчика («Ястребы» оплачивали услуги толмача на полный рабочий день), что женам и подругам не разрешается ездить с баскетболистами. Однако он станет «очень сильно счастливый», если она будет приходить на все домашние матчи в Атланте. «Так лучше, – добавил переводчик. – К тому же вы сможете продолжить учебу и принарядиться». Дези была не до конца уверена, что Дидо так сказал, но передала через переводчика: она подумает.

Первая игра, на которую пришла Дези, получилась классной. Кажется, в январе 1988 года. Некоторое время Дези хранила корешок билета в старинной шкатулке для шитья. «Ястребы» победили «Чикагских быков» – 107:103. Дидо играл большую часть третьей четверти и блокировал четыре броска. Дези получила место в секторе возле площадки, где сидели жены и подруги других игроков. Почти все, как она, молодые и весьма привлекательные. В перерывах женщины хохотали и сплетничали. Дези не следила за профессиональным баскетболом и не знала, насколько выгодным стал этот спорт. Одна ястребиная жена показала на преждевременно облысевшего игрока чикагской команды, отрабатывавшего броски, и сообщила, что в год он получает более 5 миллионов долларов, не считая премиальных. Дези изумилась. Она вслух подумала, сколько же зарабатывает Дидо, и другая ястребиная жена, помнившая ставки всех игроков, с удовольствием ей поведала. Сумма была потрясающей – и для двадцатидвухлетнего парня, и для кого угодно. Дези произвела в голове подсчет: выходило, что за игру Дидо зарабатывает 10 500 долларов.

– Вот на такое колечко, – сказала ястребиная жена, подняв левую руку Дези, – ему нужно поработать один вечер. И то если брать в розничной продаже.

Дези на учебу не вернулась. Дидо снял ей квартиру попросторнее в районе Бакхед, купил «понтиак-файрбёрд» с откидным верхом (два вечера трудов, по меньшей мере) и организовал частные уроки тенниса в близлежащем загородном клубе. Обувь бесплатно поставляла фирма «Рибок».

Помолвка продлилась три месяца без одного дня. Все закончилось, когда Дези вдруг вздумалось слетать к Дидо на игру в Детройт и сделать ему сюрприз на день рождения. Она постучала в дверь его номера в отеле «Риц-Карлтон», и ей открыла жгучая брюнетка, на которой из одежды были только хромированные серьги-обручи и обтягивающие шорты. На левой груди женщины был вытатуирован ухмыляющийся череп в ковбойской шляпе.

Гологрудая оказалась исполнительницей экзотических танцев, которая вдобавок к английскому бегло говорила на сербско-хорватском. Кто-то из игроков «Пистонов» познакомил ее с Дидо на холостяцкой вечеринке. Дожидаясь возвращения жениха с игры, Дези поддерживала с девушкой вежливую беседу. К сожалению, Дидо отпустил переводчика домой пораньше, рассудив, что в нем нет необходимости, когда имеется двуязычная стриптизерша, и потому не смог уразуметь возбужденного выступления Дези. Собственно, ее настроение перевода не требовало: Дидо сообразил, что Дези гневается, еще до того, как она спустила в унитаз обручальное кольцо с бриллиантом.

По возвращении в Атланту Дидо пытался помириться, но Дези отказывалась с ним встречаться. Она оставила квартиру в Бакхеде и переехала к родителям. Как-то раз Дидо появился около их дома, и Дези облила его из садового шланга. Отставка повергла Дидо в хандру, которая заметно отразилась на его и без того уже слабых выступлениях на баскетбольной площадке. В один злосчастный вечер, когда Дидо заменял свалившегося в гриппе Мозеса Малона, он набрал лишь три очка, сделал один подбор у кольца, пять передач и был удален в середине третьей четверти. На следующий день его перепродали команде «Воители Золотого Штата». Дези больше никогда его не видела, даже по телевизору.

«Да найдешь ты себе кого-нибудь, – утешала мать. – Первый блин комом».

