"Шломо Вульф. Сионюга" - читать интересную книгу автора

Ливане. Но соотношение сил в том регионе таково, что на какой-то десяток лет
раньше или позже арабы своего добьются. Поэтому то, чем сейчас занимаетесь
вы, как еврейка, и я, русский, направлено на спасение в первую очередь вашей
нации. Пока вы под защитой Советской Армии от врагов извне и Органов - от
вашего соседа и его соумышленников, вам не грозит ничего. Как только эти
умники, со свойственной вашему национальному умственному складу иронией,
сделают нашу власть смешной, а потому не страшной и бессильной, вашей
безопасности конец. Евреи потеряют перспективу! Вам просто незачем будет
растить детей. Тут вас будут изводить антисемиты, а уж там... вспомните
"Белую книгу", каково нашим соотечественникам на "исторической родине". Вы
хотите вашим мальчикам того же самого, или будущего, о котором мечтают они
на своей советской Родине - мореходное училище и политехнический институт?"
4.
Все это пронеслось в моей голове, как всегда включалось, если тот, с
кем я в данный момент работаю, меня чем-то подавлял. Как эта очаровательная
Бергер, не сказавшая пока ни слова по существу наших с ней государственных
отношений.
Мы просто шагали по залитому солнцем декабрьскому городу, наслаждаясь
легким морозом, ветерком с моря, восхищенными взглядами мужчин на двух
стройных и элегантных женщин, обходящих ледяные проплешины по сухому
асфальту Площади Борцов за власть Советов на Дальнем Востоке (вряд ли есть в
мире другая площадь с таким длинным названием и с памятником, где
центральная фигура не полководец какой, а юный трубач). Мы говорили об этом
удивительном городе, его ауре, превращающей едва приехавшего новожила в
своего. Сочетание здесь теплого моря с заснеженной тайгой, гор и бухточек с
простором ясноглазых величественных заливов, грубых рыбаков и моряков с
интеллектуалами из НИИ, старинного центра с высотными зданиями на сопках -
все это делало Владивосток родным для любого, кто прожил в нем хоть год-два
своей жизни. Таня взахлеб рассказывала мне о том, как она выбрала город у
океана своим убежищем от роковой любви, как сходила здесь с ума от ревности
к счастливой ленинградской сопернице, как падала в обморок и оживала, как
купалась в проруби и каталась на боте своих друзей Коли и Оли. Но не сказала
ни слова о митинге, допросе, евреях, диссидентах. Если исключить, что она
меня сходу расколола, то оставалось только предположить, что эта часть ее
биографии просто не запомнилась, как события, не заслуживающие внимания. Я
понимала, что рано или поздно наводящими вопросами выжму все из такой
словоохотливой собеседницы, но с моим опытом не лезут в атаку до
артподготовки. Со своей стороны, я охотно рассказала, что уже пятнадцать лет
замужем, ращу близнецов, которым как раз по десять, что мой муж работает со
мной же в пароходстве, только в службе заводов, что мы оба окончили Одесский
институт инженеров морского флота. Она тут же перескочила на Одессу, на
своего мужа-одессита, на двух своих девочек-погодков и приемного сына. С
этим мы вошли в здание ЦУМа, где Таня, как ни странно, решила срочно
приобрести купальник. "Вспомнить молодость и моржевать? - спросила я. - Так
той станции "Динамо", где тебя пикантно фотографировали для "комсомольского
прожектора", давно нет. Я вообще не уверена, что там есть "моржи". А если
впрок, то уж у вас в Ленинграде выбор побольше."
"Выбор, - впервые заметила нечто по существу моя новая подруга, - в
нашей юной прекрасной стране везде никакой, если не найдешь нужной фарци. Те
с риском для своей свободы как-то провозят нам с тобой сделанные нормальными