"Светская львица" - читать интересную книгу автора (Распберри Кетрин)

2

Место, где растет тростник… Гид, который просвещал в самолете шумную группу туристов, сказал, что именно так переводится название Акапулько с языка науатль.

Тростник, должно быть, давно повырубили, когда создавали из этого благословенного уголка планеты туристический рай, и теперь здесь росли башни отелей и мачты яхт. Росли так естественно и органично, словно вымахали сами по себе из того тростника.

Огромное, ошеломляющее, восхитительное чувство восторга подхватило, закружило и опрокинуло Джинджер. Она давно не испытывала ничего подобного и даже не сразу вспомнила, как это называется. Кажется, счастье.

Глядя во все глаза на спокойные волны залива Акапулько, она понимала, что люди так и не сумели придумать слово, которое могло бы описать этот изумительный, глубокий цвет, заполоняющий сознание при одном взгляде на море. О нем нельзя сказать «синий», «голубой» или «зеленый». Только «цвет морской волны» что означает «приезжайте и увидите сами, какое оно».

Приезжайте и смотрите, как белоснежные яхты скользят по волне над прозрачной бездной, как вздымаются изумрудные громады гор Сьерра Мадре, отгораживая восхитительный залив вместе с прилепившимся к нему городом от остального мира. Как длиннохвостые попугаи резвятся в зарослях и пристают к туристам, выпрашивая лакомства, а голенастые фламинго танцуют друг для друга, сгибая колени и распушая розовые перья. Как уходит в бесконечность длинный серп золотых пляжей, присыпанных ярким конфетти шезлонгов, зонтиков от солнца и пестрой одежды, скинутой купальщиками…

Джинджер и Вэл остановились в двух соседних номерах на десятом этаже белоснежного отеля, балконы которого были разделены фигурными решетками. Теперь они блаженствовали в плетеных креслах балкона по разные стороны решетки, любуясь потрясающей панорамой, открывающейся сверху, потягивая сок из запотевших бокалов и лениво переговариваясь, Она вытянула свои точеные ножки с красиво очерченными коленями и устроила аккуратные ступни между перекладинами перил. Джинджер трудно было чем-то удивить. Пресыщенная возможностями обеспеченного мужа, она посещала гораздо более звездные отели и привыкла летать первым классом. То, что предложил ей Вэл, безусловно, произвело бы неизгладимое впечатление на девушку из небогатой семьи. А Джин сначала морщила носик, сталкиваясь с низковатым для себя уровнем сервиса.

Почему номер не люкс? Почему телевизор в нем не самой последней модели? Почему в полете предлагали более бедное меню, чем обычно? Где подарочная бутылка шампанского от администрации отеля?

Но странное дело – Джинджер совсем не хотелось скулить и скандалить по этому поводу.

Если бы они приехали сюда с Алексом и ей не понравился цвет обоев или кислая улыбка горничной, Джин непременно потребовала бы найти что-то более достойное. Но рядом с Вэлом ее неожиданно поглотила дивная атмосфера умиротворения и радости.

И отель на самом берегу… Вэл хотел порадовать ее удивительным видом на море и тем, что пляж прямо под балконом. Ему это удалось.

Джинджер не хотела думать даже о том, что в зоне у самой воды шумно по ночам от гуляющих туристов и здесь не очень-то выспишься.

Она ощущала вокруг себя не стены номера и присутствие обслуживающего персонала, а близость моря, солнца и бездну воздуха. И еще – спокойствие оттого, что рядом – друг, с которым не надо поддерживать светскую беседу и можно даже на минуту забыть о его существовании, но в то же время испытывать прекрасное неодиночество.

Тем временем Вэл призывал на помощь все свое воспитание и чувство такта, чтобы найти в себе силы и отвести жадный взгляд от великолепных ног Джинджер. И какой злодей изобрел женские шорты, коротенькие, как трусики, которые оставляют открытыми волнующие бедра и подвергают выдержку мужчины столь тяжкому испытанию!

О, эти ноги, сияющие легким загаром, безупречной формы, горячие, зовущие… Изящные лодыжки, покрытые едва заметным золотистым пушком, выгоревшим на солнце… Длинные тонкие пальцы с аккуратными розовыми ноготками…

Вэл отвел глаза и помотал головой, борясь с охватившим его вожделением.

– Не желаешь совершить небольшую экскурсию? – предложил он Джинджер. – Я хочу, чтобы ты увидела нечто особенное.