Но испечь хороший блин все не получалось. Дези перевалило за двадцать пять, она еще трижды была помолвлена, но замуж так и не вышла. Два раза Дези по-мирному возвращала кольца, а третье оставила. Его преподнес жених по имени Эндрю Бек, в которого она чуть не влюбилась. Он снимал рекламные ролики для кандидатов в политических кампаниях, но в душе был художником. Долгие годы он серьезно занимался живописью и ваянием, почти голодал. Затем попал на телевидение и обрел достаток, как и все Дезины женихи. Она говорила себе, что это просто совпадение, но понимала – дело в другом. Так или иначе, она сильно привязалась к Эндрю – мечтательной, творческой и отстраненной натуре. Его легкая таинственность пленила Дези, чего не бывало прежде. Эндрю терпеть не мог политиков, ненавидел вообще всех сенаторов и конгрессменов, которые не жалели денег за его умение создать им образ. Дези восхищалась Эндрю за его ненависть к своей работе – только высокопринципиальный человек мог вот так прямо заявить, что растрачивает богом данный талант на мелкое жульничество, создавая тридцатисекундный ролик политической рекламы.

У похвальной прямоты Эндрю Бека была и обратная сторона – он часто погружался в мрачную задумчивость и депрессию. В том, что произошло дальше, Дези винила себя. Она уговорила Эндрю показаться психологу, а тот велел ему поискать способ для высвобождения внутреннего источника тревоги. Эндрю выбрал пирсинг и усердно принялся увечить себя. Начал он с трех дырочек в каждой мочке, но быстро перешел к бровям, щеке и ноздрям. На этом он не остановился. Эндрю носил колечки и вставки, изготовленные лишь из высокопробного серебра, и вскоре так продырявился, что услуги авиалиний стали ему недоступны, поскольку он не мог пройти раму металлоискателя. С каждым новым проколом Эндрю обретал все более причудливый вид, но это нимало не беспокоило клиентов-политиков; его профессиональные услуги пользовались спросом, как никогда. Дези же с трудом переносила наружность жениха. Она лелеяла надежду, что это лишь проходной этап, даже когда Эндрю проколол язык и украсил его крючком на крупную рыбу. Дези оценила символизм, но от поцелуев уклонялась. И вообще, секс с Эндрю стал весьма затруднителен, поскольку его побрякушки карябали и кололи Дези в самые неподходящие моменты.

Но все же Эндрю ей нравился, и она старалась приспособиться до тех пор, пока однажды жених не явился с мошонкой, проколотой миниатюрной стрелой Купидона в четырнадцать каратов. Вот тут Дези поняла, что отношения не сохранить, и переехала к родителям. Обручальное кольцо она оставила у себя не из сентиментальности, а из опасения, что Эндрю Бек его куда-нибудь присобачит.

И недели не прошло, как Дези позвонил Палмер Стоут. До этого они встречались только раз в студии Эндрю, когда шел монтаж ролика. Эндрю отсматривал варианты рекламы Дика Артемуса, баллотировавшегося в губернаторы Флориды. Палмер сопровождал Артемуса в Атланту и тоже смотрел на экран, где крутился ролик «Голосуйте за Дика!» Дези находилась рядом, чтобы Эндрю, ненавидевший Артемуса, как-нибудь его не оскорбил и не профукал контракт на 175 000 долларов.

Стоут пытался заигрывать с Дези, пока она прямо не сказала, что помолвлена с Эндрю. Стоут рассыпался в извинениях и больше не произнес ни слова, но весь день не сводил с Дези глаз. Для нее осталось загадкой, откуда Палмер так быстро узнал о ее разрыве с Эндрю; времени зря не тратя, он беспрестанно звонил, засыпал ее цветами и авиабилетами первого класса. Поначалу Дези дала ему от ворот поворот, но в конечном счете он ее уломал искусными восторгами; она всегда была падкой на изысканную лесть, а Палмер оказался в том мастер. Родители его обожали (а ведь это сигнал) и уговаривали Дези дать шанс такому приятному молодому джентльмену. Только потом, выйдя за Палмера и переехав в Форт-Лодердейл, Дези поняла, что родные всего лишь старались выпихнуть ее из дома. (Через два дня после свадьбы отец нанял бригаду плотников для переделки спальни Дези в спортивный зал.)

