"Мир вашему дому!" - читать интересную книгу автора (Верещагин Олег)

ГЛАВА 7 КРАСНЫЙ ГРАНИТ

Вечером не лесоходе вопреки всякой секретности включался ревун с проблесковыми маячками. Унылый и мощный вой был слышен на многие десятки километров, огни видны почти так же далеко. Правда, во время сигнализации приходилось прятаться под броней — звук был непереносимым.

Третьи сутки Женька и Степан не появлялись и не выходили на связь. Собственно, последнее было бы затруднительно — она по-прежнему работала из рук вон плохо, Игорь собирался мастерить эквалайзер. Лизка ходила, как в воду опущенная и, хотя не плакала, похоже, находилась близко к этому. Катюха эгоистично не обращала на нее внимания. Они с Борькой все свободное время просиживали на носу лесохода, разглядывали долину и строили между поцелуями предположения о том-, что ждет экспедицию впереди: Борька — с точки зрения лесничего, Катька — с точки зрения генетика.

С точки зрения Игоря это было все равно что складывать цвет с длиной. Но, похоже, эти двое находили удовольствие просто в факте общения.

Если честно, Многоструйная долине и горы за ней очень сильно дразнили воображение юного начальника экспедиции. Пользуясь мощнейшей оптикой лесохода, превращавшей полтораста километров в три с половиной, он разглядывал подолгу склоны и прорезавшие их ущелья, венцы из вечнозаснеженных скал и голубое сияние глетчеров. Иногда к нему присоединялся Зигфрид и, глядя во второй бинокуляр, негромко читал германские баллады. Однажды он сказал:

— Вернусь — предложу отселить часть наших сюда. Желающие найдутся.

— А радиация? — спросил Игорь.

— А мы на нее положим. Скрамасакс, — невозмутимо ответил Зигфрид. — Германца радиацией не возьмешь… А это что?!

— Что такое? — быстро спросил Игорь. — Что увидел?!

— Странно, — немного напряженно ответил Зигфрид, не отрываясь от аппарата. — Мне показалось, что я вижу замок.

— А? — не понял Игорь.

— Замок, — Зигфрид вертел шарнир. — Странно так… Посмотрел и вижу трехбашенный замок. А сейчас нет, — разочарованно отстранился он.

Игорь молча вгляделся. Он знал, что природа часто шутит такие шутки — особенно если человек боится что-то увидеть или наоборот — очень хочет. Но знал так же, что бывает и наоборот — человек (и не человек) маскирует сделанное им под творения природы. На какой-то миг и ему показалось что он видит трехбашенную твердыню — но уже в следующий миг Игорь признался себе, что себя же и обманул: это была просто тройная скала, смахивавшая на трезубец.

— Ничего нет, — разочарованно отстранился он от аппарата, повторяя движение Зигфрида. Мальчишки уныло посмотрели друг на друга. Зигфрид улыбнулся. Игорь подмигнул:

— Хочется найти новую Черную Цепь?[26]

Зигфрид не успел ответить — из кормового отсека послышался вопль Лизки:

— При-е-ха-ли-и-и!!!

Со все еще мокрыми после душа волосами, улыбающиеся, Степка и Женька сидели за столом и ели печенья, поливая их взбитыми сливками и запивая молоком. Лизка, устроившись напротив Женьки, неотрывно не него смотрела.

Игорь при этом не присутствовал. Он опробовал свои эквалайзер — и связь прорезалась неожиданно великолепная. Игорь включил факс и видео на перегонку добытых материалов, а сам вышел на генерал-губернатора.

Довженко-Змай выглядел усталым и умеренно обрадовался визиту. После взаимного обмена приветствиями он тут же деловито спросил, как впечатление Игоря от увиденных земель.

— Отличные места, — сообщил Игорь. — Если поставить струнники и проложить кое-где обычные дороги, то они примут без проблем до полусотни тысяч человек. И никому не будет тесно.

— Может быть, ты мне найдешь эти пятьдесят тысяч? — задумчиво полюбопытствовал генерал-губернатор. — Ладно… Скажу по секрету — людей-то я, пожалуй, найду, — Игорь поднял бровь. — А ты как думал? — сделал тот же жест генерал-губернатор. — Указ об экономическом развитии подмахнул и этим ограничился? Нет, его выполнять надо. Иначе меня оппозиция в покое не оставит. Да и ты тоже. А за вами всеми приглядывать — глаза разбегутся.

— У тебя этих глаз много, — заметил Игорь. Довженко-Змай не возразил, а сказал вместо этого:

— На развитие колонии нужны деньги, и деньги немалые. У нас в бюджете профицит, но этого плюсового баланса даже на две новые губернии не хватит, министерство финансов на голую романтику не возьмешь. Частных инвесторов — тоже.

— А Русская Колониальная Компания? — поинтересовался Игорь живо. — Ты же им концессию на пустыню отдал, не ужели не помогут в благодарность?

— Дают пятнадцать миллионов рублей, — понизил голос генерал-губернатор. — А нужно минимум вдвое больше. Ну, сколько-то дадут переселенческие кооперативы, сколько-то — частные фонды колониального развития… Все равно — нужно будет еще миллионов пять. Их мне дашь ты.

— Я? — спокойно полюбопытствовал Игорь. — У меня, конечно, есть деньги. Но мало. Да и те больше частью от Дзюбы…

— Ты уверен в том, что говорил о радиоактивных материалах в горах? — спросил генерал-губернатор.

— Уранинит, 238-й, 235-й уран, — подтвердил Игорь. — Я сомневался, но сейчас изучил образцы. Точно.

— Вот под это дело министерство финансов недостающее даст, — убедительно объяснил генерал-губернатор. — Если привезешь образцы и хороший отчет.

— Так, — Игорь сел удобнее. — Любопытно. Значит, Империи и ее всемогущему представителю пригодитесь детсадовцы на прогулке? А знаешь — я, пожалуй, откажусь. Из вредности. Я гуляю, и все тут.

— Да пожалуйста, — таким же тоном ответил Довженко-Змай. — Из Фелькишер Ланд севернее тебя к тем же горам приближается поисковый германский отряд. Они этим и займутся. Гуляй спокойно, деточка.

— По прикладной психологии у тебя, конечно, было «отлично», — задумчиво определил Игорь.

— И по прикладнОй, и по приклАдной, — согласился Довженко-Змай. — Так я в надежде на отчет?

— Будет, — пообещал Игорь. — Кстати, не в службу, а по службе — перешли мне снимки этого района, к которому мы приближаемся. Обычные и спектральные.

— Минут через десять принимай, — и генерал-губернатор отключился.

Этим вечером — четвертым — в лесоходе собрался совет. Все люки были задраены, вся аппаратура, кроме дежурной — выключена. Игорь веером разложил на столе снимки — поверх наскоро составленной Лизкой карты.

— Мы перейдем Многоструйную в ее северной части, — Игорь провел пальцем, — перевалим отроги Зубастых Гор, спустимся с них и пойдем прямиком на восток. Выйдем прямо к Чернолесью где-то в начале серпеня.

— А «индрик» через горы пройдет? — усомнился Женька.

— Найдем место, где пройдет. Эти вот отроги не очень высокие и крутые, — указал Игорь.

— По-моему, тут нечего возразить, — повела плечами Катька. Остальные закивали.

— Значит, завтра начинаем спуск, — Игорь потянулся. — Надеюсь, все у всех готово. Личные вещи, матчасть, кони, оружие? — в ответ раздалось многоголосое утвердительное бурчание. — Ну, так в шесть подъем, поедим и выезжаем.

— Поедим и поедем, — срифмовал Зигфрид, зевая. — Спать пошли, что ли?

Игорь не мог заснуть. Вполне можно было бы себе приказать, но не хотелось. Он лежал с. закрытыми главами и неспешно прокручивал в мозгу создаваемые им самим фантастические сюжеты — разноцветная живая мозаика колыхалась перед мысленным взором Игоря, за закрытыми веками, словно сияющий занавес. Игорь, как и все выпускники лицеев, легко играл с этими видениями — это помогало. Но если ждешь чего-то…

…Игорь открыл глаза. Он уловил еле слышный шум — наверху, на броне лесохода. В открытые люки светилось ночное небо. Да, там, наверху, оставались Женька и Лизка. Их голоса, что ли? Или не голоса? Да, не голоса, а…

Игорь почувствовал, как у него начинают теплеть, а потом загораются щеки, уши и все лицо. Смуглый, он не краснел, а бурел. Впрочем, в темноте никто не видит. А звуки означали только одно — там, наверху, мальчишке и девчонке, открывшим для себя эту сторону любви, очень-очень хорошо сейчас вместе…

…По меркам некоторым звездных рас земляне были весьма распущенными существами. Девчонки преспокойно блокировались и вступали в первый сексуальный контакт в 13–15 лет, а то и раньше. С мальчишками было то же самое… В периоды обострения отношений на землян выливали немало грязи именно по этому поводу. Но в полемическом запале обвинители — не замечала другого — что на Земле нет сирот при живых родителях и прерванных беременностей, нет браков по принуждению и половых извращений, а уж если девушка с кем-то ложится — то можно с вероятностью 90 процентов быть уверенным, что это ее будущий муж. Даже если сейчас им по 15 лет…

….Теоретически Игорь знал весь процесс. И, оповести он кого-нибудь, что в 15 лет все еще девственник — этот кто-нибудь, тот же Борька, очень удивился бы. Подобно всем дворянам не в первом поколении, он сочетал в себе преданность Империи с почти полным равнодушием к личным удобствам к индивидуальному быту, практически с рождения считая, что смысл жизни — в служении Родине, поиске приключений и познании нового. Нет, знал он и то, что когда-нибудь будет семья, будут дети, как иначе?! Но ни о какой любви не думал никогда, разве что немного завидовал чувству, которое было между отцом и мамой — редкости у дворян.

А вот сейчас он, испытывая стыд за то, что подслушивает то, что нельзя слушать — он вдруг позавидовал Женьке.

И приказал себе уснуть.

Спуск проходил медленно и, чем можно было ожидать. Пришлось попарно двигаться верхом впереди, разведывая путь. Все остальные сидели в носу лесохода, непрерывно вглядываясь в склон холма, в ход пускали аппаратуру, несколько раз поднимали вертолет. Это предельно выматывало — Игорь в конце концов поделил своих на две смены: двое едут впереди, один ведет машину, трое отдыхают, Ленька — все время в «вертушке». Лесоход полз медленней пешехода, при всей его проходимости и массе машину мотало и подбрасывало на валунах, и сломанных деревьях. Пришлось всем пристегнуться наплотно ремнями.

Зеленое море внизу постепенно становилось ближе, а обзор по горизонту сокращался. Казалось, что на самом деле погнушаешься в воду.

Потеряли почти два часа, пробивая ход через каменную глыбу — громадину, начисто перекрывшую путь. Аккумулятор плазмы пришлось ставить на астроподзарядку. Потом — буквально через десять минут — со склона сорвалась лавина камней. Борька с Катькой, ехавшие впереди, едва успели спрятаться за корпусом «индрика», который коротко ухал от попадании летящих со скоростью пущенной из лука стрелы глыб. Еще страшней были мелкие осколки — они откалывались от глыб при столкновениях и летели рикошетами, взвизгивая, словно пули. И почти так же опасны были… Один из них вдребезги разнес дальномер на артиллерийской башенке. Несколько — прошили металлизированный чехол, закрывавший вертолет и моторку. Еще что-то долго сыпалось, стучало, шуршало, грохало и поскрипывало — Игорь при каждом таком звуке коротко вздрагивал, не снимая руки с гиросистемы. Отточенным чутьем он понял то, чего не понимали остальные — у камнепада могло хватить силы перевернуть, опрокинуть лесоход, уволочь с собой…

Очень нескоро он смог позволить себе вздохнуть как обычно. И по связи скомандовал:

— Продолжаем спуск! Осторожнее…

И снова — медленное сползание. Игоря заменил Зигфрид — удалось немного поспать, а проснувшись — перекусить. К счастью, самая трудная часть спуска осталась позади — лесоход шел между пышно-зеленых деревьев долины. Живность кишмя кишела тут — из-под гусениц что-то порскало, с ветки на ветку перелетало, за деревьями перемещалось… Весь экипаж снова собрался в лесоходе, с интересом посматривая вокруг.

— Радиация, — отметил Борька, — и неслабая.

— Да ничего страшного, — возразил Игорь. — Народ активней будет… Все. Тормозим.

Заворочавшись во сне, Игорь едва не свалился с кровати и, опершись на пол рукой, проснулся. Все вокруг еще спали, только катькина кровать пустовала. Насквозь через люк светило утреннее небо.

Зевая и натыкаясь на углы, Игорь выбрался на броню. Катька сипела на носу, обхватив руками колени и смотрела на восходящий Полызмей.