– Да? Что же? – Джин лениво повернула голову в сторону собеседника. Двигаться совершенно не хотелось, но было бы жаль проваляться все время в кресле на балконе.

– Ты слышала когда-нибудь о так называемых клавадистах? – поинтересовался Вэл.

– Нет. Кто это? Какое-нибудь политическое течение? – поморщилась Джин. Ей давно осточертели разговоры о политике и подковерных интригах, которые вели ее высокопоставленные гости – верхушка города, разбавленная опальными политиками, вынужденными уехать из столицы и занять более скромные должности в Далтонморе.

– Нет, это гораздо лучше. Пойдем, сама увидишь. – Вэл вскочил и взялся за ручку двери, ведущей в его номер.

– О'кей, пошли, – согласилась Джинджер, поднимаясь и неторопливо потягиваясь. Все что угодно лучше, чем политика.

Состав гостей, навещавших светскую гостиную Джинджер Сноухарт, не, был странен, учитывая положение ее мужа.

Когда Алекс и его младший брат Остин еще были детьми, их отец оставил семью, уехал в Вашингтон и сделал карьеру. Сноухарт-старший выиграл выборы в сенат США, женился на юной девице с белозубой улыбкой и силиконовой грудью и на какое-то время думать забыл о своих отпрысках, к которым его безумно ревновала новая жена.

Мэри Сноухарт, мама мальчишек, была слишком горда, чтобы о чем-то его просить. Со временем она снова вышла замуж, отчим неплохо ладил с детьми, семья жила тихо и скромно, имея небольшой, но стабильный доход.

Спустя годы у сенатора Сноухарта, как ни странно, проснулась совесть. Силиконовая красотка не торопилась осчастливить его наследником, и он вспомнил об оставленных сыновьях.

Однажды в дверь их дома в Далтонморе постучали, и на пороге возник Уильям Р. Сноухарт в огромной кепке и черных очках, призванных защитить его от объективов папарацци.

Провинившемуся сенатору пришлось долго убеждать Мэри принять его помощь, умолять и даже шантажировать, грозя отсудить детей. В итоге долгих переговоров бывшая супружеская чета сошлась на том, что Уильям даст мальчишкам достойное образование, передаст им часть имеющихся у него акций крупного холдинга и в дальнейшем поможет в карьере, но жить они останутся в Далтонморе.

Между нами говоря, Сноухарту-старшему совсем не хотелось, чтобы его теперешняя благоверная пронюхала о проявлениях его внезапного приступа отцовского чувства, и сенатор предпочитал держать сыновей на расстоянии, сведя встречи к минимуму и следя за их судьбой втайне.

Он оставил им номера своего служебного и мобильного телефонов, дал рабочий адрес, на который они могли писать письма, и с чувством выполненного долга удалился обратно в Вашингтон.

Так и вышло, что Алекс получил неплохой доход, отучился в Гарварде и вернулся в родной город, чтобы занять престижный пост в мэрии, а теперь по его стопам шагал Остин, который после получения диплома делал аналогичную карьеру в Сиэтле, Джинджер видела мистера Сноухарта-старшего лишь однажды, в день своей свадьбы. Впрочем, сенатор был очень мил и обходителен, оставил ей свою визитную карточку и приглашал обращаться за помощью в любой момент.

Они иногда обменивались звонками вежливости и присылали друг другу открытки на Рождество, которые Алекс ехидно именовал не иначе как «приветики от любящего папочки».

Алекс злился на отца за то, что тот бросил семью, а еще больше – за то, что он смог купить себе индульгенцию за деньги. Несмотря на это, Сноухарт-младший периодически ловил себя на том, что повторяет многие черты и шаги родителя. Женился на красотке, едва достигшей совершеннолетия (с той поправкой, что очаровательный бюст Джинджер являлся абсолютно натуральным), и супруга принялась превращать их дом в аналог закрытого элитного клуба… Ловко маневрировал среди тайных недоброжелателей, чтобы сохранить власть. А по выходным вместо отдыха обсуждал за коктейлем в кругу городской верхушки, как подскочившие цены на нефть скажутся на международных отношениях.

