"Госпожа президент" - читать интересную книгу автора (Хольт Анне)

12

Абдалла ар-Рахман по-прежнему был превосходным пловцом. Ровными, неторопливыми гребками рассекал воду. Однако по причине длинных рук и широких ладоней достигал высокой скорости. Воду не хлорировали. Химикалии вызывали у него легкую тошноту. Поскольку же большим бассейном никому другому пользоваться не разрешалось, туда закачивали соленую воду и меняли ее так часто, что он никогда не испытывал неприятных ощущений.

Мужчина, сидевший у бассейна в удобном кресле, среди мягких подушек, улыбался, любуясь красотой мозаичных узоров в бассейне и вокруг. Мелкие плитки всевозможных оттенков синего цвета искрились в отсвете факелов, горевших на западной стене. Вечерний воздух казался прохладным по сравнению с нещадным зноем, который терзал его весь день. Он так и не привык к жаре. Но любил ее остатки, накопленное солнечное тепло, дарившее вечером уют и наконец-то унимавшее боль в поврежденном колене.

Араб все плавал, разрезая поверхность воды. Мужчина у бассейна пил чай и взглядом следил за своим другом.

Звали его Том Патрик О'Рейли, а родился он в маленьком виргинском городке в 1959 году. Семья едва сводила концы с концами, и жизнь как-то не налаживалась. Отец пропал, когда Тому только-только сравнялось десять. Однажды под вечер поехал на бензозаправку, и с тех пор они никогда не видели ни его самого, ни старый двенадцатилетний пикап, единственный их автомобиль. Мать буквально надорвалась, стараясь хоть как-то прокормить четверых детей; она умерла, когда Тому было шестнадцать. В 1975-м. И еще во время скромных похорон Том решил рискнуть, сделать ставку на единственный козырь, которым располагал. Он очень неплохо играл в футбол за школьную команду и сумел за последние два года в школе стать самым перспективным защитником, какого в Виргинии не видели уже несколько десятилетий, а в итоге получил стипендию Стенфордского университета и уехал из родного городка, с рюкзаком одежды, тремя сотнями долларов в кармане и твердой решимостью никогда больше не возвращаться.

В первый же год подвело колено. Сухожилия, связки и мениск. Тому О'Рейли было двадцать, и он думал, что на будущем можно поставить крест. Академические его успехи, мягко говоря, были так себе, а стало быть, закончить университетский курс он мог, только оплачивая учебу своими великолепными футбольными пасовками.

Плача от досады, он сидел в комнате, и тут вошел Абдалла. Без стука. Парень, с которым Том до сих пор разговаривал всего-то раз-другой, сел на жесткий стул, посмотрел в окно. Молча, без единого слова.

Том О'Рейли, как ему помнилось, утер глаза. Неловко улыбнулся, одернул свитер, который стал ему заметно маловат. Тренировался Том все упорнее, а стипендии хватало лишь на самое необходимое — на оплату обучения и более чем скромную жизнь. Одежда — это уже роскошь. Парень, незваным явившийся к нему и сейчас ворошивший скудный багаж в рюкзаке, был в дорогих джинсах и шелковой рубашке. Да одни его туфли взорвали бы годовой бюджет Тома, выделенный на шмотки.

Сейчас, сидя во дворце близ Эр-Рияда, прихлебывая сладкий чай и имея состояние, о каком даже и не мечтал, когда стоял на пороге блестящей спортивной карьеры, Том вдруг подумал, до чего же абсурдным было случившееся теплым весенним днем 1978 года.

Он не знал Абдаллу. И никто в Стенфорде его не знал. По-настоящему не знал, хотя его приглашали на самые популярные вечеринки и временами он появлялся то тут, то там, неторопливый, с загадочной улыбкой на губах. Этот парень был сказочно богат. Нефть, думали все и каждый при виде черных волос и чеканного профиля. Наверняка нефть, но вопросов никто не задавал. Абдалла ар-Рахман не располагал к расспросам, тем более личного характера. В остальном он держался вполне дружелюбно, а вдобавок прекрасно плавал, участвовал в университетской команде. И хотя, не в пример другим, особо не искал общества сверстников, одиночкой не был. Девушки заглядывались на него — высокий, широкоплечий, большеглазый. Правда, все закидоны кончались ничем, он оставался чужаком.

Судя по всему, его это устраивало.

И вдруг он пришел сюда, в неприбранную студенческую комнату, где пахло нестираными носками, и протянул Тому О'Рейли спасительную соломинку, за которую нищий парень из Виргинии ухватился обеими руками.