— Доброе утро, — Игорь встал рядом, потянулся. Девчонка кивнула, потом поднялась на ноги:

— А я давно встала, — сообщила она. — Сижу любуюсь — до чего красиво… Слушай, если уж и ты поднялся, будь другом — сделай кофе, а я завтраком займусь…

…- И правда — красотища кругом, — оценивающе сказал Женька, сидя со скрещенными ногами на корме лесохода и окидывая окрестности взглядом хозяина. — Только скучно. Приключений мало.

— Слушай! — вдруг возмутился Игорь, толкая его в бок. — Если тебе мало всего, что уже было — то чего нам ожидать в будущем?!

— Удивительных чудес и происшествий, — серьезно отозвался Женька.

— О нет, — так же серьезно выдохнула Лизка. Зигфрид перегнулся в люк, извлек гитару и хлопну по ней. Без слов. Женька протянул руку:

— Дай-ка мне…

— Погоди, — попросил Степка, перехватывая инструмент. — Вот, послушайте-ка… — он что-то помурлыкал, перебрал струны и вдруг запел печально, покачивая головой и глядя куда-то невидящими глазами:

— Вот, — он вздохнул. — Не знаю, что-то в голову пришло. У нас ее любили.

— Дай мне, — Женька все-таки вытребовал себе гитару. — А вот наша, местная… Борь, девчонки — подпевайте!

Игорь поднялся, подошёл к корме и встал там, скрестив руки, задумчивым взглядом окидывая горизонт. Степка, встав рядом с ним, посмотрел туда же и тихонько спросил:

— Игорь, ты чего?

— На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь, — так же тихо отозвался Игорь, не отводя глаз от леса. — На ясный огонь… Поехали, Степ.

Нос лесохода погрузился в воду, и машина остановилась. Впереди на всем видимом пространстве ничего не было, кроме воды и красивых лесистых островков, натыканных густо, как чаинки в хорошем чае.

— Похоже на Черную Чашу у берегов, — определил Борька. — Только тут зелени больше. Игорь, как мы — обождем, или напрямик?

— Да напрямик, — беззаботно предложил Игорь, — нам что суша, что вода…

— проорал изнутри Женька, и лесовод солидно и неотвратимо двинулся в воду. Волны разбежались от носа двумя пологими горбами, разбиваясь об островки и коряжины. Выбравшийся наружу Степка, гордо задрав нос, прикрепил к стволу скорострелки, глядевшему в небо, имперский флажок и постоял возле него в позе Петра Великого, наблюдающего за спуском на воду кораблей Балтфлота. Потом наверх снова выбрались все — кроме ведшего «индрик» Женьки и Лизки, которой Женька был нужен для душевного равновесия. Мальчишки и Катька уселись вдоль борта и с интересом наблюдали плывущую мимо панораму, по временам включая запись в комбрасах. Катька снимала камерой.

— Тут полно рыбы, — заметил Борька. — Ого, смотрите!

В десятке метров от лесохода под прозрачной водой скользило, плавно и бесконечно извиваясь, тело гигантской змеи. Хвост и голова видны не были.

— Ничего себе… — признал Степка. — Анаконда!

— Нет, это местная мутация, — определил Игорь.

— А это какая мутация? — Зигфрид поднялся в рост. — Да смотрите же, что, не видите?!

Все завертели головами.

— Да вниз, вниз смотрите! — Зигфрид плюхнулся на живот и, свесившись, вытянул руку вниз, к воде.

— Ёлки зеленые, мы плывем над дорогой! — вырвалось у Игоря.

Это было правдой. Под лесоходом тянулась широкая и прямая белая дорога. Ее затягивали облачка мути, поднятые машиной в движении, но муть тут же сносило в сторону — очевидно, каким-то подводным течением. Минуты две все пятеро не поднимались с животов, созерцая это. Потом, по-прежнему не вставая, Игорь сказал: — Знаете, на что это похоже? — он сел, скрестив ноги. — На Карибский пролив. Ну знаете, там когда-то Мексика была… Вот так же — на мелководье видны дороги. Или еще чище: дорога на остров из моря выходит, а на другом конце острова снова под воду…

Игорь хотел ещё что-то сказать, но Зигфрид, опять поднявшиеся на ноги, вдруг выкрикнул:

— Это же город!!!

Этот город не походил на тот, что у границ колонии. Тот все еще ждал хозяев и хранил их голоса в надежде на возвращение прошлого.

А это были развалины. Сумрачные и печальные, между которых и в которых росли тонкие, но раскидистые и пышные деревья. Воду вдоль стен и древесных стволов покрывала пленка красной ряски с потрясающе красивыми золотисто-синими цветами (напомнившими Игорю гербы шведских автономий), но девчонки молчали — это было все равно что брать в подарок цветы с могил. Лопнувшими струнами изгибались над руинами мосты.

И молчание. Тяжелое, глушившее звук двигателя лесохода.

НА СВЕТЕ НЕТ НИЧЕГО ВЕЧНОГО говорили руины. ВЗГЛЯНИТЕ НА НАС, ГОРДЫЕ ЛЮДИ. ПОДУМАЙТЕ О СЛАВЕ НАШИХ СОЗДАТЕЛЕЙ, ВЛАДЕВШИХ ГАЛАКТИКОЙ. ГДЕ ОНИ? ГДЕ ИХ ИМПЕРИЯ? И ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ ИХ? ВЫ ТОЖЕИЯ? И ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ ИХ? ВЫ ТО—УЙДЁТЕ, И САМИ ПЛОДЫ ВАШИХ ДЕЛ, КОТОРЫЕ ВЫ ПОЛАГАЕТЕ ВЕЧНЫМИ, СТАНУТ РУИНАМИ, В КОТОРЫХ УМРЕТ САМЫЙ СЛЕД ПАМЯТИ О ВАС…

— Мне страшно, мальчики, — вдруг прошептала Катька, тиская свой РПП. — Они все еще здесь. Они умерли, но не совсем. Им больно, много тысяч лет больно, и они кричат…

Борька обнял ее за плечи и притянул к себе. Степка и Зигфрид тревожно озирались, явно чувствуя себя не в своей тарелке. И только Игорь понял, что имеет в виду более восприимчивая, чем мальчишки Катька. Его самого буквально скорчило изнутри от количества некротического поля, законсервированного на брошенных улицах. Да, тут умирали. Многие погибли — и их смерть была ужасной…

Игорь моргнул, ему почудилось среди развалин движение. Но тут же стало ясно — нет, вовсе не почудилось. Со страшной быстротой развалины менялись. Ушла вода, исчезли одни и возникли другие деревья. Дома приобрели вид свежеразрушенных, их охватило пламя. «Индрик» оказался в центре горящего города! По улицам бежали люди… нет, Рейнджеры, Игорь узнал их лица, но не спокойные и невозмутимые, как на памятниках, а охваченные ужасом, который, как ни странно, делал эти лица более человеческими. Бежали женщины, дети; мужчин было мало, они держались позади, отстреливаясь из какого-то оружия вроде РАПов от множества закованных в броню существ, потоками мчавшихся по улицам на таких же бронированных, но явно живых тварях. Над пылающим городом висели незнакомые корабли, похожие на стилизованные лилии — они извергали пламя совершенно безнаказанно.

— Игорь, что это?! — закричал Степка.

— Хронопрокол! — ответил Женька снизу. — Приборы с ума сошли! Надо убираться отсюда!

— Да что же это! — заорал Борька, выхватывая РПП. — Посмотрите же, что они делают, гады такие!!!

Прямо к лесоходу мчались мальчишка и девчонка лет по 10–12. Им помогала бежать женщина в широком развевающемся платье, а эти существа уже настигали, рубя длинными изогнутыми клинками (?!) тех, кто бежал позади, затаптывая их, еще живых…

Борька с воинственным кличем выстрелил поверх голов спасающихся; дети и женщина пробежали сквозь лесоход.

Чудовищная картина исчезла.

Мягкие шаги офицера заставили Уигши-Уого поднять голову. Пограничник, остановившись возле кресла, почтительно поклонился:

— Донесение с юга, отец. От… — он сделал многозначительную паузу.

— Я слушаю, — глава Совета вытянул по столу руки — длинные, мускулистые, с сухими узловатыми пальцами. — Вести добрые?

— Да, отец… Эти нечестивые щенки вошли в Утонувший Город. Теперь они не вернутся — помешает любопытство, которым прокляла их род Птица. А там их всех ждет гибель.

— Хорошо-о… — Уигши-Уого удовлетворенно убрал, руки и позволил себе кивнуть чуть-чуть. — Передай нашим друзьям, что я очень прошу — пусть они убьют всех, но сохранят жизнь Муромцеву, — он закрыл глаза и сладостно произнес: — В нашем благословенном городе его ждут долгие дни мучений — самых страшных, какими только вооружила нас наша вера для смирения слуг Пещерного Змея…

Отсалютовав, офицер так же бесшумно вышел, а Уигши-Уого позволил себе вновь кивнуть удовлетворенно. Скоро, очень скоро этот наглый мальчишка будет в его руках. А у страшного Довженко-Змая, если не подведет тот купчишка-предатель, хватит своих забот. Он же, Уигши-Уого, объединит силы Иррузая и Аллогуна, заставит присоединиться колеблющиеся государства Запада и снова отбросит белокожих за Вторые, а то и за Первые горы, на самое побережье… или вообще утопит их в соленых водах. Как наяву, Уигши-Уого, увидел ряды кольев с насаженными на них головами, пылающие селения пришельцев и отступников-вабиска (а об этих он позаботится ОСОБО…), груды трупов вдоль дорогой простершуюся нр Востоке тень Крылатой. Он заставит их захлебнуться собственной кровью. Каждого, кто попадется в его руки, он казнит такой смертью, что от их криков рухнут стены их же домов. Он сошлет их жен в южные болота, в грязный, вонючий ад. Он отправит их выродков на север, работать на ледяных полях, в холодных пещерах….

Так будет, потому что он, Уигши-Уого, лишь смиренно исполняет волю Крылатой.

А Муромцев… Муромцев будет жить долго-долго… И его проклятая улыбка, которая преследует Уигши-Уого в кошмарах, исчезнет с губ, её сменят мольбы сперва о пощаде… потом о смерти… и лишь когда он охрипнет от мольбы — лишь тогда его убьют… убьют, не очень спеша, понемногу…

Глава Крылатого Совета довольно кивнул в ответ на свои мысли.

Гат оборонялся отчаянно. Понтонные мосты разбрасывало несколько раз подряд — вторгшиеся в новообразованный Ливийский Залив воды Средиземки не могли успокоиться лет тридцать, слишком глобальными были тектонические сдвиги. В конце концов, штурмовые группы обошли залив по отвесным голым скалам и обрушились на голову бандам практически с неба. Дул страшный ветер, раздувал пожары, нес с собой массу мелкого песка. По небу сплошным строем летели, клубясь, облака; иногда в их крутящемся жутком движении безумным глазом проглядывала яркая синева, напоминая всем, что на земле — день…

Франко-бельгийская бригада "Леон де Грелль" погибла на окраинах Гата почти полностью — бандиты были хорошо вооружены и сражались с осатанелым мужеством, понимая, что Чрезвычайный Трибунал не оставит в живых никого из попавших, в плен или сдавшихся, безразлично. Тогда в бой вновь были брошены отряды «витязей» РА и «хускерлов» "Фирда"…

…Под стеной стонали раненые. Стоя прямо над ними, живые стрелки выпускали магазин за магазином, выставив стволы «клеронов» в проломы. Тут же минометчики, одетые в жилеты на голое тело, в бешеном темпе сгружали с прицепов свои стодвадцатимиллиметровки.

— Они вообще что-нибудь могут делать молча? — спросил Артем. На него никто не обратил внимания, мы двигались вперед.

Длинная гремучая очередь полоснула по верху стены, и тот взвился серо-белым маревом. Митяй добежал до угла, хлопнулся в пыль, на животе доехал к самому повороту, выставил наружу ствол РПК — плечи его затряслись от выстрелов. Я и Степка сползли почти на четвереньки и в таком положении подбежали к нему — как раз в тот момент, когда Митяй перекатился на спину и закрыл голову руками с пулеметом: по углу врезали так, что он осыпался сухими бесформенными кусками.

— Минарет! — прохрипел он пыльным ртом и, перевернувшись на живот, снова начал стрелять длинными очередями, опустошая двойной стосорокапатронный барабан.

