"Александр Волошин. Земля Кузнецкая " - читать интересную книгу автора

себя, от своего горя. Однажды в геологическом музее она познакомилась с
профессором Скитским Василием Пантелеевичем, неутомимым исследователем
западносибирской низменности. Близко знавшие его говорили, что это "работяга
и умница". Человек лет тридцати пяти, одинокий, Скитский сразу нравился
людям и внешностью и откровенной ясностью суждений.
Шли холодные дожди вперемешку со снегом. Валя засиживалась на работе
допоздна. Скитский как-то проводил ее до дому, потом еще раза два они
оказались попутчиками. Однажды Валя пригласила профессора зайти обогреться.
Пока она хлопотала на кухне, приготовляя ужин, Скитский ходил по комнате, с
удовольствием растирая озябшее лицо, и рассказывал Вале о последних
фронтовых новостях, только что слышанных по радио.
После чаи он курил и, чуть прищурив глаза, поглаживая короткими
сильными пальцами подбородок, делился с Валей обширными планами
исследовательских работ на лето. Руды Салаирского кряжа, полиметаллы Горной
Шории, чугунашский марганец... не сегодня-завтра, и в первую очередь с
геологов, спросят, почему до сих пор Кузбасс пользуется чиатурской
марганцевой рудой?
- У нас спросят! - на минуту лицо Скитского стало неузнаваемо жестоким,
он поглядел на Валю и глухо выговорил: - Извините, вам скучно от этих
геологических излияний...
- Василий Пантелеевич! - Валя невольно выпрямилась. - Почему?
- Лицо у вас...
Валя медленно покачала головой.
- У меня было большое несчастье, Василий Пантелеевич.
Несколько секунд он смотрел на ее вдруг задрожавшие руки, потом поднял
взгляд, хотел, очевидно, спросить о чем-то, но спросил только уже перед
уходом: что ей дает работа, надолго ли она оставила институт?
- Что мне дает работа?.. - Валя помедлила. - Она меня успокаивает... -
еще помедлила и вдруг насторожилась. - А что?
Скитский криво усмехнулся.
- Читал я вашу записку по итогам Томь-Усинской экспедиции: ни одной
взволнованной мысли, ни одного страстного утверждения... - резко закончил: -
холодная ученая тарабарщина!
После ухода профессора она долго сидела, захватив холодными пальцами
шею, прислушиваясь к своим беспокойным мыслям. Уже недели полторы от Павла
не было писем. Случалось это и раньше, но такой тревоги никогда не было.
Неужели навсегда замолчал? Павел?
Резко встала. Боже мой, как она может раскисать до такой степени!
"Холодная ученая тарабарщина!"
Валя невольно оглянулась, словно только сейчас услышав эти слова:
"Холодная тарабарщина..." Как это стыдно!
Утром попросила вернуть ей записку о Томь-Усе, пересмотрела ее,
вчиталась в каждую строчку. Сколько чужих, нехороших слов: "Нужно
полагать"... "Едва ли справедливо утверждение"... "Вызывают сомнение
несколько основных положений"...
А люди мучились в таежных дебрях верхней Томи боролись с непогодой, с
гнусом, радовались маленьким открытиям, за которыми им уже виделись почти
сказочные богатства нового угленосного района. И вот к этим горячим мечтам
прикасаются чьи-то равнодушные руки, и краски меркнут...
С какой-то радостной болью Валя уничтожила свою записку и в несколько