Ничего не скажешь, Стоут относился к ней хорошо: «БМВ», дом на побережье, никаких ограничений в покупках. В постели все было сносно – без выкрутасов и безумств. На взгляд Дези, Палмер был рыхловат телом, но зато без одежды не походил на дурацкую рождественскую елку. Его бледные телеса, ничем не проткнутые, не прошпиленные и не украшенные, ласкали взор новобрачной. Любовные утехи, не грозившие опасностью уколоться или ободраться, восторга не вызывали, но были приятны.

В медовый месяц на острове Тортола Дези так раскрепостилась, что сумела сохранить настрой и не расхихикаться, когда однажды ночью Палмер пропыхтел ей в ухо:

– Давай, малышка, запали мою свечку!

– Огонь, – ласково прошептала Дези.

– Что?

– Огонь, милый. В песне поется: «Давай, малышка, разожги мой огонь».

– Да нет, я же помню, тот парень на концерте в Диннер-Ки захрипел…

– Палмер, давай теперь я сверху, – переменила тему Дези.

Месяца через три Палмер стал снимать их в постели «поляроидом». Дези соглашалась, но ей это не нравилось – вспышка и режиссерские указания Стоута раздражали. Фотографии получались смазанными и мелкими, непонятно было, что в них возбуждает Палмера. Может, это его пунктик? Но после Эндрю Бека Дези уже ничто не удивляло – даже если б Стоут облачился в кольчугу и взял булаву.

Однако сигары она категорически отвергла. Палмер уговаривал ее покурить перед началом и, может, в процессе любовных игр.

– И речи быть не может, – ответила Дези.

– Ты из-за треклятого Билла Клинтона,[14] да? Это он со своими извращенными девками испоганил репутацию сигар. Ну, пожалуйста, Дез, выкури хоть одну.

– Ответ – «нет», и президент здесь ни при чем.

– Да что тут такого? – Стоут принялся перечислять имена кинодив, курящих сигары. – Ну, прошу тебя, – уговаривал он. – Это так эротично.

– Это очень по-дурацки. К тому же от них тошнит.

– Ну пожалуйста, Дези.

– Курение вызывает рак. Опухоль мягкого нёба. Это тебе кажется эротичным, Палмер?

Больше Стоут с сигарами в постели не приставал. Но вот теперь – носорожьи рога. Дези встревожилась. Мало того, что убил животное, так вот – на тебе!

Надо признать, секс у них с Палмером был довольно редок. Дези понимала, отчего не расположена к постельным амурам: недовольна собой, супружеством, и вообще не уверена, симпатичен ли ей муж, как прежде. Да и Стоут тоже большого интереса не проявлял. Может, он содержал подружек в Таллахасси и Вашингтоне, кто знает? А может, действительно купил на черном рынке носорожий порошок, чтобы распалить прежние чувства.

Дези не знала, как быть. У нее обеспеченная, спокойная жизнь, о том, чтобы начать все заново, и подумать страшно. Но пустота в душе тоже пугала, и с каждым днем все больше. Неужели она станет женой, которая принимает супружеское охлаждение как нечто неизбежное, делает вид, что ничего не произошло, и отвлекается поездками на курорты, заграничными путешествиями и проектами по переустройству дома.

А может, и станет. Остаться одной ужаснее, чем жить в не шибко пылком браке. У некоторых подруг ситуация еще хуже – мужьям все по фигу. Палмер хоть пытался поправить отношения или делал вид, что пытается. Надежда на двухдневную эрекцию была трогательной. Либо идиотской – смотря каковы его истинные мотивы.

Но Дези взбесили насмешки Стоута над ее похищением, и она велела ему спать в гостевой комнате.