Я осторожно выглянул над его плечом. Остаток минарета был похож на изуродованный кариесом зуб. Тридцать лет назад где-то неподалеку упала одна из ракет, которыми стороны пуляли друг в друга в короткой, но чудовищной по масштабам Третьей Мировой. Почему уцелел этот памятник зодчества — было неясно. Лучше бы и его снесло; из окна со свисающей выбитой решеткой безостановочно строчил и строчил пулемет — судя по звуку, еще НАТОвский BRG-15. Он стоял в глубине комнаты и для пуль был практически неуязвим.

— Не мучайся, — Степка хлопнул Митяя по спине. — Ну-к, Игорян…

Я кивнул и, прислонившись плечом к стене, поднял, пошире расставив ноги, тульский ГМ94. Плавным движением прицелился и выпустил два фугаса — к сожалению, термобариков не осталось.

Из окна полетели куски, рванули дым и огонь, я помчался следом за Степкой, подстегиваемый в спину треском митьковского пулемета.

Дверь мечети была забаррикадирована — Степка на бегу уложил под баррикаду «эргэдэ», и завал разнесло. Он перескочил через дымящиеся обломки и влип в стену; я проскочил мимо него к ведущей наверх лестнице и очередью калаша прошил бегом спускавшегося по ней автоматчика — тот неловко перевалился через тонкие перила и рухнул вниз одновременно со своим оружием — у него тоже был калаш, но старый.

— Сдавайтесь, если есть кто! — крикнул Степка вверх. — Сдавайтесь, суки! и пустил вдоль лестницы три коротких очереди. Я, подняв голову и ствол автомата, начал осторожно подниматься. На деревянных балках — примерно в трёх человеческих ростах от пола — висел комок окровавленного тряпья; очевидно все, что осталось от сброшенного вниз взрывами гранат бандита. Я не сводил глаз с площадки и, невольно сглатывая, поднимался ступенька за ступенькой… и выстрелил раньше, чем понял сам, что же заметил. Через баллюстраду перевесилось, судорожно дергаясь, тело, но граната, выпущенная убитым из пальцев, коротко, увесисто чокнула о каменный пол. Я упал на спину, Степка пнул гранату в дверь и откатился под стену — взрыв, между стен и этажей тонко запели осколки, один чиркнул меня по шлему.

Мы уже вдвоем продолжали подниматься лестницей. Степка, удерживая «калашников» одной рукой, другой ощупывал прозрачные рожки магазинов в жилете. Я прыжком выскочил на площадку, рыскнул стволом, потом вынул из кармашка «лимонку» и, показав ее Степке, — тот кивнул — выдернул зубами кольцо, отпустил рычаг, задержал гранату на пару секунд в руке… перебросил вверх, присел, а сразу за взрывом рванул с низкого старта по лестнице.

Бандит, зажав уши руками и открыв рот, стоял, привалившись к стене — я ударил его коленом в пах, торцом приклада в затылок, тот зарылся лицом в пыль. Около опрокинутого пулемета лежали два или три трупа, стоял, целясь из пистолета, живой бандит — совсем молодой, он что-то выкрикнул, но выстрелить не успел — вынырнувший сбоку Степка выстрелил раньше — очередью от живота. Бандит повернулся вокруг себя, выстрелил в окно и рухнул на пулемет. Я бросился к окну, выхватывая из кармана флажок на пружинной антенне-куликовке, поспешно выставил наружу. Не поворачиваясь, бросил:

— Стёп, один живой, вон он.

— Вижу, — Степка толкнул ногой оглушенного мной. Бандит застонал, пошевелился; Степка уже не толкнул, а ударил, приговаривая: — Поднимайся, скот, поднимайся… ну?!

Тот сел, потом — начал выпрямляться, перебирая руками по стене и испуганно глядя на оружие в руках Степки; парнишка не старше нас, с растерянным грязным лицом — европеец или американец. Тут их было много среди бандосов — остатки тех, кого вышибли с севера восемь-десять лет назад.

— Не убивайте, — попросил он, и я пораженно повернулся. Степка присвистнул:

— Ты русский?!

Тот хлопнул глазами, провел рукой под носом и тихо ответил:

— Да… русский…

— И с ними? — продолжал спрашивать Степка.

— Меня заставили, — прошептал он. — Я не хотел… меня заставили… — Степка молчал и только поглаживал магазин автомата. — Мы ждали… отец… он хотел вернуться на север, но боялся… они нас заставили, заставили… Я не виноват, меня били… я не хотел… — его голос сел, парнишка как-то посерел лицом, хотя на этом лице и так уже лежал слой пыли.

— Русский — и с ними, — словно не слыша его, задумчиво-задумчиво сказал Степка. — Ну что ж…

Мальчишка шарахнулся к стене и распластался по ней, словно хотел в нее войти и с ней слиться — он все понял еще раньше меня, потому что я-то просто смотрел удивленно и переваривал факт такой встречи — уже, наверное, лет десять русские не воевали с русскими, с тех пор, как с территории России выбили последние банды, и они растворились где-то на просторах юга. А он — понял, и закричал, истошно, не сводя с моего лучшего друга расширенны, распятых глаз:

— Я не хотел! Меня заставили! Пацаны! — он давился ужасом, как горячей кашей. — Я не хотел!!!

— Я это слышал уже, — устало оборвал его Степка. Парень на миг замолк, потом дернулся всем телом и рухнул на колени, словно ему подрубили ноги, сказав — даже не закричав, а просто сказав:

— Не убивай. Пощади. Пощади. Я искуплю. Я все сделаю.

Он глотал и глотал какой-то комок, и на шее под грязной кожей пульсировали артерии. И смотрел на Степку с умоляющей покорностью…

— Ты предал нас, — ответил тот. — И их готов предать. А потом снова предашь нас… Зачем ты такой нужен? Кому?

— Я хочу жить, — парнишка на коленях пополз к Стёпке. — Я очень хочу жить, я хочу жить, я очень хочу жить, да пойми же ты… — и вдруг закричал снова, истошно и визгливо, разом залившись слезами: — Не надо! Не убивай меня! Я хочу жить, я на все согласен… не у-би-ва-а-ай!!! Я все, что хочешь…

— Я ничего от тебя не хочу, — устало сказал Степка, — кроме того, чтобы ты перестал быть.

И тогда парень умолк и, закрыв лицо ладонями, осел, весь дрожа и всхлипывая.

— Убери руки, — приказал Степка. Тот затряс головой, возя ими по лицу. Стёпка скривился, и я увидел, как ему непередаваемо противно — но голос моего друга остался скучным и спокойным: — Убери руки. Ну, слышишь? Убери, хоть умрешь, как человек, раз уж жил, как предатель.

— Да я не жи-и-ил! — простонал парнишка, не убирая рук. — Я не жил совсем! Ну пойми же меня! Пойми!

— Не хочу я тебя понимать, — ответил Степка. — Руки убери, а? Мне же противно так стрелять.

Парень не отнимал ладоней от лица. И тогда, скривившись, Степка выстрелил прямо в дрожащие: серые руки.

Словно алой кистью махнули по стене.

И в это алое шмякнуло убитого — развороченным затылком.

Ствол АК-103 дымился…

…В центр Гата мы прорвались на «гусарах» утыканных пулеметами, как еж — колючками, прошли высохшим каналом и поднялись на его склон лебедками-самотасками. Не меньше сорока машин с «витязями» ринулись по улицам к действующему аэродрому, поливая все вокруг лавинами огня из всего бортового и личного оружия. На аэродроме, где стояло не меньше полусотни легких машин и вертолетов, воцарился ад — все взрывалось, выбрасывая фонтаны полыхающего низкосортного керосина, взлетевшие разрывало на куски в воздухе… Потом разом рванули (от чьей-то дурной лихости, керосин, пусть и фиговый, и нам самим пригодился бы) два огромных склада с горючим.

Наш с Ярославом и Лешкой «гусар» затормозил у приземистого здания вроде ангара. Славка, развернув «утес», вынес внутрь дверь вместе с куском стены, и мы все трое прямо с машины попрыгали внутрь.

Очевидно, несколько бандюг стояли в момент атаки прямо за дверью — глупые, наивные дети пустыни… Пятидесятиграммовые бронебойные пульки летели со скоростью 840 м/с — так и не успевших в нас выстрелить бандитов разнесло в куски и разбросало по полу большого помещения, у дальней стены которого наверх, на второй этаж, вела решетчатая лестница. Вдоль той же стены, под лестницей, стояли два или три обшарпанных грузовика, а на самой лестнице — двое с автоматами. Я выстелил из ГП — на месте двери над лестницей образовалась дыра, один из автоматчиков, кувыркаясь в полете, рухнул в грузовик, пробив тент, второй — свалился на пятую точку, бросил оружие и тонко, визгливо завопил что-то, выставив трясущиеся руки. Лешка прошил его очередью, легко перескочил, упершись рукой в перила, катящееся навстречу тело — и еще в воздухе метнул в пролом эргэдэху, разорвавшуюся где-то внутри с металлическим эхом. Славка обогнал Лёху, проскочил, пригнувшись, в дверь — и завопил. Причина его крика мне стала ясна тут же — за дверью, казалось, не было пола. А на самом деле большущее помещение было разделено решетками на два уровня, а уровни, в свою очередь — на множество мелких клетушек. По центру на обоих ярусах шли коридорчики — в начале одного такого мы и оказались.

— Тюрьма, что ли? — выдохнул Славка. Он родился на северо-востоке России и даже краем не застал, в отличие от нас с Лешкой, отечественного беспредела, хотя и воевал отлично. Мы переглянулись. Я по наитию вытянул, руку, указывая на дверь напротив, в конце коридорчика:

— Туда!

В клетушках было чисто, но… запах! ЗАПАХ, страшный и знакомый, никакой дезинфекцией неистребимый, ставший частью моей памяти, хотя я и недолго ощущал его…

Мы пробежали по решетке. Славка, на бегу прыжков взвившись в воздух, высадил дверь вместе с косяком сдвоенным ударом ног.

Комнатка выглядела типичным присутственным местом — или, как говорят западники, офисом. Стол со старой аппаратурой — ещё довоенного выпуска — сканер, принтер, ксерокс, коробки с бумагой. Работающий компьютер, за ним — повернувшийся в сторону двери пузатенький человечек, одетый в белое, в очочках с золотой оправой. На стене напротив входа — большой, яркий, не вяжущийся с миром вокруг плакат: на коленях стоят голые дети лет 4-14, в ошейниках.

Рев Славки — не крик, рев какой-то запредельный:

— Сидеть, скот!!!

Выстрел его автомата — одиночный, страшно громкий, дикий вой толстячка, слетевшего со стула и прижимающего к животу разорванную попаданием с такого расстояния надвое ладонь — потянулся куда-то не туда…

— Так, — вбил слово, как гвоздь, Лешка, — насквозь знакомые дела. Оптовая база работорговцев.

Держа автомат правой, он боком привел за компьютер. Славка наступил толстой подошвой ботинка на морду толстячку, прижал его к поду. А я смотрел только на плакат и видел не его, а забойную камеру, до которой мне оставалось две очереди, когда отцовские бойцы взяли штурмом полевой лагерь налетчиков на Крестовском перевале, где меня продержали восемь дней. У Лёшки тоже было что-то похожее — его схватили при налете на станицу недалеко от только начавшего отстраиваться Константинополя и угнали аж в Аравию, откуда он через полгода бежал вместе с еще одним русским, своим ровесником, и шведом постарше…

Пальцы Лешки быстро бегали по клавиатуре. Толстяк не отрываясь следил за ним масляными от ужаса глазами и со всхлипами дышал перекошенным ртом. "Кап-кап-кап…" — стучала по металлическому полу кровь.

— Вот, — сказал Лешка. По экрану, повинуясь щелчкам пробела, сменяя друг друга в спокойном, ровном темпе побежали странички электронного досье.

Мы все смотрели на экран. Не отрываясь.

Дети, подростки. Мальчики, девочки в том же возрасте, что и на плакате. Две фотографии: лицо крупным планом и обнаженная фигура в рост спереди и сзади. Но в этом ни капли разврата — просто нужно показать товар лицом. Вот они — лица. Испуганные, ожесточенные, отчаявшиеся, ненавидящие, отупевшие, умоляющие.

Было какое-то прошлое. Была какая-то жизнь где-то на только-только начавшей оживать Земле. Потом остался только товар. Развлечение и мясо для джунглей Южной Америки и Центральной Африки, куда мы ещё не добрались и где грызутся друг с другом, сходят с ума, готовят набеги десятки «государств» — тех же банд, только название другое…

Ни имен, ни фамилий. Национальность. Возраст. Пол. Рост. Вес. Физические дефекты и состояние здоровья вообще… Всё записано на английском почему-то…

И цена — обменная. Топливо, наркотики, оружие… А ниже — чаще всего — отметка «продан» /"а"/.

Все.

Лица под пальцами Лешки сменяли друг друга… сменяли… сменяли… Вот они слились в калейдоскоп. И выскочила цифра 5000.

