"Александр Волошин. Земля Кузнецкая " - читать интересную книгу автора

светлую голову, склоненную то над столом, то над чертежной доской или в
геологическом музее над образцами пород.
И в тот майский золотистый день она, как обычно, очень устала.
Привычным движением повернула ключ в замочной скважине, осторожно открыла
бесшумную дверь, глянула на маленький коврик у входа - письма снова не
оказалось. Поглядела на часы - без пяти шесть. Торопливо включила радио,
присела к окну и мучительно напряглась.
Внешне все как будто было так, как год и два года назад, но в душе
росло что-то большое, копившееся уже давно, что нельзя было назвать точным
словом. Сердце отстукивало последние часы перед победой.
Из окна не видно, как солнце все ниже опускается к дальним землям,
только розовый свет на крышах соседних домов делается все тоньше,
прозрачнее, поднимается и плывет в недосягаемой высоте.
Позывные в репродукторе оборвались. Секундная пауза, а потом привычный
голос сказал в вечерние сумерки:
- Говорит Москва!
Валя комкает косынку на груди. Да, все идет, как должно. Занят Дрезден.
"При выходе на Эльбу наши войска..." Сколько еще рек в Германии?
Больше не было сил сидеть неподвижно. Толкнула створку окна. Не видно
еще ни цветов, ни травы, но легкие теплые запахи тревожат сердце.
Без стука вошла Ниночка Сорокина, тихонько присела рядом, смиренно
сложила руки на коленях, потупилась, чтобы скрыть покрасневшие веки.
- Я, наверное, самая несчастная, Валя... целую неделю ни строчки...
Дрогнули пальцы ее рук, лежавших на коленях.
Потом Валя включила свет, Нина развернула два последних письма и
прочитала вслух, прислушиваясь к каждому слову. По маленькой карте
проследили далекий и трудный путь солдата и согласились, что некогда было
ему писать в последнее время. Помолчали.
- А у тебя как? - Нина несмело заглянула в глаза. - Валя?..
Ответила тихо, втянув голову в плечи;
- Устаю очень...
- Все еще ждешь?
Валя помедлила немного, потом выпрямилась, упрямо приподняв лицо.
- А как же иначе жить? - резко дернула штепсель из розетки.
Нина первой не вынесла тишины. Заторопилась.
- Ты прости, Валя... я всегда такая неосторожная... Я пойду. Иногда
ведь письма по вечерам приносят.
Валя снова включила радио. Эфир молчал в шорохах, в свистах. Но и само
молчание и шорох несли в комнату волны высочайшего напряжения.
Сегодня все равно не уснуть, как почти все эти ночи после падения
Берлина. Долго ходила от окна до двери, а памятью шла по строчкам давно
заученного письма:
"Так жалко, что не увидел тебя. Когда поезд повернул от Юрги на запад,
а ты осталась на востоке, в Томске, сердце у меня как будто оборвалось.
Встречу ли снова? А потом мне было очень некогда. Десятки боев, гибель
товарищей, истерзанная земля... Во мне что-то обуглилось. Мне тогда
казалось, что я редко вспоминаю о тебе, но теперь-то знаю, что ты всегда
была со мной".
И совсем недавно он писал:
"До Берлина осталось 68 километров. Одер - мутная чужая река. Очень