– Я найду тебе психиатра. Лучшего в городе, – сказал Палмер. – Успокойся, Дез. Просто ты слегка запуталась.

– Предпочитаю пока не выпутываться, – ответила Дези и захлопнула дверь перед носом мужа.

Внезапно Макгуин перестал есть и сделался вялым. Вначале Твилли не понимал – отчего. А потом нашел под задним сиденьем автомобиля кучку таблеток антибиотика. Все это время пес притворялся, что глотает их, а сам лишь рассасывал мясную оболочку, прятал пилюлю под язык и потом, когда Твилли отворачивался, выплевывал.

Возможно, у этого упрямого дурака послеоперационная инфекция, подумал Твилли. В телефонном справочнике он выбрал ближайшую ветеринарную клинику. Регистраторша достала формуляр и стала задавать вопросы:

– Имя питомца?

Твилли ответил.

– Порода?

– Лабрадор-ретривер.

– Возраст?

– Пять лет, – предположил Твилли.

– Вес?

– Фунтов сто двадцать. Может, больше.

– Кастрирован?

– Проверьте сами.

– Нет уж, увольте, – отказалась регистраторша.

– Видите? Яйца на месте.

– Пусть он опять ляжет, мистер Спри.

– Лежать, малыш, – покладисто сказал Твилли.

– Не желаете, чтобы мы его кастрировали?

– Это не мне решать.

– У нас сейчас месячник по кастрации котов и собак, – поведала регистраторша. – Получите скидку в двадцать пять долларов от «Общества гуманности».

– Четвертной за каждое яйцо?

– Нет, мистер Спри.

Твилли почувствовал на себе взгляд Лабрадора.

– Только котов и псов кастрируете?

– Так точно.

– Жаль.

Регистраторша игнорировала последнюю реплику. Забрать Макгуина пришла кудрявая женщина в розовом халате. Твилли проследовал за ней в смотровую, и они вдвоем взгромоздили пса на стол из нержавеющей стали. Появился ветеринар, щуплый, лет шестидесяти. Рыжие с проседью усы, очки в массивной оправе, немногословный. Он послушал сердце Макгуина, прощупал брюхо и осмотрел швы. Не поднимая головы, спросил:

– Чем была вызвана операция?

– Не знаю, – ответил Твилли.

Дези обещала сказать, но так и не сказала.

– Не понимаю. Это ваша собака?

– Вообще-то я ее нашел несколько дней назад.

– Откуда же вам известна кличка?

– Как-то нужно его называть, не только «малыш».

Ветеринар смотрел недоверчиво. Твилли сочинил историю, как возле Сарасоты нашел лабрадора, бредшего по обочине 75-го шоссе. Мол, уже дано объявление в местной газете, и есть надежда, что владелец отыщется.

– Жетона о прививке от бешенства не было?

– Нет, сэр.

– И ошейника?

– Не было. – Ошейник и жетон лежали в машине.

– Трудно поверить, глядя на такую собаку. Он очень породистый.

– Я и знать не знал.

Ветеринар почесал Макгуину нос.

– Кто-то же позаботился о нем и отвел на операцию. Какой смысл бросать потом собаку? Не понимаю.

– Людей трудно понять, – пожал плечами Твилли. – Ну вот теперь я о нем забочусь. Иначе не привел бы сюда.

– Наверное, так.

– Я забеспокоился, когда он перестал есть.

– Да, хорошо, что привели. – Ветеринар поднял Макгуину верхнюю губу и всмотрелся в бледные десны. – Мистер Спри, подождите, пожалуйста, в соседней комнате.

Твилли вернулся в приемную и сел через стул от двух матрон, державших на коленях жирных кошек. Рядом оказался востроликий человек, вцепившийся в потертый кожаный саквояж, откуда периодически высовывалась кудлатая башка размером не больше яблока. Влажные карие глазки сердито оглядывали комнату, человек что-то шептал, и собачья головка вновь скрывалась.

Востроликий заметил взгляд Твилли и плотнее прижал к груди саквояж. Потом резко встал и пересел на три стула дальше.