Круглая. Поражающая своей завершенной конечностью.

Клик-клик.

"Не проданы — 211 единиц." Число, месяц, год. Старые, я никак не могу понять, когда это…

— Это вчера, — Лешка достал из коробки чистую дискету, бросил ее в сторону, вытащил лазерный диск — довоенный. Вставил в блок, начал перекачивать. — Это вчера, — он повернулся к толстячку. — Ты кто, сволочь?

— Он не местный, — Славка ткнул поднявшегося на колени толстячка стволом в макушку. — Ты не местный?

— Я… я… — тот икнул. — Я немец… Арон Штайн… пощадите, прошу, меня заставили…

— Немец, жирная сволочь! — Славка ткнул его стволом в плечо, и Штайн взвизгнул, содрогнувшись всем телом, из-под очков у него текли мутные слезы, искривленный рот дрожал. — Немцев ты тоже продавал? Торговал своими, да, сука?! Торговал?!

— Откуда дети? — спросил я, нагибаясь. Я не грозил, не повышал голоса, но Штайн почему-то засипел, отстраняясь от меня — Славка ударил его коленом в спину:

— Говори, когда командир звена спрашивает!

— Их привозили… после налетов… со всего севера… — захлебываясь словами, заговорил толстяк. — Но я — я нет, я только вел счета, я финансист!

— Где забойная камера? — спросил я, и Славка с изумлением покосился на меня, но лицо толстячка окрасилось таким ужасом, что я даже усмехнулся: — Где камера?

— Внизу, в подсобке… там цех… — он дрожал весь, дрожал, как кусок студня. Я вспомнил, как нам бросали еду — мне и Никитке, с которым меня похитили… а мы не ели, потому что знали, что это. И еще вспомнил, что Никитка был убит за полчаса до меня, и его матери и младшей сестре привезли разделанные останки.

— Паёк получал? — спросил я. Штайн открыл рот и с отчетливым звуком обгадился. — Где те, кого не успели обменять или убить? Вот эти двести одиннадцать — где они?

— Я… я… я…

Левой рукой я не глядя принял у Лешки коробку о диском и засунул ее в разгрузку, за магазины. Правой — достал «пернач» и нацелил его в лоб стоящему на коленях "финансисту":

— Где дети?

— Их увезли! Вчера! — в ужасе завопил Штайн. — Их увезли на юг, самолетом!

— Опоздали, — сказал Лешка.

— Тут рядом "Гетц фон Берлихинген", бригада германская, — вспомнил Славка. — Давайте его туда отвезем и немцам отдадим. Они его жопой на пулеметный ствол натянут и…

— Подыхай! — крикнул я, и Славка еле успел обскочить в сторону — выпущенная в упор экспансивная пуля подняла Штайна с колен, а я продолжал жать на спуск, и пистолет выплевывал пули, а я — слова: — Подыхай! Подыхай! Подыхай! Подыхай! Подыхай! Подыхай, подыхай, подыхай, подыхай!..

Изрешеченное, брызжущее кровью тело «финансиста» врезалось в аккумулятор и боком свалилось на пол. Последняя — восемнадцатая — пуля со щелчком прошибла экран компьютера, тот погас и, подпрыгнув, взорвался.

— Баба с возу — и волки сыты, — заметил Славка, сачимая меня за плечи. Я не чувствовал губ и никак не мог убрать пистолет в кобуру — так тряслись руки. — Соберись, пошли, ещё не конец.

Лёшка выходил последним. Сделав пару шагов, он быстро повернулся и швырнул в комнату зажигательный патрон…

…Лесоход чуть покачивался. Достаточно большого сухого пятачка найти не удалось, и поступили просто — полностью задраившись, остались на плаву.

— А чего так душно? — спросил в темноту Игорь.

— А кто его знает, — отозвался Борька. — Ты чего так орёшь?

— Я орал? — с трудом сообразил Игорь.

— Ересь какую-то — подыхай, подыхай… Да я все равно не спал, правда жарко… Пошли в рубку, посидим.

Мальчишки перебрались в рубку. Борька притащил с собой два пакета лимонного сока, они вытянули соломинки и уселись в креслах, задрав босые ноги на пульт. Игорь пяткой нажал снятие затемнения.

Над заболоченными островками плясали огоньки. Вода отсвечивала серебром и алым. Что-то здоровенное плавно и бесшумно скользило невдалеке над ее поверхностью.

— Съёмка ведётся? — спросил Игорь. Борька кивнул. Потянул сок и сообщил:

— А живность местная шевелится… Вот что значит — неподвижно стоим, никого не пугаем…

— Борь, — окликнут его Игорь, — а почему ты начал стрелять в призраков? Испугался, что мы "провалимся"?

— Ты же знаешь, что нет, — без обиды ответив Борька. — Казаки с детьми и бабами не воюют. Как увидел… короче, ты понял.

— Понял, — подтвердил Игорь дружелюбно. А Борька задумчиво продолжал:

— На стольких планетах жили, а потом пропали куда-то — и все… Я ещё подумал, а если и мы когда-нибудь… вот так?

— Мои мысли, — вздохнул Игорь. — Вообще-то знаешь — примеров великих империй, погибших от каких-то причин, полно в истории всех планет… Да вот, — оживился он вдруг, — года четыре назад у нас был бал. У нас — это в Верном. Мне тогда всего одиннадцать было… Приехал один наш родственник, офицер пластунов, молодой совсем. Приехал с дамой, а прямо там что-то поссорились — тихо, но капитально, она уехала, а он остался… но я не об этом. Мы с ним заговорили. Вообще я для него, конечно, сопляк был, но ему, кажется, так плохо стало, что лишь бы с кем поговорить. Он два года жил на Тайге, с тамошними охотниками. И ему там один священник такую теорию выстроил — а он мне пересказал, ну а уж я запомнил… Так вот. Нет вечных государств. Рано или поздно каждое натыкается на более сильного и беспощадного врага — ну, как это было с Третьим Рейхом или США, если нашу историю вспомнить. Или они просто видоизменяются до не узнаваемости, как это случилось с Римской Империей или СССР. Но, сказал тот священник, есть вечные идеи. Добро, мужество, верность, честность, справедливость, любознательность… Носители меняются — идеи нет.

— Подожди, — Борька помотал головой, — мне это все равно не нравится. Значит, мы все можем измениться, предать те самые идеи, о которых ты говорил?!

— Да понимаешь, — Игорь повозился в кресле, — я и сам не очень в этом разобрался… Но исторический же опыт показывает… Знаешь, может быть, эти самые идеи и подводят. Добро становится высокомерием, мужество — беспощадностью, верность — слепотой, справедливость — безразличием, честность — бездушием, любознательность — бесцеремонностью… Не сразу, конечно. Процесс растягивается на века.

— Понять бы, когда он начинается, — Борька допил сок, — и в зародыше придавить.

— А это и не кончалось, — вдруг печально оказал Игорь. — Вот на Земле, в России — думаешь, там нет бездушных, ленивых, подлых? Есть. Очень-очень мало, но есть — и сейчас им легче, чем было лет… ну, два века назад. Тогда их давили. А сейчас махнули рукой — мол, сами вымрут от общего настроя жизни. А они не вымирают. Живут и даже где-то процветают… Может, с них наша гибель и начнется.

— А я? А ты? — напружиненно спросил Борька. — Мы не в счет? Нас же большинство, подавляющее большинство? Нет, Игорь, — Борька решительно покачал головой. — У меня будут дети, и у тебя. И мы их воспитаем, как воспитывали нас. Тогда, может быть, мы станем исключением из правила. Иначе получается, что моему пра-пра зря выхлестнуло осколками глаза на Первой Галактической, когда ему еще и восемнадцати не было. И дядя Роман зря своей кровью захлебнулся, когда ему легкие разорвало на «Разящем». И твои отец и мама… Разве ТАКОЕ бывает зря, Игорь?

Игорь отчетливо вспомнил свой сон. И твердо сказал:

— Нет. Не бывает, Борь. Ты прав, — потом протянул Борьке пакет с остатками сока. — Ты вернул мне веру в человечество и можешь за это допить мой сок.

— Давай, — охотно согласился Борька и присосался к пакету. Игорь развалился удобнее и задумчиво рассматривал пейзаж за остеклением. Потом небрежно поинтересовался:

— Ты спал с Катькой?

Борька поперхнулся. Откашлялся и допил сок со смущенным видом. Кашлянул опять, уже просто так.

— Угу. Да, то есть, — и встревожился: — А что?

— Да ничего, — Игорь вздохнул, потом засмеялся и признался: — Я тебе завидую.

— Из-за этого? — спросил Борька и очень серьезно возразил: — Неправильно, Игорь. Это, конечно, здорово, правильно, ну, про что ты, то есть… — он сбился и признался: — ОЧЕНЬ здорово, если честно. Но все равно. Суть не в этом. Суть, Игорёк, в том, что я ее люблю, а она — меня. В этом, а не в физическом контакте… И давай про это не будем больше, не очень удобно. Ты мне друг, но…

— Понял, извини, — Игорь поднял ладонь. — Что-то я заболтался. Или, как Степка скажет, затрепался.

— Ты что с ним делать будешь? — поинтересовался Борька. — С собой возьмешь?

— Не могу я, — вздохнул Игорь. — Вот хочу его на латифундию к генерал-губернатору сосватать. Там ему легче будет адаптироваться, полузамкнутый военизированный социум… Документы я приготовлю, настоящие, причём.

— Он, по-моему, уже адаптировался, — заметил Борька. — Дирижаблями увлекся…

— Так пусть учится и водит! — предложил Игорь с легким раздражением. — Вон, Ревякин помог бы. Нет, он ко мне прилип.

— Не надо так, — покачал головой Борька. — Ты его из небытия в прямом смысле слова вытащил, чего же ты хочешь…

— Ладно, потом решим… — Игорь помолчал и неожиданно сказал: — Мне тут не нравится. Так красиво казалось, а сейчас… — он призадумался и признался: — А сейчас страшно.

— Тебе? — поразился Борька, даже ноги скинул с пульта.

— Ну, не страшно, — поправился Игорь. — Не по себе… Ты когда на горы смотрел — ты ничего странного не видел?

— Замок, что ли? — хмыкнул Борька. — Мне Зиг рассказывал… Буйное германское воображение.

— А это тоже? — кивнул наружу Игорь

Перед ними был канал. Над облицованными сверкающими плитами берегами склонялись водопадами пышные деревья. По каналу медленно плыла длинная узкая лодка, по бортам которой, покачиваясь на резных стойках, горели ажурные фонари. Через секунду все это растаяло.

— Не залететь бы нам туда, — буркнул Борька, — а то будет у нашей экспедиции очень оригинальный конец… Ну, я, пожалуй, спать пойду. Да и ты бы ложился.

— Лягу, — пообещал Игорь, но остался сидеть задумчиво. Борька ушел; Игорь сидел довольно долго, потом медленно, словно бы нехотя, включил связь и вышел на Довженко-Змая.

— Что случилось? — с легким недовольством спросил генерал-губернатор. — У меня встреча с директорами компаний, извини.

— Один вопрос. — Игорь наклонился к экрану. — Это правда, что у тебя во дворце есть стабильный хронопрокол?

Глаза генерал-губернатора нехорошо сузились, став поожими на лезвия ножей, лицо окаменело. Потом он выдохнул и прикрыл лицо ладонью. На пальце сверкнул тяжелый гербовый перстень.

— Извини, — с трудом сказал он и убрал руку. — Мне показала этот… это место девушка, которую я любил. Я туда не хожу и не люблю вспоминать.

— Ты не пробовал… — начал Игорь, но Довженко-Змай перебил его:

— Один раз. Еще с ней. Бравировал. ОНИ меня видели, а я их начал даже слышать. Буквально несколько секунд — как вспышка, — генерал-губернатор снова закрыл лицо рукой и глуховато сказал: — Не смей больше спрашивать, иначе я тебя убью.

— Ты ведь ходишь туда, — упрямо сказал Игорь. И с трудом выдержал взгляд, Страшный — таким и впрямь убивают… — Я хочу узнать, Сергей. Мне очень нужно, правда.

— Спрашивай, — отрезал генерал-губернатор. — И проваливай.

— ЭТО… ну, проколы. Они связаны с яшгайанами?

Довженко-Змай моргнул, его глаза стали искренне удивленными:

— Нет, конечно… С чего? Если хочешь, возьми монографию, она недавно вышла. Войко… э… Драганов написал. "Систематика и темы сумерлианских проколов в хронопространство Рейнджеров." Это к яшгайанам имеет отношение не более, чем восход и закат… У тебя все?

И, не дожидаясь ответа, отключился.