Не о такой жизни он мечтал. Ему грезились далекие острова, путешествия, тайны морей и удивительные открытия… Но раз ступив в порочный круг, выбраться из него Алекс уже не мог. Когда он уступил настояниям отца и отказался от намерения поступать на факультет океанологии, ему казалось, что это временный компромисс. Что сейчас он выполнит родительскую волю, а потом, когда немного повзрослеет и встанет на ноги, бросит все, получит второе образование и выберет новую, желанную и интересную профессию, а все происходящее будет воспринимать только как полезный и поучительный жизненный опыт из серии «как жить нельзя».

Но трясина засосала. Годы шли, а духу исправить ошибку юности не хватало. Все более косным становилось мышление, все меньше блеска оставалось в глазах, все труднее становилось что-то менять. Алекс Сноухарт ощущал, что ему не хватает воздуха, чтобы глубоко вдохнуть и сделать новый шаг.

Особенно усилилось это ощущение после свадьбы, когда Джинджер освоилась в его доме и стала наводить там свои порядки. То, от чего он пытался бежать, поджидало его в собственной гостиной. Теперь дом стал продолжением работы. Вместе с любимым «салоном» жены в нем воцарились те же отдающие тухлецой интриги и дурацкие светские условности, которые на подошвах сияющих штиблет приносили гости-сослуживцы.

Боже мой, куда бежать от этих лиц, спрашивал он себя, когда, спускаясь в халате за баночкой пива, слышал: «Дорогой, а я пригласила мистера и миссис Салливан, ты не против?» – и понимал, что сейчас опять увидит перед собой свинячьи глазки, в которые едва удержался, чтобы не плюнуть вчера у себя в кабинете.

– Против! Категорически против! – однажды не выдержал он. – Мне твоего Салливана на работе о как хватает! – Алекс провел ребром ладони на уровне горла.

– Но я их уже пригласила… – растерявшись, жалобно промямлила Джин.

– А у меня ты не могла спросить? – кипя от злобы, поинтересовался Алекс.

Джинджер сделала бровки домиком и разрыдалась.

– Ты меня не любишь! Ты совсем обо мне не думаешь, – сообщила она, хлюпая носом. – Конечно, тебе вход открыт в любую дверь, что тебе там какой-то мэр или главный городской судья. А мне с кем общаться? С молочником? С зеленщиком? Ты даже на приемы ходишь неохотно, а ведь я не могу там появляться без тебя – это просто неприлично! Мой салон для меня – основная возможность общаться с такими людьми!

– С какими? – прищурившись, уточнил Алекс, про себя добавив: «С жуликами и подонками?».

– С шишками, – с трогательным простодушием пояснила Джинджер, и вся его злость тут же прошла.

Господи, какой же она ребенок, подумал он.

Девочка с неблагополучной судьбой, которая и во сне не могла увидать, что она будет на короткой ноге с власть имущими и что жена мэра, первая леди города, будет пить с ней аперитив и присылать открытки к Рождеству.

Пусть дите тешится, раз уж без этого у нее не получается. А сам он все чаще извинялся перед гостями и под разными предлогами запирался в кабинете, наливал себе бренди, которое прятал в ящике секретера, и смотрел по ТВ фильмы о путешествиях, задумчиво вращая рукой старинный глобус, подаренный братом на именины.

Вот если бы Джинджер его понимала… Если бы она к нему прислушивалась…, Они могли бы путешествовать вместе. Сесть на самолет и перелететь на другой конец земного шара, а после забраться туда, где их никто не найдет, высоко в горы или далеко в степь, а еще лучше – сесть на корабль и пуститься в кругосветку.

Алекс представлял, как он лежит на палубе, пристроив под голову бухту каната, и сквозь ресницы наблюдает за Джинджер. Она стоит в одном купальнике – нет, лучше без него, худенькая, босая, с распущенными волосами, держится за ванты и смотрит вдаль. На ее лице написано неземное блаженство, она растворяется в этом голубовато-золотистом свете, таком иконописном и таком земном…

Жаль, что наяву их поездки совсем не походили на эту светлую картинку. Отдых был для Джинджер продолжением светской жизни. Курорт выбирался по принципу престижности, а время распределялось между походами в ресторан, которым предшествовал тщательный выбор уместных ситуации нарядов, посещением местных достопримечательностей, о которых можно будет рассказать в светском кругу, и обсуждением недостатков местного сервиса.

В его грезах все в ней было так естественно, так просто, и не существовало рядом никого, перед кем надо держать марку, притворяться, казаться не тем, что ты есть…

Со временем Алекс перестал мечтать.