Да так по сей день и цеплялся.

Чай до того сладкий, что сахар коркой оседает на языке. Том О'Рейли отставил стакан. Провел пальцами по светлым рыжеватым волосам и улыбнулся арабу, который по-кошачьи грациозно вылез из воды.

— Рад тебя видеть, — сказал Абдалла, протягивая руку. — Извини, что заставил ждать.

Всегда рукопожатие, думал Том О'Рейли. Ни традиционных объятий, ни поцелуя. Только рукопожатие, и всё. Рука была влажная, холодная, и Том О'Рейли слегка вздрогнул.

— Ты перегрелся на солнце, — сказал Абдалла, взяв полотенце, чтобы вытереть волосы. — Как обычно. Надеюсь, ты не скучал. Меня задержали кой-какие дела.

Том лишь улыбнулся в ответ.

— Как поживает Джудит? Как дети?

— Хорошо, — сказал Том. — Спасибо, все хорошо. Гарри делает успехи в футболе. Хорошего защитника из него, правда, не выйдет. Слишком он крупный и тяжелый. Но как полузащитник имеет все шансы сделать карьеру. Я попробую посодействовать.

— Не переусердствуй, — заметил Абдалла, натягивая через голову ослепительно белую рубаху и усаживаясь в соседнее кресло. — Дети вообще-то должны сами справляться. Еще чаю?

— Нет, благодарю.

Абдалла налил себе из серебряного чайника.

Некоторое время оба молчали. Том украдкой наблюдал за Абдаллой. От араба веяло странным спокойствием, которое неизменно завораживало его. Они знакомы почти три десятка лет. И Абдалла знал о Томе фактически все. Американец еще в тот первый вечер рассказал ему свою печальную историю и с тех пор сообщал обо всех больших и малых событиях в своей жизни, о девушках и разных пустяках, о работе, о любви и политических предпочтениях. Порой, без сна лежа в постели, Том смотрел на жену и думал, что Абдалле известно о нем куда больше, чем ей. Даже после без малого двадцати лет брака. Таков был уговор.

Еще тогда, теплым вечером, когда весна наконец вступила в свои права, а Том получил письменное уведомление, что со следующего семестра — ввиду медицинских обстоятельств — стипендию ему выплачивать не будут, он уяснил себе цену фантастического дара.

Абдалла должен знать о нем все.

И в ту пору, и сейчас цена казалась Тому невысокой. Встречи с Абдаллой всегда были приятны. В университете они временами водили компанию, но близкими друзьями их не считали. Другие, по крайней мере, не считали. По окончании университета они никогда не виделись в Штатах. Порой их пути пересекались в Европе. Том часто ездил на совещания в разные столичные города, где у Абдаллы тоже вдруг оказывались дела. Тогда они вместе ужинали в каком-нибудь ресторане, например в арабском погребке в Лондоне, а не то прогуливались по Марсову полю в Париже возле Эйфелевой башни или по набережной Тибра, выпив чашку-другую кофе в римском кафе.

Изредка Том летал в Эр-Рияд.

— Хорошо долетел? — Абдалла подлил себе чаю.

— Да.

Том О'Рейли любил бывать в Эр-Рияде. И привозили его всегда именно сюда, хотя он знал, что у Абдаллы есть и другие дворцы. Куда больше и внушительнее этого, если он правильно истолковал туманные намеки Абдаллы. Приглашения приходили в спешном порядке, обычно часа за три до отлета. Неизменно по местному телефону. Частный самолет ждал на ближайшем аэродроме. Тому О'Рейли оставалось только явиться туда, где бы он ни был — в Мадриде, в Каире или даже в Стокгольме. Как президент компании «Кёнел-Карз» он разъезжал по всему свету. Раньше, когда занимал должности пониже, иной раз возникали проблемы с изменением делового расписания, но теперь все упростилось, да и приглашения случались все реже.

Последний раз он был здесь полгода назад.

— Сегодня мы встречаемся в последний раз, — неожиданно сказал Абдалла и улыбнулся.

Том О'Рейли попробовал выпрямиться в куче мягких подушек. Колено вновь заболело. Он слишком засиделся в одной позе. Разумеется, надо что-то сказать, только вот что?

— Жаль, — в конце концов проговорил он, чувствуя себя полным идиотом.

Абдалла ар-Рахман улыбнулся еще шире. Белые зубы сверкнули на загорелом лице. Одним глотком он допил чай, осторожно отставил стакан.

— Для меня это было удовольствие, Том. Подлинное удовольствие.