Игорь медленно протянул руку и тоже отключил связь. Он еще долго сидел в кресле, то вглядываясь в темноту, то обшаривая окрестности ментальным "щупом".

Его не оставляло ощущение, что впереди ждет большая опасность.

Оказалось, что заночевали они не так уж далеко от сухого места, и лесоход весь день шел по роскошным лесам, оставлявшим впечатление большого заброшенного парка, кишащего живностью. Гнетущее ощущение, навеянное затопленным городом, постепенно покидало всех.

Кроме Игоря. Для него наоборот — росло напряжение. Немного отпустило только вечером, когда поужинали, убрали за собой, погасили костер и взобрались обратно — на машинный верх.

Катька спустилась вниз — слышно было, как она включила связь и заглушила ее, очевидно, усевшись в не ушниках отрабатывать сеанс. Остальные разлеглись на крыше лесохода. Молчали, задумчиво смотрели в небо и слушали звуки ночной жизни, по временам вздыхая. Звезды светили особенно ярко, плыл между них огонек орбитального терминала, а левее — огни рейсового…

— Стратолет до Озерного, — лениво сказал Женька. Борька развернулся, сел и решил:

— Пойду вниз…

Но спуститься не успел — послышался шум, стук, и наружу, как пробка из бутылки, вылетела Катька. Борька отшатнулся и сел, едва успев опереться руками:

— Ты чего?!

— Подожди! — отмахнулась она. — Ой, ребята, Лизка! Ой, что я услышала!

Все повскакали.

— Что, что?!

— Война?! С кем?!

— Катюх, не бормочи, говори!

— Ой, — в очередной раз сказала Катька, уж совершенно непохоже на себя, — только что новости передавали — какой-то корабль скиуттов, я не запомнила, какой — встретил недалеко от освоенных территорий "Челленджер"!

Наступило молчание. Все моргали ошеломленно, только Степка просто ничего не понимал и переводил взгляд с одного на другого.

— Да ну, ерунда, — неуверенно разродился Игорь. — Хотя… Пустой?

— Да не пустой, в том-то и дело! — завопила Катька, полностью вылезая из люка…

…Когда окончились Серые Войны, резко поредевшее и сильно поумневшее человечество довольно быстро освоило Солнечную Систему, выяснив, что пригодных для жизни планет в ней не существует. Проекты геизации некоторых из них вышли удачными, но долгосрочными… а главное, человечество неудержимо тосковало по звездам, до которых не могло добраться.

Тогда родились несколько амбициозных и ошеломляющих проектов, к числу которых относился "Челленджер".

Летом 35 года Промежутка (так позже стали называть время между окончанием Серых Войн и Галактической Эрой) с англосаксонского космодрома в поясе астероидов к звезде Альграб, дельте Ворона, стартовал фотонный звездолет «Челленджер» с экипажем из сорока человек. Грандиозный проект был рассчитан на полвека полета с околосветовой скоростью, большую часть этого времени астронавты должны были провести в криостатах, посменно дежуря. Англосаксы как бы заранее ставили себя в приоритетное положение по отношению к русским, как покорители звезд, превращаясь в первую астродержаву Земли. На осуществление проекта были брошены лучшие силы, а «Челленджер» для своего времени был превосходным кораблем.

Неплохо начинавшийся проект оборвался через три месяца вместе со связью. Ученым осталось лишь строить предположения, что же случилось с "Бросающим вызов".

Через полгода практически та же судьба постигла русский «Рейд» и второй английский корабль — "Стар хоум", осуществлявший принцип самовоспроизводящегося социума: на нем летели больше трех тысяч человек. После этого человечество скрепя сердце отказалось от игр с космосом, начало искать иные пути и нашло их. Новые корабли искали пропажу, снаряжались даже специальные экспедиции, но всем было ясно, что это просто дань мужеству первопроходцев. Дальний космос никогда не отдавал свои жертвы. Если с кораблем прервалась связь — он погиб. Это правило было непреложно даже сейчас, через два с лишним века после тех событий.

Но через эти два с лишним века «Челленджер» возвращался…

…После полутора часов, проведенных в молчании и неподвижности у экрана связи, все оставались такими же неподвижными и молчаливыми, даже когда Игорь отключил аппарат. В тишине Лизка вдруг зашмыгала носом и тонко сказала:

— Жалко их… Восемь человек осталось, и видели, почти все покалеченные…

— Жалко?! — возмутился Борька. — Да они герои! На такой лоханке… — он затряс головой. — Но ДВА ВЕКА! Двести сорок пять лет, вы слышали, двести сорок пять, как же так?!

— Тебе объяснили, — степенно отозвался Зигфрид. — Попадание в свертку. По этому древнему Эйнштейну. У нас — два с половиной века, у них — два года. А космос огромен, не удивительно, что их никто не встретил.

— А не слышал их никто, потому что ни чистым радио, ни чистым теле давно никто не пользуется и не принимает, конечно… — Женька что-то еще хотел оказать о проблемах космической связи, но вместо этого замотал головой, как Борька. — Не представляю!

— Они летели к Альграбу, — Игорь встал и ладонями уперся в потолок, словно хотел поднять его, как люк. — Они готовы были отдать этому всю свою жизнь. Хорошо, долетели — для них! — за два года. Но Пространство отняло у них их открытие, их жертву…

— Альграб — семнадцать планет, около века назад англосаксы застолбили там свои Луны — две, — тихо сказала Катька. — Могли, кстати, найти следы высадки, но просто не искали. Слишком невероятно…

— Да, — Игорь скривился. — Я нескладно сейчас говорю, мне не говорится как-то… — он смущенно махнул рукой и умолк.

— Сохранило им молодость и отняло цель, — так же тихо, но очень внятно оказала Катька.

Игорь кивнул:

— Да, спасибо…

— Они все равно совершили подвиг, — упрямо возразил Борька. Игорь кивнул:

— Никто и не спорит. ТУТ не о чем просто спорить, Борь. Я о том, каково им теперь. Мы-то порхаем по Галактике, как мотыльки с цветка на цветок. Я бы лично и два-то года в этой жестянке не выдержал. А они были согласны на полвека!

— Ничего не понимаю, запутался, — тихо-тихо, так, что услышал только Игорь, шепнул Степка.

— А я бы согласился, — вдруг сказал Женька. — Если бы знал, что это правда нужно людям. Согласился бы. Неужели мы слабее тех, кто был тогда?! Все помолчали. Лизка вздохнула:

— Вылечат их, конечно…А вокруг — новый мир! — о та вдруг засмеялась. — Вот они удивятся!

— А может, и нет, — возразила Катька. — Скажут: "Мы за это и воевали!"

Теперь посмеялись все. Зигфрид задумчиво произнес:

— Значит, могут вернуться «Рейд»… "Стар хоум"…

— Наверное, могут, — согласился Игорь и фыркнул: — Им теперь только в отшельники куда-нибудь в глушь — иначе офигеют от внимания!.. Черт! — он треснул кулаком по коленке. — Они старше нас на пять-шесть лет! Не воспринимается как-то даже…

— Как они там, у Альграба, на таком корабле сесть-то решились, — вспомнил передачу и поежился Женька. Борька возразил:

— Они садились на катерах, один погиб.

— А, да, я забыл уже… Эх, вот бы в Канаду сгонять! — исторг Женька почти трагический вопль. — Увидеться!!! Сняться!!!

— Обняться, — добавил Игорь серьезно. — Остынь. У англосаксов и так проблемы, им и без тебя тяжко, а если уж еще и ты у них появишься, так вообще феодальная раздробленность может наступить…

Ветер колыхал теплое разнотравье, стекая с пологих склонов. Небольшое стадо бизонов шло неподалеку по грудь в шевелящейся зелени — до лесовода доносилось их пофыркивание, запах. Картина умиротворяла и настраивала на прочный аграрный лад.

Но семеро друзей смотрели поверх этой картины, стоя на крыше лесохода. Смотрели внимательно и с интересом.

— Да, — сказал Игорь, — а еще говорят про германские фантазии.

— Кто говорит? — рассеянно спросил Зигфрид. Игорь не ответил.

Зрелище впечатляло. Руки неизвестных мастеров превратили скалу-трезубец в оптическую шутку. Даже с близкого расстояния нужно было делать над собой усилие, чтобы видеть то, чем скала была на самом деле — горной крепостью, запиравшее то самое ущелье, которым экспедиция собиралась идти дальше.

— Крепость Рейнджеров, — завороженно сказал Борька. — Неужели мимо пройдем?

— Нет, мимо мы не пройдем точно, — ответил Игорь со страной интонацией, опираясь на кобуру РАПа так, словно это была единственная поддержка в его жизни. — Жень, поднимай вертушку, обследуй крепость поближе. Я поведу. Зиг — в орудийную башню. Борь — к скорострелке. Степ — к проходческому лазеру.

— А мы?! — за себя и за подругу возмутилась Ленка.

— Готовить обед, — отрезал Игорь так, что девчонки не посмели сказать ни слова. — Жень, я провожу тебя, с машиной помогу…

… —Чего-то опасаешься? — спросил Женька, водя включенным тестером вдоль хвоста вертолета.

— Не то слово, — Игорь соскочил с лесенки и отряхнул ладони. — Помнишь, как мы чуть-чуть не разбились над Сааском? Когда остановился двигатель нашего с Борькой вертолета?

— Ты думаешь… — Женька смерил взглядом крепость. — Думаешь, там яшгайаны?

— Там есть что-то очень нехорошее, — убежденно ответил Игорь. — Будь осторожен и внимателен. Не потеряй контроль за собой.

— Так, может, вообще обойти это место? — Женьке застегнул ремни краг.

— М? — Игорь вопросительно посмотрел на него.

— Шутка, — согласился Женька. — Ладно, давай вниз и дождитесь моего сигнала. Я включу связь…

…- Боевая готовность на местах.

— Готов оружие.

— Готов скорострелка.

— Готов лазер.

— Готов обед! — с невероятным ядом отозвалась Катька из-за спины Игоря.

— В чем все-таки дело?!

— У меня есть опасения, что эта крепость — одновременно приманка и засада, — исчерпывающе объяснил Игорь. — И если найдется хоть один желающий ее обойти — мы немедленно отправляемся назад.

Молчание превратилось в недоуменное. Очевидно, такая мысль никому но приходила в голову.

Что не могло не радовать.

На экране плыло передаваемое Женькой изображение. Выщербленная дорога — снизу она была не видна, пряталась в скальном распадке — поднималась вверх довольно полого. Ее окружали столбы с навершиями в виде похожих на лилию цветков. Вертолет летел как раз в этот ущелье, узком и прямом, как стрела.

— Смотрите, — послышался голос Женьки. — Вон там смотрите. Показываю!

— Ого! — вырвалось у Игоря. Дорога на протяжении почти километра была взломана. Создавалось впечатление, что камень кипел — шесть или семь огромных лунок заполняла похожая на застывшую лаву пузырчатая масса. Что-то похожее показывали в фильмах о последствиях мощных плазменных ударов с орбиты. — Тут применяли энергетическое оружие? Ничего, проедем… Покажи-ка замок, Жень.

— По-моему, он заброшен, — Женька показал ряды небольших стрельчатых бойниц, скальные выступы, умело превращенные в контрфорсы, лестницу — только для пешего подъема — ловко встроенную в неровности камня и казавшуюся их продолжением. — Проезда я вообще не вижу. Могло и завалить… А вот пещеры.

Черные зевы — несколько и на разных уровнях — виднелась у подножья скалы, из которой вырастал замок. Женька завис возле них — почти вплотную

— Осторожнее, — попросила Лизка. — Жень, ну пожалуйста, осторожнее, подальше!

— Все нормально, — отозвался Женька. — Не похоже, чтобы тут кто-то был… Я поднимаюсь выше.

Поплыли стены — трещиноватой мощный камень.

— Он разобьется, — шептала Лизка, — он безо всяких яшгайанов разобьется, снесет себе винты о скалу… Игорь, да скажи ты ему!

— Женька, отведи машину, — приказал Игорь, — дай общий план. А то я вижу только, как от твоих винтов трава треплется.

Склон отдалился, давая панораму.

— Подойдем ближе, вплотную к лестнице, — сказал Игорь, — и попробуем найти проход для машины. Заодно исследуем эту махину.

— Пещеры? — загорелись глаза у Катьки. — Чур, я исследую пещеры!

— Жень, мы начинаем движение, — не обращая внимания на ее «заявку», сообщил Игорь. — Пошли! — и он двинул «индрик» вперед. — Давай обратно, Жень. Девчонки, обед разносите, на ходу поедим!

Лесоход вошёл в ущелье, оказавшееся по сравнению с ним довольно тесным — почти задевая бортами столбы. Появился Женька — он посадил вертолет так, что никто и не заметил.