Автобус, бегающий вдоль бесконечной линии пляжей, доставил Вэла и Джинджер, немного недовольную тем, что пришлось тащиться в такую даль по жаре, к расщелине в скалах Кебрады. Здесь царило необычайное оживление.

Толпы туристов в предвкушении какого-то действа переговаривались и заваливали вопросами гида в большом мексиканском сомбреро.

Вэл заплатил несколько песо за вход и провел Джин, пытающуюся угадать, что происходит, на смотровую площадку.

Особая доля внимания приходилась на нескольких местных мужчин, которые стояли над обрывом, обмениваясь шутками, но видно было, что настроены они гораздо серьезнее, чем пытались показать.

– Это кто? – поинтересовалась Джинджер у Вэла, разглядывая подтянутые смуглые тела. Местные жиголо?

– Нет, что ты, – рассмеялся Вэл. – Это и есть клавадисты. Прыгуны.

– Как это? – не поняла она.

– Сейчас увидишь.

Вэл подвел Джинджер к краю обрыва. Она посмотрела вниз и, забыв о наличии перил, едва не вскрикнула, покрепче ухватившись за плечо своего спутника. Узкий разлом отвесно уходил вниз на многие метры, и на самой глубине неприветливой породы бурно пенилась вода, словно кипя в причудливом котле. Иногда сквозь всплески проглядывало каменистое дно – или это только казалось в пляске пенных волн? Джин как завороженная смотрела в это бурлящее чрево горы. Внезапно ей показалось, что вода в нем прибывает.

Она поделилась своим наблюдением с Вэлом, который хмыкнул и пояснил:

– Именно поэтому мы здесь и сейчас. Все самое интересное происходит во время прилива.

Это искусственно прорубленная щель – городу надо дышать. Горы превращают его в термос, здесь были бы духота и туман, если б не подобная вытяжка. В определенные часы в трубу накатывает волна, и…

Тем временем четверо мужчин по очереди помолились перед небольшим алтарем, расположенным на скале (это святилище Святой Девы Гваделупской, пояснил Вэл), и стали спускаться вниз. Джин ощутила неясное волнение – она не понимала ни слова по-испански, но воздух вокруг был так наэлектризован ожиданием, что она без слов уяснила, что все вокруг ждут чего-то из ряда вон выходящего.

Вскоре мужчины, которых Вэл назвал прыгунами, спустились и заняли место среди камней, на небольшой площадке на откосе скалы.

Они немного постояли, вглядываясь в играющую внизу бирюзовую воду, и вдруг один из них, пружинисто оттолкнувшись, подпрыгнул и, раскинув руки, полетел вниз со скалы.

Джинджер раскрыла рот в беззвучном крике и до побеления пальцев вцепилась в Вэла, почти физически чувствуя, как острые камни впиваются в тело, как если бы она была на месте этого безумца.

Туристы вокруг разразились одобрительными криками и аплодисментами. Голова ныряльщика показалась на поверхности, он довольно фыркнул и деловито поплыл к скале, чтобы подняться наверх.

– Как ты думаешь, какая там высота? – спросил Вэл, наслаждаясь впечатлением, которое произвел прыжок на чувствительную Джинджер.

– Н-не з-знаю… – пробормотала шокированная девушка.

– Двадцать метров! – торжествующе сообщил Вэл, словно самолично только что сиганул с высоты. – А у самой высокой площадки – тридцать пять.

– Да, но – как? Я была уверена, что это самоубийца и он разобьется. Это же страшно опасно!

– Да, и страшно, и опасно, – согласился Вэл. – Волна приходит всего несколько раз в день, а все остальное время прыгать просто нельзя – там слишком мелко. Прыгуны выступают в строго назначенные часы – одно шоу днем, четыре – вечером, при свете прожекторов и факелов. Это как раз то время, когда вода приходит и заполняет ущелье. Они знают, что делают. Это профессионалы, которые тренируются годами.

Джинджер во все глаза смотрела на отважных ныряльщиков. На смену испугу пришло восхищение.

– Жаль, я так перепугалась, что ничего толком не видела, – посетовала она. – Следующий раз, говоришь, только вечером?

– А это еще не конец выступления, – утешил ее Вэл. – Смотри.

Еще три прыжка Джинджер видела во всей красе, полностью теперь насладившись безупречностью движений храбрецов.