Теплые нотки в его голосе удивили Тома, Абдалла словно бы говорил с любимым сыном.

— Для меня тоже, — пробормотал он и схватил чайный стакан, чтобы как-то занять руки.

Оба опять замолчали. Огромную жаркую тишину во дворце нарушал лишь отдаленный собачий лай. Вода в бассейне как зеркало; закатный бриз, совсем недавно навевавший приятную прохладу, угомонился. Во всяком случае, здесь, за высокими старинными стенами, окружавшими сад.

В 1978-м, с благодарностью приняв щедрое предложение Абдаллы, Том О'Рейли не испытывал больших сомнений. А с легкими угрызениями совести, если можно их так назвать, покончил довольно быстро. Глупо изводить себя вопросами, на которые не знаешь ответа. Ему полностью финансировали учебу — в обмен на сущие пустяки. Стипендия не только покрывала само обучение, но и обеспечивала вполне безбедную жизнь. Можно было бросить подработку и сосредоточиться на учебе. Необходимость тратить по четыре часа в день на тренировки теперь отпала, он засел за книги и окончил курс с хорошими оценками, полезными стенфордскими связями и твердым желанием добиться успеха, какое свойственно именно тем, кто побывал на краю пропасти.

Впрочем, с годами у него возникли сомнения.

Не слишком сильные. Однако же в тридцать лет Том попытался подробнее разузнать о фонде, который предоставил бедному и не очень одаренному студенту возможность закончить один из самых престижных университетов мира. Поначалу-то его заботила только кругленькая сумма, поступавшая на его счет каждое лето и каждое Рождество; отправителем ее числилась некая организация под названием «Стьюдент ачивмент фаундейшн».

На самом деле такого фонда не существовало.

Том встревожился, провел ночь-другую без сна. Но быстро успокоился, решив, что фонд, вероятно, попросту распущен. Ничего удивительного, если вдуматься. И незачем тратить драгоценное время на дальнейшие разыскания.

Том О'Рейли был человек неглупый. Когда Абдалла ар-Рахман начал контактировать с ним в Европе, он, конечно, понял, что это могут истолковать превратно. Окружающие. Те, кто представления не имел, что они вообще-то добрые друзья. Однокашники. Те, кто не знал, что они ведут совершенно невинные разговоры.

— Жизнь оправдала твои надежды? — спокойно, почти бесстрастно спросил Абдалла.

— Да.

Том получил все. Женился и был верным мужем, хотя соблазнов вокруг хватало. Еще студентом он поклялся, что ни в коем случае не пойдет по стопам своего папаши. У них с женой родились четверо детей, и имущественное положение вполне позволило ему поселиться с семьей в роскошной двенадцатикомнатной вилле, расположенной в одном из лучших предместий Чикаго. Работал он упорно и много, однако поднялся достаточно высоко, чтобы не вкалывать по выходным и по праздникам. Окружающие уважали его. В спокойные минуты — к примеру, когда дети были еще маленькие и, перед тем как лечь спать, он заходил приласкать их — он чувствовал себя прямо-таки воплощенной американской мечтой. И испытывал удовлетворение.

— Да, — повторил он, кашлянув. — Я очень-очень благодарен.

— Благодари самого себя. Я только помог тебе, когда система повернулась к тебе спиной. Все прочее — твоя собственная заслуга, Том. Молодец!

— Спасибо. Но я все равно… очень благодарен. Спасибо.

Слова Абдаллы разбудили тревогу. Система.

Том не любил это слово. Особенно в том смысле, в каком употребил его Абдалла; в подобном контексте система, пожалуй…

Абдалла не такой, как они. Он понимает нас. Он действует внутри нашей системы, нашей экономики, и никогда, ни единого разу, я не слышал от него высказываний, намекающих, что он такой, как они. Наоборот. Он уважает меня, уважает американское. Он почти… американец.

— Система — штука жестокая, — кивнул Том, — однако же справедливая. Я очень ценю все, что ты для меня сделал. И бесконечно тебе благодарен. Но при всем уважении… — Он помедлил, всматриваясь в изящную резьбу чайного стакана. — При всем уважении я бы, наверно, все равно справился. Силы воли у меня хватало. Я готов был трудиться не покладая рук. Система вознаграждает того, кто упорно работает.

Лицо у Абдаллы совершенно непроницаемое. Он явно расслабился. Полузакрыл глаза, на губах играла легкая улыбка, точно он думал о чем-то приятном, не имеющем ни малейшего касательства к разговору.