— Дела для меня нет? — он уселся на место оператора рядом с Игорем и поставил на колени стакан с квасом и открытую упаковку салата.

— Отдыхай, — посоветовал ему Игорь. — Или нет, стоп. Сядь за меня. Я пойду свою снарягу посмотрю.

Игорь забрался в спальник и, открыв шкаф начал проверять геологическое снаряжение. Вот вечные вещи; молоток, например… Полевой спектроопределитель с кассетами… Елки?!

— Кто паковал прибор?! — крикнул Игорь.

— Да ты, кто же, — ответил Борька сверху. — А что?

— Ничего, — буркнул Игорь смущенно, созерцая спектроопределитель. Вместо профессиональной камеры «Паркфилд» производства Англо-Саксонской Империи, имеющей выборочную распластовку, глубину промера в пятьсот метров и круговой обзор с секторным вычленением, он каким-то образом сунул в укладку оформленный под «Паркфилд» отечественный «Глаз-2М» — модель для пионеров, с автоматикой распластовки, стометровой глубиной и направленным сектором. — Природой доказано, — пробормотал Игорь, — что даже если начать собираться за год — все равно что-нибудь обязательно забудешь… Так, ну и как мне?.. Проще со свечкой по пещерам лазить, маните ли меньше и не так тяжело… Жень! — крикнул он. — Ты веди, а я тут поработаю!

Он достал инструменты и, вскрыв корпус аппарата, углубился в работу…

…Через полчаса корпус соответствовал содержанию. Игорь зачеркнул эмблему, название и задумчиво изобразил фирменные знаки «Паркфилда», подумав, что теперь его вполне можно обвинить в изготовлении подделок и незаконном использовании чужих торговых марок. Конечно, при полнопрофильной эксплуатации через пять-шесть часов потечет экран.

Ладно.

— Мы доехали, или нет?! — крикнул он, поднимаясь на ноги и потягиваясь.

— Почти! — ответил Женька. — Держитесь все, приехали к воронкам!

— Погодите, я сейчас! — с этими словами Игорь выскочил наверх и оперся на пульт сбоку от Женьки. — Вот, теперь можно дальше.

— Нет, я все-таки в горы не полезу, — Стёпка вздохнул и помотал головой. — Можете считать меня трусом, но горы не для меня.

— Ну и отлично, — ответил Игорь. — Значит, так. В замок полезем я, Борька и Зигфрид. Остальные будут тут с машиной и исследуют пещеры. Через три дня в это же время мы вернемся, — он подождал, ожидая возражений, но никто не открывал рта. Лица у всех были серьёзны. — Наша задача — не поиск артефактов. Замок, дорога, город — сами по себе артефакты. Ната задача — геологоразведка. Поиск радиоактивных материалов.

— И все? — тихо спросил Борька. Игорь пожал плечами:

— Ну…

— Игорек, это обидно, в конце концов, — сказал Борька. — Как будто мы не русские, а какие-то дикари из местных, которых носильщиками наняли. Ты чего-то темнишь.

— Ладно, — Игорь потер подбородок, — простите… Дело в том, что нам, скорее всего, устроили засаду.

— Удивил, — тихо заметил Зигфрид. А Степка, с зевком потянувшись, небрежно добавил:

— Было бы странно, не попытайся они нас прикончить именно здесь — место очень выгодное, — и, помолчав, добавил, — Игорь Вячеславович Муромцев, дворянин Империи.

— Это еще не все, — Игорь помолчал. — Дело в том, что засаду нам устроили фоморы. На голографиях, которые мне прислал генерал-губернатор, можно различить следы посадки межпланетного катера. И это не наш катер. У меня с фоморами счеты. И если…

— Хватит, — махнул рукой Женька. — Ясно же все. Это наша планета, в конце концов. А от фоморов я удирал один раз — когда меньше был. Да и то меня не спросили.

— Ну, если все ясно, то вот еще что, — Игорь начал паковать рюкзак. — Для тех, кто остается: лесоход без присмотра не покидать, по одному нигде не появляться и друг от друга не отходить. Хоть наручниками приковывайтесь!

— Ну, если, скажем, Женек к Лизке прикуется, — задумчиво сказал Стёпка, — это еще туда-сюда. Даже где-то возбуждает. А если ко мне? Не поймут нас местные умы.

Ответом ему было недоуменное молчание. Степка душераздирающе вздохнул:

— Это шутка такая была. Смеяться надо было после слова «а»… Господи, куда я попал…

— Держите связь постоянно включенной, — продолжал Игорь. — И с нами, и с «центром»! В пещеры далеко не ползайте.

— Они, скорей всего, смыкаются с замковыми коридорами нижнего уровня, — предположила Катька. — Лично я бы так строила.

— Все равно не ползаете, — приказал Игорь. — Наша геологически-развлекательная экспедиция плавно переходит в серьезную военную операцию, которая будет иметь… — он задумался. — Короче, вы понимаете.

— А давайте развалим этот артефакт, — Женька указал на замок, — из пушки. У нас вполне хватит снарядов.

— Такую красоту?! — взвилась Катька.

— Подождите, ребята, — сказал Игорь. — И развалить можем. И тихо обойти — как-нибудь. И вернуться, наконец, а сюда вызвать звено истребителей с терминала, благо — повод есть. Но понимаете, дело в том, что это вызов МНЕ. Я хочу войти в этот замок — и выйти. Победителем. Я, а не пушка. Я, — он с улыбкой покосился на Степку, — Игорь Вячеславович Муромцев, дворянин Империи, чьих отца и мать убили те, кто прячется в этом замке. Я никому не приказываю и никого не прошу. Но ведь вы точно сказали — мы все русские. Сейчас за нами наверняка наблюдают. И ждут. И я не хочу, чтобы они зря ждали. Не люблю обманывать ожиданий.

— Так ты хочешь драться? — весело мотнул чубом Борька. — Вот в чем дело?

— Да, — отрезал Игорь. Подумал и добавил: — Может быть, я эгоист. Но я хочу драки. А полезные ископаемые — вторым планом.

Темнота лежала у арочного входа в первый зал — четко, без перехода, без полутеней. Тут — свет. Тут — темнота.

Было тихо-тихо. Даже ветер умер.

Мальчишки стояли у этой границы, и Игорь вдруг вспомнил линию терминатора на Меркурии. Такую же четкую, как здесь. Что вспоминали Борька и Зигфрид — осталось неизвестным.

— Пошли? — Игорь оглянулся на остальных.

— Иди, — хмыкнул Зигфрид.

— Боишься? — уточнил Борька. Зигфрид повел плечами:

— А ты?

— Я первый пойду, — тихо сказал Игорь и шагнул в темноту, держа ИПП наперевес. Борис и Зигфрид синхронно шагнули следом, надвигая очки…

Оказалось, что внутри… светло. Ну, не совсем, но не так темно-непроглядно, как казалось снаружи. Свет падал из ниш под высоким потолком.

— Световоды, — определил Игорь. — Мастера все-таки были… Хоть бы здесь и везде так,

— Ты же в темноте видишь, — приглушённо сказал Борька.

— Не в полной же… Ну что, включаем режимы съемки на постоянную и идем искать?

— Неприятности, — добавил Зигфрид. — Самое тошное — долго искать неприятности. Я предпочитаю, чтобы они сами нас находили.

Игорь искоса посмотрел на него. Германец, обычно немногословный, разговорился. Значит — нервничает. Не боится. Вряд ли он вообще способен бояться.

Нервничает.

Может быть, все это просто пустышка. Никого тут нет…

…Что это?!.

…В первую секунду — невероятно большое для него время! — Игорь подумал, что на него прыгнули и сбили с ног, а он, падая, сильно приложился затылком. Это было невозможно, однако ничего другого в голову просто не приходило — ощущения полностью соответствовали ощущениям человека, который загремел на каменный пол "всем прикладом" (хотя вот уже лет семь, не меньше, никому не удавалось заставить Игоря упасть мертвым грузом, не говоря уж о том, чтобы наброситься на него неожиданно!) Во вторую секунду он понял, что по-прежнему стоит на ногах, и друзья рядом. А в третью вся эта картина с бешеной, тошнотворной скоростью понеслась куда-то между воющих серебристых смерчей, кружившихся в вальсе — и мальчишка вдруг увидел прямо перед собой звездную бездну космоса.

Игорь издал слабый вскрик… но почти тут же понял, что от этой бездны его отделяет прозрачное остекление боевой рубки. Он знал, что это боевая рубка, вот только по сторонам не получалось посмотреть совсем, и звуки слышались странные, а глаза работали как-то…

Не глаза — ГЛАЗ.

Игорь смотрел глазом фомора.

И видел бой.

Слева, медленно уходя из сектора обзора, фейерверочно горела и распадалась на куски большая станция — не корабль, а именно станция. Прямо в лоб заходил небольшой корабль, похожий на гибрид щуки и ласточки — стремительный, пульсирующий огнями. Еще два приближались правее, один над другим и чуть впереди.

Игорь узнал их.

В атаку шли три корвета типа «Бора» Императорского Военно-Космического Флота.

"Что это? — отстранение подумал Игорь. — Где я?" И тут же понял, что он просто смотрит чужой памятью — такие фокусы изучали в лицее… вот только никогда еще память не была СТОЛЬ чужой и… ВРАЖДЕБНОЙ. Игорь ощупал страх, азарт, ненависть того, чьим глазом видел бой — это было противоестественно, но сами чувства ничем не отличались от чувств человека, встретившего врага.

Хотя — нет. В человеке не могло быть одного чувства — презрительного ужаса, перекрывавшего все остальное. Фомор боялся не за себя. Он был в ужасе от мысли, что какие-то ничтожные существа, по меркам его расы только вчера сделавшие шаг от животных, осмелились… НАПАСТЬ! Они угрожали ему и его кораблю — страшно подумать! — СМЕРТЬЮ!

Этого не могло быть.

Все вокруг содрогнулось, накренилось."Попадание," — понял Игорь. Один корвет исчез из поля зрения, два других заложили синхронный разворот, отсекая огромный корабль (Игорь странным образом знал, что корабль огромен) от горящей станции, снова бросились в атаку, жаля беспощадными огнями но вместо того, чтобы уйти в стороны, вновь развернулись, прикрывая собой беспомощные руины…

Вновь свирепый удар, свист, рев… Это третий! Он выскочил откуда-то снизу, закрутился бочкой, словно переполненный радостью, прошел так близко, что Игорь увидел на его борту стилизовано-кириллическое:

БУРЯ

Корабль отца.

Глазами своего врага, врага землян, Игорь видел последний бой отцовского корвета возле станции, на которой погибла его, Игоря, мать.

Мальчик хотел закричать, но не мог. Тогда он свирепо «задергался», силясь выскочить из ментальных силков, владевших его разумом.

Тщетно. Тот, кто «держал» его, был невероятно силен.

Корветы вновь ринулись в атаку… и один из них — не отцовский — в бронзовой беззвучной вспышке завалился на левый борт, по кускам теряя крыло и обишвку, рванулся по дуге вверх и в сторону… «Буря» прикрыл его, и на какой-то миг Игорь увидел за прозрачным окном широкий овальный нос фоморианского линкора — и вспухающие на нем красные раны: отцовский корвет вел шквальный огонь из всего бортового оружия, атакуя в лоб.

"Папа!!! — закричал Игорь. — Папа, назад! Уходи влево! У…"

Нос корвета расцвел звездчатым цветком, похожим на махровую астру, которые так любила мама. Когда вспышка угасла, Игорь увидел падающий корабль — его корпус был расколот на треть длины, боевой рубки не существовало, ходовой — тоже, рубка управления была вскрыта, как консервная банка и медленно источала огонь и воздух.

"Папа," — уже спокойно подумал Игорь…

…"Надеюсь, ты видел все хорошо, человек, — голос не имел интонаций, как и все «голоса» незнакомых Игорю лично разумных существ; «голоса» знакомых подсознание «окрашивало» привычными интонациями и особенностями. — Это было довольно давно. Тогда я командовал кораблем. Как видишь, мне уже доводилось убивать твоих соотечественников — и весьма успешно."

"Весьма, — «сказал» Игорь, сам удивляясь своему спокойствию. — Я не знаю, кто ты, хотя знаю, что ты здесь делаешь. А меня зовут Игорь Муромцев. Кораблем, который ты сбил, командовал мой отец. Станция, которую ты поджег — там погибла моя мать. Галактика огромна, но чудеса все-таки бывают. Я бы сказал, что сейчас произошло чудо. Я все равно собирался найти тебя и убить, потому что таков был мой долг перед Родиной. Но сейчас — сейчас все по-другому…"

"Я буду рад до конца прервать ваш род, — с неожиданной церемонностью «отозвался» фомор. — Ты прав, враг мой, это чудо."