Последний, четвертый прыжок был с самой высокой площадки. Этот клавадист был самым старшим. Он дольше всех пробыл наверху перед алтарем – наверное, потому, что больше других заглядывал смерти в глаза, и ему было о чем просить Святую Деву.

Гибкое тренированное тело красиво вошло в воду, и туристы зашлись от восторга, краешком сознания представляя себя на месте героя, но понимая, что никогда не решатся это повторить.

Вэл смотрел на ныряльщика таким восторженным взором, что Джинджер не удержалась от подначки:

– Вот если у тебя карьера не задастся, переберешься в Акапулько и станешь этим… как ты сказал… Контрабандистом…

– Клавадистом. – Вэл рассмеялся. – Проще стать президентом Соединенных Штатов. А для такой профессии надо здесь родиться, вырасти и с детства тренироваться. Ты что, это же каста избранных.

– И часто они так… Прыгают? – Джинджер снова посмотрела вниз, в глубь расселины.

– Каждый день.

Джин попыталась представить себе жизнь человека, чья работа – изо дня в день прыгать с высоты на камни, едва прикрытые непостоянной изворотливой водой… И не смогла.

– Я бы хотела ощутить, каково это… Преодолеть страх и прыгнуть, почувствовать, как вода расступается, чтобы принять твое тело… И вынырнуть победителем.

Смуглые ныряльщики так впечатлили Джинджер, что она только об этом и могла размышлять. Во время обеда в ресторане отеля она думала не столько о еде, сколько об увиденном.

Даже лежа на пляже она не расслабилась и не задремала, вопреки обыкновению, а продолжала болтать, беспокойно вертясь под солнцем с боку на бок. Вэл не ожидал, что предложенное им зрелище возымеет подобное действие.

– Мне кажется, ты сегодня ночью не заснешь, – усмехнулся он, бросая со своего пляжного лежака ехидный взгляд в сторону Джинджер. – Может быть, ты просто запала на кого-то из них?

– Да ну тебя, – наморщила точеный носик Джин. – Я не имею дел с дикарями. Но это было так впечатляюще…

– С дикарями? Опытные клавадисты пользуются таким уважением, что городской глава почитает за честь сесть с ними за стол. А насчет ощущений… Как ты относишься к аквапарку?

Это, конечно, не прыжок со скалы, но поверь мне – пролететь по винтовому желобу и плюхнуться в воду – это тоже захватывает дух.

– Но это как-то… несолидно, – неуверенно возразила Джинджер. – У всех на виду лететь вверх тормашками…

Вэл застонал, закатил глаза и перевернулся на спину.

– Можно подумать, что сейчас на тебе деловой костюм, застегнутый на все пуговицы, и туго затянутый дамский галстук. Джин, ты даже на пляже думаешь, как бы не уронить своего достоинства? Я от очаровательной молодой девушки слышу слово «несолидно» или от лысеющего банкира средних лет? Кем ты себя считаешь – миссис Буш или королевой Елизаветой?

Джинджер обиженно заморгала.

– Но… Ведь… Есть же какие-то представления о приличиях…

– Какие-то. А не черт знает какие. По-твоему, все, кто не ходит на твои чопорные рауты, а веселится искренне и с душой, – страшные развратники? Разве тебе не понравилось тогда на танцах? Не ты ли танцевала лучше всех и громче всех смеялась?

– Но потом меня ограбили, – напомнила она.

– Это случилось потому, что ты пошла на танцы? Или потому, что кто-то разгуливал ночью по рабочему кварталу в бархате и в туфлях за пятьсот баксов, помахивая вечерней сумочкой? Разве я не просил тебя надеть джинсы и кроссовки? И взять машину? Ладно, проехали, дело прошлое.

– Ну уж нет, не проехали. Ты сказал – и мне позволь. Кто меня уговорил – нет, вынудил туда пойти? Разве ты не взял на себя ответственность за мою безопасность, приглашая меня? Разве я могла знать, что творится по ночам в рабочих кварталах?

– Могла. Ты знала. Ты там выросла, – невозмутимо ответил Вэл. – А когда «звезда» не прислушивается к рекомендациям охраны, «телохранитель» снимает с себя всякую ответственность..

– Да я… Да я сейчас… – Джинджер задохнулась от возмущения, резко села на своем лежаке и схватила полотенце, намереваясь запустить им в дерзкого негодника.

–..Ка-а-ак пойду и как скачусь с водной горки! – закончил за нее Вэл.

Он подошел к Джинджер и сгреб ее в охапку вместе с полотенцем.