— Что ж, мы оба — яркий тому пример, — в конце концов кивнул он. — Система вознаграждает тех, кто работает упорно и целеустремленно. Кто ставит перед собой большие, перспективные задачи, а не думает лишь о скорой прибыли.

Том немного успокоился. Пожал плечами, улыбнулся:

— Вот именно!

— А сейчас я хочу попросить тебя об одной услуге, — сказал Абдалла, все с той же отрешенной миной, словно думая о другом.

Он сделал знак слуге, которого Том даже не заметил; тот стоял метрах в двадцати от них, у входа на террасу, укрывшись за тремя пальмами, посаженными в огромный вазон. Слуга бесшумно подошел и подал Абдалле конверт, после чего так же бесшумно удалился.

— Об услуге? — пробормотал Том. — О какой же?

Ты никогда ни о чем меня не просил. Только расспрашивал. О моей жизни. О том, как я живу и чем занимаюсь. Так мы уговорились. Я должен быть на связи. Встречаться с тобой, когда ты скажешь. Так мы условились. Об услугах ты не заикался, Абдалла. Почти три десятка лет я соблюдал уговор. Был полностью перед тобою открыт.

— Сущий пустяк, — улыбнулся Абдалла. — Ты захватишь с собой в Штаты этот конверт и там отправишь его по почте. После этого мы квиты, Том. После этого ты, считай, со мной расплатился. А чтоб ты не думал, будто здесь что-то опасное…

Том сидел как парализованный, а Абдалла тем временем открыл наружный конверт. Внутри был второй, поменьше. Незапечатанный. Он поднес открытый конверт к носу, вдохнул. Глубоко. Улыбнулся, показал Тому отверстие.

— Никакой отравы. А то ведь вы, не в обиду будь сказано, относитесь к почтовым отправлениям несколько истерично. Это самое обыкновенное письмо.

Том увидел сложенную бумагу. Вроде бы несколько страниц. Текстом внутрь. Обычная белая бумага. Абдалла лизнул клапан, заклеил конверт и сунул в первый, больший, который тоже закрыл.

— Тебе нужно всего-навсего захватить это домой, — спокойно сказал он. — Зайти там на почту. В любое почтовое отделение на территории США. Достать из этого конверта меньший, бросить в ящик, а большой конверт выкинуть. Вот и все.

Том О'Рейли не ответил. Горло перехватило, словно он вот-вот разрыдается. Он проглотил комок, попробовал откашляться, с трудом выдавил:

— Зачем?

— Дела, — безразличным тоном проговорил Абдалла. — Я не доверяю почтовой службе. И тем паче всем этим новомодным средствам связи. Чересчур много глаз и ушей. Повсюду. Важно, чтобы это дошло до адресата. Письмо чисто деловое.

Как ты только можешь лгать мне прямо в глаза? — думал Том О'Рейли, стараясь взять себя в руки. Как ты только можешь так меня оскорблять? После тридцати-то лет? У тебя целый флот самолетов и целая армия сотрудников. Но ты выбираешь курьером меня. Как это понимать? При чем тут я?

— Ты выполнишь мою просьбу, — спокойно сказал Абдалла. — Прежде всего потому, что ты у меня в долгу. А если этого недостаточно…

Он не договорил, перехватив взгляд американца.

Ты все обо мне знаешь, думал Том, потирая друг о друга потные ладони. Остальным до тебя далеко. На протяжении двадцати восьми лет мы неизменно говорили обо мне и крайне редко — о тебе. Ты был моим наперсником во всем. Абсолютно во всем. Тебе известны мои привычки, как хорошие, так и дурные, мои мечты и кошмары. Ты знаешь мою жену, хотя никогда с нею не встречался, знаешь моих детей…

— Я понимаю, — быстро сказал он, забирая письмо. — Понимаю.

— Тогда мы квиты. Самолет готов, завтра утром он доставит тебя обратно в Рим. Семь утра — не слишком рано? Ну и хорошо. Кстати, я проголодался. Давай-ка поужинаем, Том. Уже достаточно прохладно, можно и закусить.

Он встал, протянул руку, чтобы помочь американцу выбраться из слишком низкого кресла. Том машинально принял помощь, а когда стал на ноги, араб обнял его за плечи и расцеловал.

— Я был счастлив дружить с тобой, — мягко проговорил он. — Очень счастлив.

Растерянно ковыляя за ним к стеклянным дверям роскошного дворца, американец впервые подумал:

Сколько у тебя Томов О'Рейли, Абдалла? Сколько у тебя таких, как я?