"Я убью тебя, мразь, — «ответил» Игорь. Вслух он ни за что не сказал бы таких слов врагу, потому что это было недостойно дворянина… — но в мыслях мы искренней, чем на словах. — Готовься, потому что меня никто не остановит. Я иду…"

… —Игорь, ты что, умер?!?!

Голос Борьки был настоящим — и испуганным. Игорь моргнул, заново привыкая к мысли, что он жив и видит то, что на самом деле вокруг него, а не жуткую картину нескольколетней давности.

— Со мной все в порядке, — ответил он, отметив радостно, что собственный голое ему подчиняется. — Я просто только что видел… кое-что очень важное… и я… — он посмотрел на своих друзей и, улыбнувшись им, вдруг громко и напористо затянул чистым, звонким голосом, хорошо поставленным на лицейских уроках пения:

Борька и Зигфрид удивленно и весело воззрились на Игоря. Они знали, конечно, "Русский марш", под который ходили в атаки «витязи», когда освобождали Землю от нечисти… но не очень понимали, с чего вдруг Игорь вспомнил эту песню. А он продолжал распевать, бросая слова в темноту проходов, словно гранаты:

Тогда они подхватили — сперва Борька, а потом Зигфрид, который все-таки был германцем и вспоминал немного о другом…

— Наверху, — Игорь вытянул руку, другой поднимая свой ИПП. — Там.

Мрачный зал плавно поднимался, как съезд в подземном гараже. В дальнем его конце четкое овальное пятно света падало на нижние ступени лестницы — широкие и длинные, без перил.

— Что ты видел? — спросил Зигфрид, вскидывая в плечу плазмомёт.

— Оранги, — сказал Игорь. — И их кто-то прячет. Я самым краешком зацепил. Ну — вот и неприятности… Смотреть в оба. Пошли.

Слева и справа — чуть впереди, стволы, в стороны — шагали Борька и Зигфрид. Между ними и чуть сзади, стволом вперед — Игорь, потому что он один мог контролировать тыл, не глядя назад.

На лестнице опять почудилось движение. Точнее — не почудилось, нет. Просто было оно очень быстрым.

— Ждут, — выдохнул Борька, и Игорь увидел, как он плавно и быстро открыл правый подсумок с магазинами.

— Внимание, ребята, — Игорь удобней перехватил ИПП. — Сейчас они атакуют.

Шум стал явственным. Полуразумные обезьяны то ли уже не считали нужным скрываться, то ли не могли сдержать ненависти к пришельцам, подогретой ментальным науськиваньем. Лязгал металл, полутьма на верху лестницы колыхалась…

— Йууххх! — послышался ухающий крик, и оранги хлынули вниз, моментально делаясь видимыми — почти невозможно «закрывать» движущуюся и полную яростью толпу. Рыжешерстные оранги хлынули вниз во всю ширину лестницы — большущие, как ни странно — вооруженные тесаками с широкими лезвиями грубой ковки, они быстро и ловко скатывались по ступеням, словно шарики ртути…

— Беглый огонь фронтом! — крикнул Игорь, шагнув вперед, в один ряд с друзьями.

Орангов было множество — их поток скатывался по лестнице приливным валом, грозившим захлестнуть крохотный строя. Но предки этих мальчиков бороздили межзвездные океаны и открывали новые миры уже несколько веков. И даже до этого, когда их домом была одна-единственная далекая планета на окраине Галактики, именно звезды указывали их пращурам дороги в путях на все стороны света, по лесам, степям и океанам — в то время, как многотитульные царьки именовали себя "потрясателями неба" и "властелинами всего, что есть и чего нет", владея узкими полосками загаженной земли вдоль сонных рек, забитыми нищими духом народцами.

Человека, которого ведут звезды, победить нельзя…

…Первые выстрелы прогремели в упор. Подствольники были заряжены картечью и буквально вырывали куски вражеского строя. Игорь не понял, в какой момент оранги отхлынули — знал только, что у него как раз кончился магазин, и он успел вставить новый. Но стрелять было не в кого; мальчишки поспешно перезаряжали или дозаряжали оружие.

— Пять… семнадцать… двадцать семь… — считал Борька останки, хотя временами трудно было понять, что перед ними — одно тело или обугленные куски двух-трех. Зигфрид усмехнулся одной стороной рта:

— Да считать-то надо не тех, которых прикончили, а тех, которые остались… Что-то как-то глупо они на нас навалились. Не кажется?

— Разведка боем, — Игорь вставил в магазин последнюю гранату. — А точнее — просто пугали.

— Игорь, — осторожно начал Борька, — ты не думай, что я боюсь… но если их тут тысячи… а у фоморов настоящее оружие… У тебя есть план, или мы просто играем в былинных витязей?

Зигфрид фыркнул и, издав гортанный вопль, бросился к лестнице, метнув впереди себя ручную гранату. Игорь успел перехватить его — часть лестницы бесшумно повернулась на невидимых петлях и ухнула вниз — так откидывается крышка люка.

— Тебе что, жить надоело? — поинтересовался Игорь, встряхнув германца. — Так бы и сказал — я б тебя пристрелил, хоть помер бы не искалеченным. — Неужели это Рейнджеры придумали? — Борька приблизился к провалу, отвесней шахтой уходившему в сухую черноту. — Э-гей…

— Ээй… ээй… ээй… — отозвалось эхо.

— Нет, — Игорь коснулся ладонью края провала. — Это не очень давно сделано… Теперь твой вопрос, Борь. У меня есть план. Да. Это нападение было предупреждением. Известием, что о нас знают и гостеприимно ждут. А тем, кто нас ждет, важно, чтобы по крайней мере я добрался к ним живым. Я им вообще нужен живым. Меня скорей всего пропустят до самого конца. А вот вас будут стараться убить. Поэтому, — Игорь поправил ремень, — мне кажется, вам лучше будет вернуться и ждать.

— Ждать чего? — напряженно спросил Борька.

— Ну… — Игорь пожал плечами и улыбнулся. — Пока я вернусь. А если не вернусь — разносите этот памятник архитектуры из пушки.

Зигфрид вдруг засмеялся. Коротко — и резко оборвал смех. Борька зажал под мышкой ИПП и, достав две связки строительной взрывчатки, разместил их на плечевых ремнях. Потом тоже улыбнулся и положил ладонь на плечо Игоря:

— И пусть потом кто-нибудь скажет, что мы не верили!

И подмигнул.

— Давай я с тобой пойду вместо девчонок, — Степка внимательно смотрел, как Женька проверяет обоймы к РПП.

— Ты же гор не любишь, — поднял голову Женька.

— Ну… — Степка погладил ИПП. — Это же не совсем горы. Тут невысоко… А в пещерах вообще…

— Не, Степ, ты не обижайся, — Женька соскочил—с кровати. — Девчонки знают, как себя вести в горах и пещерах, а ты, похоже, нет?

— Нет, — признался Степка. — Ладно, хорошо, я понимаю и буду ждать… Думаешь, все это ловушка?

— Да, — Женька вздохнул. — Я почти готов был предложить повернуть, веришь?

— Верю, — помедлив, кивнул Степка. — Но Игорь не повернул бы. Ни за что. Это я в нем хорошо успел понять.

— Мальчишки, вы готовы? — окликнула сверху Лизка и пристукнула в броню прикладом.

— Готовы? — Женька направился к лестнице, но, повернувшись, добавил: — Жди нас, Степ. Мы вернемся.

Альпинистское снаряжение не пригодилось — к пещерам обнаружилась тропка, когда-то бывшая лестницей. Да и сами пещеры еще носили над входами следы арок.

— Красотища! — задравший голову Женька в сбитой на ухо мятой фуражке и задранными на нее очками ночного видения был похож на героя военных фильмов. Лизка отметила это и поцеловала его в шею; Женька немедленно переключился на поцелуи, а Катька, воспылав чернейшей завистью, завопила:

— Мы идем?! — и воинственно повела стволом "ижевки".

— Умс… дем, — согласился Женька, с трудом оторвавшись от поцелуев. — Пошли.

Они оглянулись на лесоход. На крыше машины стоял, уперев руки в ствол пушки, Степан. Он смотрел вверх, сюда…

…Периодически Женька включал то фонарь, то спектроопределитель. Фонило, и здорово — лишку даже, но все трое перед выходом наглотались таблеток до боли в позвоночнике. Шагавшая последней Катька вела съемку. Лизка фиксировала навигатором пройденный путь.

— Это не пещеры, — сказал Женька, скользнув лучом фонарика по стенам и потолку. — Смотрите, это залы. По-моему — хозяйственного назначения Логично ведь — всякие там зернохранилища и оружейные под крепостью… Странно, что тут могли обосноваться вабиска — обычно они шарахаются от мест, где Рейнджеры жили…

— Да тут не вабиска обосновались, — буркнула Лизка и вздрогнула: — Уух!

Довольно долго шли молча — вдоль появившегося из-под стены ручья, журчавшего у самых ног. В ручье важно плавали толстые белые рыбы.

— Радиация, — задумчиво сказал Женька и провел спектроопределителем вдоль стены. — Я не геолог, девушки, но по-моему эта скала целиком состоит из этого. Как его?

— Уранинит, — подсказала Катька. — Смотри, и правда спектр совпадает! Это открытие!

— Предсказанное, — важно дополнила Лизка. — Игорь про это сразу твердил, как только из рейда вернулся.

— Руку, сударыня! — согласился Женька. Лизка подала ему руку, и они плавно заскользили по берегу ручейка в вальсе. Катька, смеясь, похлопала в ладони:

— Вольту! — крикнула она. — Ну, Лиз, нас что, зря на эстетике учили?!

— Вольта! — объявила Лизка, останавливаясь и принимая позицию для этого старинного и красивого английского танца. Женька развел руками и поклонился:

— Увы… Не умею. Вприсядку могу.

— Тогда пошли дальше, — предложила Катька. — А вольте мы этого недоразвитого потом научим. И остальных, если захотят.

— Игорь наверняка умеет, — вздохнул Женька. — Он вообще все умеет.

— Кажется, да, — согласилась Катька.

Игорь легко перешагнул через скатившееся по крутой лесенке тело и следующим выстрелом снял вабиска с ружьем на верхней ступеньке. Опустил РАП и засмеялся.

— Не очень смешно, — Борька гадливо вытирал заляпанный мозгами и кровью приклад ИПП о труп с раскроенным черепом. Зигфрид отдувался, положив на плечо скрамасакс и прижав локоть к резаной ране во весь левый бок.

— Большая удача, что мы сюда заглянули, — заметил он без тени юмора.

— Покажи бок, — Игорь задрал не нем куртку, раздвинул рану — Зигфрид потянул воздух сквозь зубы. Через рану блестели ребра. — Спокойно, тихо, — Игорь свел рану и зажал ее. — Постой на месте… Вот и все.

Мальчишки стояли в центре зала — цилиндрического, с частой цепью дверей, ведущих в радиальные коридоры — из одного такого они вышли. Над каждым коридором стоял, опираясь на меч, воин в шлеме с широким наносьем — расставленные ноги опирались на арку над входом, острие меча — тоже. Из центра зала вверх, в пол, уходила лестница — четырехсторонняя, парадная. На полу из серых гранитных плит тут и там валялись трупы вабиска и двух фоморов, вооруженных энергетическими пистолетами, которыми они так и не успели воспользоваться.

— Осталось четыре гранаты, — Игорь покосился на Борьку. — Ты, кстати, настоящий разрушитель. Кто тебя просил швырять взрывчатку в зал со статуями? И так справились бы, вручную…

— Поднимаемся? — Зигфрид потыкал в ступени скрамасаксом. — Где этот, который тебя где-то там ждет, ты говорил?

— Где? — Игорь не сводил глаз с верха лестницы. — Да вот он, ребята.

В подземное озеро далеко вдавался каменный причал. Холодная спокойная вода казалась продолжением черного песка.

— Как неуютно, — повела плечами Катька. Но Лизка возразила подруге:

— А по-моему, тут было красиво… Смотри, вон там везде горели факела, — она указала на ряды столбов по берегу — некоторые из них покосились, другие вообще отсутствовали, но ясно было, что тут горели огни. — Наверное, тут плавали на лодках…

— Сожалею, — вздохнул Женька, бросавший в озеро камешки, — но все было гораздо прозаичнее. Отсюда брали воду для замка. Вон трубы, — он покосился на разочарованные лица девчонок и добавил: — Но вообще-то тут и плавать вполне можно…

— Очень сильная радиация, — сказала Катька. — Тут лучше не задерживаться.

— А вы тут и не задержитесь, — сказал голос сзади. По-русски, но с сильным акцентам.

