"Шломо Вульф. На чужом месте" - читать интересную книгу автора

знаком попросил бумагу и карандаш и написал своим детским крупным
почерком: "Я понятия не имел, что Драбин не Драбин и что он украдет мой
махолгт. Но я готов сделать всг на что я способен... без речи для моей
любимой Родины. Располагайте мною!" "Я тебя, скотина ты учгная, так
расположу так, что ты будешь мне здесь скороговорками стихи читать! -
прорычал старший майор МГБ Бензонов. Цыганоподобный верзила, естественно,
и не подозревал об ивритском происхождении своей фамилии.
Тот же непостижимый шутник некогда назвал младенца почему-то Хуцпаном
Максимовичем. Сам майор искренне считал себя менгрелом, как и великий
кормчий Лаврентий Павлович. - Говори, где ты снюхался с жидюгой? Почему он
тебя сразу пригрел, как только появился? Ага, потому, что ты полезный
советской науке подвижник! А он только и думал о советской науке и нашей
мощи? И где он сейчас демонстрирует твои изобретения? Кому он сейчас
докладывает наш советский махолгт? Не знаешь? А сейчас? Не мычи, очкарик,
говори! Видишь это кресло? Ты предложил нам располагать тобой? Видишь
товарища капитана? Он тебя расположит в этом свогм кресле и всю ночь будет
лечить от заикания и амнезии!.."
Пухин держался достойно, анализировал вместе со следователем конверсию
Драбина, высказывал дельные предположения, в том числе, кстати, и версию,
очень близкую к истине. Поэтому его пока не мучили, обращались бережно и
даже пообещали сразу же устроить в шаражку, которая формировалась, как
обычно, из бывших сотрудников института, принимавших участие в разработке
махолгта.
Всг шло как обычно в подобных ситуациях, рабочая атмосфера, все знают
друг друга по имени отчеству на тщательно охраняемом этаже, всг подчинено
лично Владимиру Кузьмичу Доренко. Поэтому и Пухин, и полковник, и главные
сержанты охраны-конвоя - самбисты-разрядники в начищенных до блеска
сапогах и отглаженных до бритвенной остроты стрелочках на синих голифе и
зелгных гимнастгрках, элита спецподразделения МГБ - вылупили глаза на
незнакомых решительных парней, одетых в чгрное и обвешанных
радиоаппаратурой и оружием. Они были в легкомысленных вязанных шапочках и
с битком набитыми чем-то карманами.
Бесшумно и стремительно они словно перелились из коридора в кабинет
Доренко, как к себе домой, мгновенно рассредоточились по нему, отключив
точечными ударами пяткой в прыжке обоих самбистов. Полковнику врезали
ребром ладони ко шее, заклеили рот черной лентой и приковали наручниками
на место Пухина, которого собственной отмычкой тут же отстегнули от стула.
Между собой и по рации они тихо говорили на не знакомом не только
несчастному Владимиру Кузьмичу, но и полиглоту Пухину языке. "Дубовик? -
тихо сказал один из иностранцев, наклоняясь к ошеломлгнному Льву
Андреевичу, - Где доктор Дубовик?.." "Если я не ошибаюсь, его как раз бьют
комнате 312..." "Беседер, - загадочно произнгс коммандос. - Ждите нас
здесь. И - тихо!.." Тгртый Лев Андреевич Пухин сразу понял, что его плену
и мукам конец и что от него сейчас тоже кое-что зависит. Действительно,
один из самбистов зашевалился, прислонил пальцы к вздувшемуся чудовищным
синяком горлу, по которому получил удар, убивший бы любого, но не этого
монстра, способного выдержать ляг конского копыта. Он потянулся было к
телефону, не обращая ни малейшего внимания на стоящего у стены старика,
когда профессор, вспомнив молодость, скользнул за его спиной и надавил ему
пальцем за ухом, после чего верзила уже не встал. Вот уж никогда не