– А как зовут вашего хомяка? – приветливо спросил Твилли.

Молодой человек схватил ветеринарный журнал и сделал вид, что читает. Остальные посетители тоже не были расположены к беседе. Твилли сообразил, что они не одобряют его вида – голый по пояс, босой, в одних старых полотняных брюках. Остальная одежда находилась в автоматической прачечной дальше по улице.

– Ну ладно. – Твилли сложил на груди руки и вскоре заснул, как обычно, без снов. Проснувшись, он увидел перед собой кудрявую женщину в розовом халате.

– Мистер Спри? Мистер Спри!

– Что?… Извините…

– Доктор Уитком просит вас немедленно зайти.

Твилли резко вскочил и пошатнулся.

– Что-то не так?

– Пойдемте. Скорее.

Пес появился в доме раньше Дезираты. Это был подарок от президента компании по производству фосфатов Дага Магнуссона, знавшего, что Стоут охотник. Магнуссон купил собаку в Хиббинге, штат Минесота, у заводчика породистых охотничьих лабрадоров. Выбранный щенок был лучшим в помете и стоил 1500 долларов. Стоут в шутку назвал его Магарычом, хотя пес не являлся взяткой, а был скорее вознаграждением за организацию оной.

Даг Магнуссон вышел на Стоута, потому что Агентство охраны окружающей среды вот-вот могло закрыть шахту в округе Полк за сброс химических стоков в общественное озеро. Химикалии были настолько ядовиты, что уничтожили все живые существа крупнее амебы, и правительство намеревалось выставить компании колоссальный шестизначный штраф, а также закрыть производство. Положение сложилось щекотливое: озеро источало такое зловоние, что самый грязный политик не желал вмешиваться.

Палмер Стоут испробовал иной подход. Он свел Дага Магнуссона с шефом местного отделения охраны окружающей среды, известным слабостью к рыбалке. Магнуссон пригласил начальника проехаться на запад Монтаны, где в частных владениях голубой лентой протянулась речка, и там удачливый рыбак поймал свою первую двадцатидюймовую радужную форель. Рыба еще билась на берегу, когда разногласия между Охраной природы и компанией Магнуссона стали потихоньку улаживаться, и в результате стороны договорились о штрафе в 3900 долларов и об установке на берегах отравленного озера больших щитов с предупреждением.

Исход дела привел Дага Магнуссона в восторг, и он посчитал, что Палмер Стоут заслуживает большего, нежели обычный непомерный гонорар.

Вот так появилась собака. Жена Стоута (в то время вторая) Эбби возражала, но без толку. Ее изводили щенячьи лужицы и кучки. Мало кто устоит перед очарованием игривого шестинедельного лабрадора-ретривера, но Эбби не поддалась. Как она говорила, ее «решительно не тянуло к животным». Она предпочитала, чтобы все меховое висело в шкафу, а не лизало ей напедикюренные ноги под обеденным столом. Ледяное недоброжелательство супруги встревожило Стоута; его самого же забавная шаловливая псина буквально покорила. К тому времени Палмер уже мысленно выискивал поводы для развода, и отвращение жены к Магарычу тотчас стало первым в списке причин, потеснив стоявшую там прежде антипатию к оральному сексу.

В конце концов Стоут сумел извлечь выгоду из жениной неприязни к щенку. Вернувшись однажды вечером из Таллахасси, он увидел, что Эбби в истерике колошматит пса свернутым в трубку журналом «Повседневная женская одежда». Магарычу почти сравнялся год, он весил уже девяносто с лишним фунтов, так что яростная вспышка Эбби не причинила ему ни малейшего вреда и даже не испугала (пес не связал лупцеванье с ярко-красным ремешком от Розетта, ставшим его новой игрушкой). Он решил, что Эбби с ним играет, и между атаками беспрестанно вилял похожим на дубинку хвостом в знак признательности за редкое проявление внимания. Палмер Стоут вломился в комнату и вырвал у супруги журнал. За неделю он подготовил документы к разводу. Эбби подписала без звука; это предпочтительнее зловещего обвинения в жестоком обращении с животными, которое муж клятвенно посулил обнародовать.

