"Пэлем Вудхауз. Вудхауз и война " - читать интересную книгу автора

российском законе, связанном со свободой совести, и кто-то заметил, что надо
же как-то защищать православие от католиков. Тогда православный епископ
Бэзил Осборн встал и предложил отложить эту тему до того случая, когда среди
нас будут католики, которые смогут ответить. Судя по реакции (скорее -
приятно удивленной), даже в Оксфорде такое бывает нечасто. Уточню: речь не о
том, чтобы защищать "своего", это всюду принято, но о том, как сохранить, а
если не было - как воспитать это внимание к чужой чести. Чего тут больше,
тяги к правде или тяги к милости? Наверное, есть и то, и это.
Сам Вудхауз ответить на обвинения не мог, более того - он ничего о них
не знал, в Берлине английских газет не было. Когда же узнал от приехавшей к
нему жены, то страшно растерялся. Все последующие годы, горько ругая себя за
глупость, он повторял одно и то же: ему писали многие американцы, и он хотел
поблагодарить, а главное, подбодрить всех сразу - смотрите, мы как-то тут
все-таки живем. Если не понять таких объяснений, нам в его деле не
разобраться. Однако понять их трудно, очень уж мы в этом отношении
отличаемся от Англии.
Там - есть, а у нас - бывает редко очень удобный [462] для окружающих
императив поведения, который они называют "stiff upper lip"{2}. Он удобен,
но небезопасен: легко запрезирать тех, кто его не соблюдает или просто
сорвался; ведь это позволяет собой гордиться, а других - стыдить.
Собственно, как и всякий императив, применять его надо только к себе.
Вудхауз к себе и применял. Он считал неделикатным обременять людей своими
горестями, мало того - хотел ободрить и утешить их. После освобождения, во
Франции, к ним с женой приставили майора Маггриджа, который в мирной жизни
был журналистом, а позже - очень прославился. После смерти Вудхауза он
опубликовал очерк "Вудхауз в беде", где восхищался выдержкой своего
поднадзорного, тот страдал исключительно сильно, но никого этим не
обременял, даже старался подбодрить своего стража, от которого, ко всему
прочему, узнал о внезапной смерти очень любимой падчерицы.
Англичане тем временем рассуждали, надо ли Вудхауза судить, и в конце
концов решили, что вменить ему в вину можно только пользование аппаратурой
противника. Когда это выяснилось, Вудхаузы переехали в Америку, пожили в
Нью-Йорке и купили дом на Лонг-Айленде, где провели еще четверть века. Такие
деревушки с удобствами Вудхауз очень любил; во многих его романах описан
райский пригород Лондона, Вэлли-Филдз - опоэтизированный Далидж, где он
когда-то учился. Его обличители не правы, над роскошью он скорее смеялся, а
искал уюта и удобства в каком-нибудь тихом, маленьком, скромном месте.
Стоиком он и в этом отношении не был. Кто решится его упрекнуть?
Негодование понемногу стихало. Серию статей в защиту Вудхауза написал
через несколько лет после скандала Ивлин Во; наверное, они в какой-то мере
подействовали. [463] Его линия защиты несложна и, на мой взгляд,
справедлива. Он считает, что сила и прелесть вудхаузовских книг именно в
том, что тот остался ребенком. Если кому-то противно, что человек сохранил
детское восприятие мира, Вудхауза можно не читать, но не стоит о нем и
судить.
Прежде чем перейти к тому, как Иэн Спраут снял одно за другим
несправедливые обвинения, надо поговорить о самом главном. Конечно, Вудхауз
героем не был. Дело тут не столько в малодушии (хотя кто знает, свойственно
оно вам или нет, пока не случится проверить себя), сколько в свойстве,
которое многим очень не нравится. Оно почти всех задевает и даже раздражает.