"Мирослав П.Яблонский. Исповедь мастера адских мук" - читать интересную книгу автора

работы над "Страшным Судом" я с разгону написал "Искушение святого
Антония", следующий триптих, который в ту пору, когда не знал я, что меня
ожидает в дальнейшем, посчитал за совершеннейшее свое творение. И вновь
лекарство "ван Лийнена" совершило чудеса - проявившиеся под его влиянием
фантасмагории превзошли собою все, что было до сих пор. В воздухе возникли
какие-то летающие чудища, рыбы-нерыбы, лебеди-корабли и парусники с
крыльями, плывущие на веслах и на парусах по небу. А на земле тоже
удивительнейшие создания, при воспоминании о которых, дрожал я ночью и
кричал так, что жена моя, Алейт, будила меня, допытываясь все более
настойчивей, что такое со мною, так как воплю я будто осужденный на вечные
муки. Я даже стал бояться засыпать, а потом, когда не мог перестать спать,
перенес собственную спальню к себе в мастерскую, чтобы никто не слыхал,
какой шум устраиваю я по ночам. Моя жена протестовала против этого, советуя
обратиться к лекарю, но я ей объяснил, что просто перетрудился, а что
касается проживания под отдельной крышей, то здесь перед людьми было легко
оправдаться тем, что в это время Энгельберт III Нассауский заказал мне
картину, оказавшуюся опять триптихом под названием "Сад радостей земных"
или же "Земляника". Я говорю "оказалась", поскольку уже и сам все меньше
знал, что мне рисовать, и все меньше господствовал над своим произведением
и его созданием. Совершенно наоборот - это картина господствовала надо
мною! Или даже не так - это пилюли проклятого "ван Лийнена" диктовали моим
рукам каждое движение кисти, а глазам моим - краску, которую следовало
положить на грунт. Понимание этого, хотя картины писал я все лучше, вовсе
не приносило мне ожидаемой радости.
На замкнутых крыльях триптиха изобразил я сотворение мира, которое
увидал благодаря средству ван Лийнена, а уже внутри - на левом крыле -
показал сотворение Евы. Центральная часть живописного изображения, что сам
чувствовал, создавая его, хоть и не знал - откуда во мне подобная
уверенность бралась, представляла времена, которые только придут, возможно
даже через многие века после моего искусителя, который сам должен был быть
родом из отдаленного будущего. В этом убеждали меня те прозрачные шары,
абажуры и трубы, и фантастические строения, что царили над всеми. Зато
часть третья, в которую я и свое усталое лицо поместил, это преисподняя
людей, которых пытают и мучают музыкальные инструменты и другие орудия. По
замыслу здесь мучить людей должны были не сами инструменты-вещи, но их
оглушающая и не гармоническая музыка, которую я слыхал прямиком из будущего
в своей больной голове. И вот я дал выражение этой боли, представляя два
исколотых глаза, с выщербленным ножом посредине. В углу, что тоже само по
себе вышло, кабан в рясе доминиканца недвузначно насилует грешника.
Произведение сие, которое поначалу я даже боялся кому-либо показать,
настолько оно отличалось даже от "Искушения святого Антония", должно было
очутиться в часовне дворца в Брюсселе, и туда я его с тяжким сердцем и
отправил.
Спал я все хуже и хуже. Демоны, мучающие меня по ночам, вызвали, что
я сам переживал все те муки, которые изображал в собственных картинах.
Разбуженный, потом я долго боялся заснуть. В страхе, что пострадаю разумом,
я выбросил остаток пилюль "ван Лийнена" и вновь перебрался в спальню к
супруге своей, что, несмотря на возраст мой, а к этому времени мне как раз
исполнился пятьдесят один год, было воспринято ею с великой радостью.
Постепенно, оторвавшись от яда и красок, начал приходить я в себя. Понял я,