После отъезда Эбби Палмер взялся за превращение породистого лабрадора в охотничью собаку. Магарыч выказал отличные способности к поиску добычи, но оказался совсем не хорош в ее доставке. Он отыскивал подстреленную утку в самых густых зарослях рогоза, но потом неизменно уплывал дальше. Когда Стоут с компанией охотников настигали игруна, истерзанная птица в готовку уже не годилась. Стоут сменил Магарычу полдюжины специальных тренеров и потом сдался. Видимо, охотничьи таланты, которыми славилась эта порода, миновали одно поколение. Стоут перенацелил пса на охрану дома, к чему тот, казалось, подходил как нельзя лучше благодаря устрашающим размерам и черному как ночь окрасу.

И вот Магарыч поживал себе, как хозяин особняка. Стоут, души не чаявший в собаке, наслаждался ее обществом в редкие вечера, когда не находился в отъезде или не пьянствовал в «Поклоннике». И еще, к великой радости Стоута, обнаружилось, что, в отличие от потерпевшей поражение Эбби, большинство женщин обожает больших собак, которых можно потискать, и переносит свое внимание на их владельцев. Палмер Стоут похвалялся перед приятелями Магарычом, который оказался «классным магнитом для телок». Это сработало и на Дези – она мгновенно прониклась к собаке. Девушка наивно полагала, что безмерно добрый нрав пса – отражение положительных качеств ее хозяина. Такую славную псину, размышляла Дези, мог воспитать лишь терпеливый, заботливый и бескорыстный человек. Дези верила, что о потенциальном кавалере можно судить по его питомцу, как и по автомобилю, гардеробу и коллекции компакт-дисков. Невозможно, чтобы у такой безмерно милой и ласковой собаки хозяин оказался коварной сволочью.

И хотя после свадьбы лучезарный облик мужа померк, привязанность Дези к собаке лишь окрепла. И вот теперь Магарыч-Макгуин находился на попечении неуравновешенного молодого человека, который и в самом деле мог быть маньяком, а Дези никак не удавалось убедить Палмера, что все это правда. Через несколько дней «Федерал Экспресс» доставил к вечеру бандероль. Дези гадала, что мог прислать Твилли Спри, чтобы «заставить поверить» ее недоверчивого мужа? Наверное, какую-нибудь фотографию, где собаке явно что-то угрожает. Но какую? Пес привязан на железнодорожном переезде? Он связан, а к его голове приставлен револьвер? У Дези внутри все сжималось от этих картин.

Палмер вылетел из Таллахасси поздним рейсом и добрался домой лишь к половине двенадцатого, когда Дези уже легла. Она слышала, как он прошел к себе в комнату, где лежал пакет, и открыл верхний ящик стола – там хранились позолоченные ножницы. Еще мгновенье стояла тишина, а потом раздалось душераздирающее блеянье, совершенно не характерное для Стоута, хотя издавал этот звук именно он.

Дези влетела к нему в комнату и увидела, что он стоит перед столом и судорожно тычет перед собой ножницами.

– Что случилось, Палмер?

– Йаааааа!!! – вопил Стоут.

Дези заглянула в конверт. Сначала подумалось, что в нем скомканный носок – тонкий, залоснившийся черный носок. Что за бред? Дези вынула бархатистую штуковину, которая вдруг показалась знакомой, и вот тут закричала сама.

Это было отрезанное собачье ухо. Ухо большой собаки. Черного Лабрадора.

Дези выронила ухо, и оно мертвой летучей мышью порхнуло на затертый ковер.

– Господи, – ахнула она.

Стоут побагровел, вздрогнул и метнулся в ванную. Дези яростно колотила в дверь, перекрикивая его приступы рвоты:

– Теперь ты мне веришь? Что скажешь, Палмер? Поверил наконец, сукин ты сын?!