Она еще немного побрыкалась, возмущенно пыхтя, но потом, ласково прижатая к широкой горячей груди, смущенно затихла и позволила себя унести на соседний пляж, где блестели мокрыми поверхностями на солнце водные аттракционы.

– Тебе же самой надоела игра в принцессу, – тихо добавил Вэл, наклоняясь к Джинджер так низко, что светлая прядь его длинных волос защекотала ей лицо. – Пора поиграть в счастливую и веселую девушку, у которой нет никаких забот.

– Поиграть? Я хотела бы такой стать, – вздохнула Джинджер.

Вэл был прав. Джинджер выросла не в особняке элитного квартала, а в одном из самых дешевых районов города. Родилась она не в Далтонморе, а на ферме где-то ближе к югу. Ее папаша баловался мутным пойлом, которое мать гнала на продажу, и однажды под парами алкоголя застрелил женушку из дробовика, застукав с соседом – таким же, как он сам, фермером, пьяницей и дебоширом (а других типажей в округе и не водилось).

Как ни странно, это печальное событие спасло Джинджер жизнь. Страшно подумать, в какой обстановке она прозябала бы сейчас, если бы отец тогда не сел и ее не забрали бы в приют при мормонской общине.

В приюте Джинджер отмыли, расчесали ее длинные густые волосы, научили аккуратно одеваться, запретили произносить некоторые слова – и оказалось, что она вполне симпатичный и временами милый ребенок, хоть и со сложным характером. Невеселое раннее детство не могло не наложить свой отпечаток.

Однажды сестры велели всем девочкам собраться в зале, где обычно проходили музыкальные занятия. Это происходило так: сестра Мэри играла на фортепиано, а воспитанницы пели религиозные гимны ее собственного сочинения тоненькими-тоненькими голосочками, напоминающими жалобное скуление кутят.

Гимны, надо признать, были дурацкими.

В тот раз все происходило как обычно, кроме одного: музыкальное занятие было в этот день уже вторым, его повторили специально для гостей. Две дамы средних лет вошли в зал в сопровождении сестер, благодушно улыбаясь детям, и присели рядышком на стульчики напротив хора.

– Девочки, это мисс Гринделл и мисс Нортонхилл. Пожалуйста, исполните для них ваш самый любимый гимн, – попросила директриса приютской школы и кивнула сестре Мэри, которая тут же заиграла вступление.

Девочки запели:

Мисс Гринделл – худощавая женщина, одетая в черные брючки и элегантную белую водолазку, – с улыбкой кивала в такт, любуясь бедными милыми ангелочками, пищащими свою несусветную чушь. Мисс Нортонхилл – особа гренадерского вида в джинсах и клетчатой мужской рубашке, обладающая, как выяснилось позже, глубоким густым контральто, ее чувств не разделяла. На ее лице грубой лепки читалось не умиление, а безграничная жалость к затюканным детишкам и ирония в адрес их наставниц.

Она вообще, как позже смогла заключить Джинджер, была умнее своей подруги и обладала критическим складом мышления и недюжинными аналитическими способностями.

– старательно выводили малышки.

Маленькая Джинджер немного смущалась. Теперь, перед лицом посторонних, она чувствовала, что сочинение сестры Мэри не тянет на пять баллов. Особенно ее утверждал в этой мысли кривящийся рот мисс Великанши Нортонхилл.

В школе на уроках английской литературы стихи были не менее нудные, но более складные.

Когда девочки закончили пение, мисс Гринделл захлопала в ладоши.

– Ой, какие вы молодцы! Какие молодцы! – восклицала она.

– Бедолаги, – вздохнула мисс Нортонхилл. – Невесело же вам тут живется.

– Может быть, вам хочется поговорить с девочками? – подсказала сестра Клэр. – Задать им какие-нибудь вопросы?

– Да, пожалуй, – согласилась мисс Нортонхилл. – Например… Крошки, вам нравится песня, которую вы только что исполнили? Вот тебе, например? – Она кивнула маленькой девочке с туго заплетенными белесыми косичками.

– Да, конечно! – заученно отбарабанила малышка. – Сестра Мэри заботится о нас и сочиняет замечательные гимны! Они о том, как надо служить Господу, чтобы быть хорошими девочками и хорошо учиться!

Гринделл закивала, а Нортонхилл нахмурилась и продолжала опрос:

– Ну а ты?

На этот раз вопрос был адресован рослой двенадцатилетней брюнетке с прической-каре. Глядя на нее, не догадаешься, что это не прическа, а кара. Пару месяцев назад сестры остригли роскошные косы беглянки в отместку за то, что девочка смылась из приюта и отправилась путешествовать автостопом, да села по ошибке в машину шерифа, который вернул ее назад.

– Ну нравится, – хмуро подтвердила та. – Если мы будем просить Боженьку и все такое, он пошлет мне хорошего мужа, богатого и который драться не будет.

– Салли, что ты говоришь! Как не стыдно о таком думать! – зашипела на нее одна из воспитательниц.

Взгляд мисс Нортонхилл обратился к хорошенькой малышке с огромными светло-серыми глазами и роскошными каштановыми локонами, которую не портило даже серое платье воспитанницы.

– А ты что скажешь?

Джинджер – а это была она – замялась. Сестры твердили, что ложь – это страшный грех, но за правду сурово наказывали. И она уже готова была солгать, но вдруг поняла, что эта огромная тетя с добродушным мужеподобным лицом ждет от нее совсем другого. И если сейчас Джин побоится и скажет то же, что все, гостья потеряет к ней всякий интерес и равнодушно отвернется к другим девочкам, продолжая свой опрос.

И Джин решилась.

– Нет, что вы, мисс, – искренне ответила она. – Это полное дерь… – Девочка осеклась под злобным взглядом директрисы и растерянным – сестры Мэри. – Это не очень хорошая песня. Мне больше нравились те песенки, которые папа играл на губной гармошке, пока его не посадили.

– Твой папа сидит в тюрьме? – включилась в разговор мисс Гринделл.

– Да, его упрятали за решетку на всю жизнь после того, как он застрелил из ружья мою маму за то, что она путалась с этим придурком Сэмом, – не моргнув глазом, выдало ангельское создание.

– Джинджер! Опомнись, как ты разговариваешь! – Директриса была близка к обмороку.

Но маленькая бестия била в точку.

– Да, нелегко же тебе пришлось… – пробормотала мисс Нортонхилл и, переглянувшись со своей подругой, обратилась к директрисе: Сестра Клэр, мы можем немного погулять по саду с Джинджер – тебя ведь так зовут, верно? – Она подмигнула малютке.

– Конечно, если вам угодно, но… – Сестра Клэр удивилась. Ей казалось, что с таким ребенком, как эта Джин, никто не захочет возиться.

Амбициозная, своенравная девчонка, подверженная греху гордыни – и это в семь-то лет! Что же дальше будет? Такую нелегко обломать…

Но подруги трудностей не боялись. Бродя с Джин по приютскому яблоневому саду, они кормили ее конфетами и засыпали вопросами.

– Неужели все это случилось прямо у тебя на глазах? – изумленно и сочувственно расспрашивала мисс Гринделл, которая разрешила звать себя тетушкой Мэгги.

– Ага! – радостно подтвердила Джин. На самом деле она ничего не помнила, но поняла, что оседлала правильного конька. – Он входит и говорит: «Какого дьявола! Я вас застукал, попались, голубки! Прощайтесь, встретимся в аду!»

И – БАХХ! Мозги по стенам, кругом кровища, а Сэмми успел выскочить в окно. И тут входит шериф и говорит: «Всем оставаться на местах!

Вы арестованы! Билл, зачитай ему его драные права». А отец говорит: «Прощай, дочка. Я сделал это ради тебя. Теперь ты будешь жить в приюте, и, может быть, тебя однажды заберут к себе какие-нибудь добрые люди»… – На этом месте Джин немного подпустила слезу.

Тетушка Мэгги всхлипнула и прижала к носу платочек. Тетя Алиса – мисс Нортонхилл – недоверчиво хмыкнула, но тоже была тронута нелегкой судьбой бедняжки. Что с того, что подробности были почерпнуты из боевиков, которые девчонки иногда смотрели тайком, заглядывая в окно к сестре Клэр и другим любителям вечерних телепросмотров.

– Милая, посиди здесь пять минут, нам с Мэгги надо немного посовещаться, – объявила Алиса, усаживая Джин на один край садовой скамьи и отодвигаясь с подругой на другой.

Женщины принялись шептаться. До слуха Джинджер долетали отдельные слова: миленькая… но непростая… дерзка… зато неглупа…

Наконец они пришли к согласию и развернулись к Джинджер.

– Итак, Джин, нам надо кое-что тебе сказать, – начала Алиса. – Мы с Мэгги – давние подруги… – Она ласково взяла Мэг за руку. Мы живем с ней вместе, у нас квартирка в Далтонморе – не слишком богатая, но вполне уютная и своя.

– Вы что – лесбиянки? – в лоб спросила девочка-паинька, теребя край платьишка. Она слышала о таких женщинах от Салли, которая за свою двенадцатилетнюю бродячую жизнь много чего повидала.

Мисс Гринделл покраснела и закашлялась.

Алиса тоже как-то странно заквохтала. Вскоре ее квохтанье переросло в здоровый радостный гогот.

– Ну ты даешь, малышка. За словом в карман не лезешь, – заметила она сквозь смех. – Короче.

Мы хотим удочерить кого-нибудь. Как тебе эта идея? Пойдешь к нам жить? Золотых гор не обещаем, но и голодной засыпать не будешь. Опять же, не придется гимны дурацкие петь…

– Здорово! – восхитилась Джинджер. – Значит, у меня теперь будут настоящие родители?

То есть две мамы? А телевизор мне можно будет смотреть?

– Только не допоздна, – вставила Мэгги. – И не все подряд. Без всяких там неприличных передач.

– А мне неприличные передачи и не нужны, – пояснила Джинджер. – Они какие-то скучные.

Видали мы их через окно нашего садовника – он постоянно смотрит «Плейбой поздно ночью» и думает, что никто не знает. А еще набожного из себя корчит.

Алиса опять расхохоталась, а на лице Мэгги явно читалось: «Господи, на что мы подписались!».

Но весь эпатаж на этом закончился. Как только Джинджер поселилась в небольшой квартире Мэгги и Алисы в Далтонморе, она стала играть в «девочку из приличной семьи».

Осенью она пошла в обычную школу. И, несмотря на то что ее знания, полученные в классе при общине, изрядно проигрывали по сравнению с багажом большинства сотоварищей, сделала все, чтобы нагнать сверстников.

Джин ужасно старалась, чтобы ни у кого не было повода обозвать ее «приютской» или как-то еще. Мэгги и Алису выдавала за своих родных теток, сочинив трогательную историю о том, что после гибели родителей сестра мамы и сестра папы решили объединиться под одной крышей, чтобы воспитывать ее как родную дочь.

Указания сестер в общине – не чавкай, убери локти со стола, одерни платье – когда-то безумно ее раздражали. Но теперь Джинджер припомнила их все, чтобы, не дай бог, не ударить в грязь лицом перед своими новыми товарищами.

В результате Джинджер приобрела сносную репутацию в классе, но поскольку боялась чрезмерно приблизить к себе кого-то и разоткровенничаться, то друзей так и не приобрела, вечера проводя в обществе опекунш, которые иногда водили ее в кино или устраивали маленькие домашние вечеринки.

Жила троица так себе – ни бедно, ни богато.

Мэгги брала надомную работу и любила расположиться в кресле перед телевизором, занимаясь рукоделием и кидая взгляды на экран, где шел очередной сериал или ток-шоу. Алиса была неплохим программистом, но ей приходилось постоянно менять место работы из-за своего довольно вздорного и независимого характера.

Алиса просто органически не могла смолчать, если ей что-то приходилось не по нраву, и ее увольняли раз за разом. Она приходила домой хмурая и курила сигарету за сигаретой. Тогда тетушка Мэгги смотрела на нее, вздыхала и скорее констатировала, чем спрашивала: «Ты опять повздорила с начальством и потеряла работу».

Алиса неизменно отвечала: «Я уже присмотрела пару мест. Завтра пойду на собеседование».

И шла, и все случалось по новой. Поэтому ей так и не удалось сделать карьеры и добиться приличной оплаты.

Но Джинджер они старались баловать, хотя далеко не всегда это получалось. Растущая и продолжающая хорошеть день ото дня девочка мечтала о тех временах, когда они все разбогатеют и будут жить как королевы.

Когда она вышла замуж за Алекса и ее мечта сбылась, Джин завалила теток подарками, делясь с ними плодами своих сбывшихся грез. Но вспоминать о своем приютском детстве и о годах, проведенных в маленькой квартирке, где порой приходилось думать, что лучше – потратить деньги на квартплату или немного задолжать и подклеить отставшие обои – не любила.