Степан не находил себе места. Он и в самом деле не любил горы и вообще высоту, но вообще-то тренировался в альпинизме, без этого никак… И сейчас жалел, что не пошел с Женькой и девчонками.

Может, еще не поздно? Но машину не бросишь… Степка попинал бронированную стенку и посвистел. Потом сделал себе бутерброд, откусил, пожевал и выбросил остаток наружу. Скривился, вышел, разыскал остаток и заставил себя доесть — не хватало бросаться едой! Снова прошелся по лесоходу, поговорил с лошадьми и поймал себя на том, что проверяет свое снаряжение.

Со стороны замка слышались стрельба и — по временам — взрывы. Кое-где из окон в такие моменты вырывался дым. Судя по всему, Игорь, Борька и Зигфрид успешно продвигались к известной Игорю цели. А вот у пещер царили тишина и спокойствие. Женька и две девчонки…

Раньше — ТОГДА — Степка назвал бы ненормальными тех, кто втроем открыто отправился бы во вражеское логово. Но этот мир его загипнотизировал — здешние обитатели были сильными и слегка беспечными от своей силы. Сейчас Степка думал, как ТОГДАШНИЙ — и видел, что допустил опасную глупость, отпустив Женьку.

— Черт! — громко сказал вслух он и уже решительно взялся за снаряжение.

Это походило на сцену из фильма. Яшгайанов было около дюжины. Они спускались по всем четырем лестницам — высокие, в своих рясах с капюшонами, молчаливые — и расходились по кругу, закрывая собой двери. Мальчишки, озираясь, встали спиной к спине возле одной из лестниц. На верхних ступенях осталось по одному яшгайану.

— Блокируйтесь, — быстро скомандовал Игорь. — Подствольники с серебром!

Но Борька, резко покраснев — до черноты — выронил оружие и на ногах-то держался явным усилием воли. Зигфрид вцепился левой рукой себе в лоб, из уголков рта стекала слюна. Игорь и сам ощущал чудовищное ментальное давление, заполнявшее зал почти вещественной массой.

Первым его желанием было «распахнуть» ментальную защиту, прикрыв от атаки своих друзей. Но вместо этого Игорь выхватил кластерник и, как на стрельбище, начал вгонять коротко посвистывающие серебряные диски в бесплотные тени у дверных проемов.

Будто странные бесшумные птицы, яшгайаны, бросились вперед, молча обнажая ятаганы. Игорь еще одним выстрелом снял противника на лестнице — Борька и Зигфрид рухнули на ступеньку, тяжело переводя дух, но Игорь не успел схватиться ни с кем из врагов; его друзья выросли рядом — шатающиеся — и готовые к бою.

— Серебро, их берет только серебро! — крикнул Игорь, отражая быстрые, как молния, удары. В левой руке у него возник нож, — Серебро!

Мальчишки пятились вверх по лестнице. Ее ширина не давала возможности держаться в ряд — двое сражались, третий за их спинами переводил дух и контролировал тыл.

— Закажу себе серебряный клинок! — смеялся Зигфрид. — Вот так! 3о!3о! О-опп! — грохнул подствольник. — Борь, как там, сзади?!

— Хвост пока не висит, — сообщил Борька. — Сколько их там еще?

— Меньше, чем было, — ответил Зигфрид и едва не упал от своего же удара — яшгайан пригнулся, и его сбил Игорь. — О, еще меньше!

— Меняй, — Игорь пропустил Борьку. — Я гляну, что там, наверху.

Осторожным шагом, прикрыв голову и шею согнутой рукой, он начал красться на верх. Зигфрид за его спиной веселился вовсю, распевая какую-то маршевую несуразицу на родном немецком.

Верхняя площадка лестницы поднималась из круглого отверстия в полу маленького зала, узкий мостик с нее вел прямо к большим металлическим дверям, укрепленным узорными засовами и петлями. Это было все, что успел рассмотреть Игорь, потому что по нему ударили сразу из двух лучевиков.

Он выкатился из-под обстрела по мостику, сближаясь с врагами и выхватывая РАП — ИПП уронил. Это были фоморы — безо всяких дурацких капюшонов и ряс, в рубчатой золотистой форме, в зеркальных шлемах, как из учебных фильмов, двое. Они вели огонь по мальчишке от дверей, по-человечески стоя на одном колене и положив свои плавно изогнутые, не похожие на земное оружие лучевики на руку стволом.

Игорь оказался слишком быстр для них — кроме того, такой быстроты они, похоже, не ожидали. Еще в перекате мальчишка начал стрелять — неприцельно, веером, и один из фоморов закричал переливчатым голосом, странно походим на голос хорошего оперного певца, заваливаясь на бок. Игорь добил его выстрелом в шлем, вскочил, пригнулся, задохнувшись от жара — лучевик второго фомора стоял уже на полном рассеивании. Прежде чем тот снизил прицел, чтобы зажарить юркого землянина, Игорь влепил ему один заряд в живот, второй — в лицо, третий — в грудь и четвертый — в правое плечо (или то место, где было плечо у землян).

На пол рухнули обгорелые ошметки.

— Оба сюда! — рявкнул Игорь, свешиваясь в проем.

— Мы тут, собственно, закончили, — Зигфрид появился снизу. — Только и разговора, что яшгайаны, а так и глянуть не на что.

— А у кого слюни через уши капали? — подколол Игорь. — Давайте скорее, мы, похоже, пришли.

Мальчишки поднялись на верх лестницы, осматриваясь и держа оружие наготове.

— Мы войдем туда первыми, — предложил Зигфрид, — и глянем, что там. По-моему, там никого нет.

Цепочка вабиска с ружьями наперевес, нацеленными на Женьку и девчонок, перегораживала причал. Стоявший с левого края офицер-пограничник — его шлем дополняла полумаска — приказал по-русски все с тем же акцентом:

— Бросьте оружие.

— Интересно, — процедила Катька, — почему не сработали сканеры?

— Радиация, — ответил Женька. Все трое медлили, хотя ни реакция, ни огневое превосходство не могли спасти от залпа из дюжины крупнокалиберных ружей практически в упор. Лизка зашептала:

— Если начнем стрелять… — но Женька прервал ее:

— …то мы убьем полдюжины, а остальные убьют нас. Вот что, девчонки — вы прыгайте в озеро и плывите, а я…

— …стану героем посмертно, — теперь Лизка прервала его. — Нет уж, обойдешься.

Катька остановившимися глазами смерила вабиска, закусила губу и плавным незаметным движением сняла ИПП с предохранителя — бок Женьки закрывал ее правую руку от врагов.

— ЛО-Ж-И-И-ИСЬ!!! — заорал кто-то за спинами вабиска и засвистел по-казачьи. Женька и обе девчонки, не размышляя, рухнули ничком. Огромную пещеру озарили пронзительные вспышки плазмы. Затрещал плавящийся камень, кислый запах, заставлявший сглатывать, поплыл над водой и причалом.

— Я подумал-подумал — и решил, что могу пригодиться, — сказал Стёпка отпихивая ногой дымящиеся шкварки.

Хрипло дыша, Борька выволок на себе из дверей Зигфрида. Германец надрывно кашлял, лицо у него посинело, как от удушья.

— Не ходи туда, — сказал Борька, плюясь какой-то зеленой гадостью. — Там какая-то сволочь… похоже, еще один фомор. Я еле успел вытащить… не ходи, — он тоже закашлялся и сел беспомощно под стену, почти уронив Зигфрида.

— Это ОН, — сказал Игорь, перестав обращать внимание на друзей. И, сделав шаг к двери, остановился перед ней.

Холодный огонь разбежался из мозга по телу, заискрился, играя, в кончиках пальцев. Борька, худо-бедно отдышавшийся, с изумлением услышал словно издалека идущие слова — невнятные, их как будто и не Игорь произносил, хотя у него шевелились губы…

Потом Борька увидел, как кованые дверные створки, к которым Игорь и не прикасался, прогнулись, сорвались с лопнувших чугунных засовов и с грохотом влетели внутрь зала.

Игорь шагнул следом.

В высоком черном зале окон не было — свет отраженными потоками падал из больших зеркал полированного камня — и чернел. Да, свет чернел — это именно так и выглядело. Жутковато, что и говорить. Чок… чок… чок… Зато разносило по залу бьющиеся в почти невидимые стены звуки шагов мальчика. Он ощущал присутствие врага — как ощущают огонь, не видя его. А потом впереди появилась высокая фигура в яшгайанском плаще. Она словно бы плыла над полом, шевеля в такт невидимым шагам посохом, похожим на трезубец — и остановилась в скрещении двух лучей. Под капюшоном стыла темнота.

"Сейчас ты умрешь, — размеренно и равнодушно ввинтилась в мозг Игоря похожая на ледяной бурав мысль, — Меня просили доставить тебя живым, но я не откажу себе в удовольствии прервать твои дни лично."

Игорь молча встал в "стойку воина", не сводя глаз с пустоты под капюшоном. И тогда фомор метнул в него две бурлящие реки пламени — сорвавшуюся с пальцев биоплазму, похожую на выстрел из старинных огнеметов. Пламя раскололось и стекло на камень, вскипевший длинным шрамом — Игорь подставил руки ладонями вперед. Фомор сделал то же самое, и они застыли — мальчик и темный призрак, друг против друга, совершенно неподвижно и молча. Потянулись минуты, настигавшие друг друга, словно катящиеся морские волны. На лбу и висках Игоря вздулись вены, по щекам стекал пот. Но и посох фомора мелко дрожал.

Первым не выдержал именно фомор. С шипящим воплем он метнулся вперед невообразимым прыжком, его посох ощетинился тремя клинками, и в воздухе сплелась огненная паутина, рухнувшая на Игоря, словно ловчая сеть. Мальчишка выкатился из-под этой сети, грозившей порезать его на поджаристые квадратики, ударил фомора по ногам лезвием силового поля — бесполезно, зато это дало ему время вскочить.

Посох в длинных руках врага вращался пропеллером, оставляя огненный след-диск. Игорь не боялся трехзубого клинка, но посох еще и помогал концентрировать энергию… Не переставая защищаться — ментально и физически — он спокойно и быстро искал способ «достать» врага. И, кстати, пока не видел такого.

Фомор, не переставая передвигаться и крутить посох, начал произносить какие-то невнятные слова, скрежещущие и длинные. У Игопя появилось страшное ощущение — словно из-под капюшона прямо ему в душу смотрят ледяные глаза — не один глаз фомора, даже не два человеческих или вабиска, а много-много. Такие глаза, наверное, у смерти…

Мальчишка поспешно полоснул воздух древней рунической лигатурой — "я есть", потом выстроил ряд защитных рун, как учили его по методике Гвидо фон Листа.[31] Фомор откачнулся, сбившись, умолк и перестал вращать посох. Но почти тут же, подняв руки, начал произносить еще какие-то слова, гулко отозвавшиеся за спиной Игоря — только за спиной, в остальном зале эхо молчало. Очевидно, что-то должно было произойти и… и не произошло, хотя Игорь напрягся в ожидании. Фомор, похоже, тоже удивился — даже шагнул назад, не покачнулся, а именно шагнул, и жест, которым он вскинул, посох, напоминал вполне человеческий жест защиты.

"Это все, что ты умеешь?" — спросил Игорь и сделал шаг… Еще шаг, и еще, заставляя врага отступать дальше и дальше. Вместо раздельных, ясных мыслей в ответ его окатил ураган бешенства — Игорь ощутил, как судорожно вздрогнула толща пола. Ситуация выходила патовой. Правильно поставленную защиту ментально пробить невозможно — но для активных ответных действий свою защиту необходимо снять. А то, что он, Игорь, как ментальный боец слабее фомора — это ясно.

Он достал кластерник. Но оружие просто не срабатывало — Игорь ощутил, как выросла и окрепла уверенность фомора. Мальчишку это не особенно взволновало — он хорошо знал, что такое технокинез и как можно «заморозить» почти любой прибор, такое умели даже здешние яшгайаны, под которых маскировались фоморианские агенты. С его стороны это был скорее отвлекающий маневр — выпустив кластерник из руки, он сбросил защиту и нанес биоэнергетический удар. Фомора отшвырнуло, но он удержался на ногах и взмахнул посохом.

Удар пришелся по касательной — Игоря спасла реакция. Однако его бросило, развернув юлой, на пол, перевернуло и протащило назад. Прежде чем он успел собраться, фомор навис над ним, и один из клинков посоха располосовал правое плечо Игоря — а целил фомор в горло! Игорь, уже не мудрствуя, буквально подбросил фомора в воздух сдвоенным ударом ног в живот — из человека такой пинок, пожалуй, вышиб бы дух, потому что был не слабее удара лошадиным копытом. Но фомор только отлетел к стене и, тяжело влепившись в нее с отчетливым стуком, выронил посох. Игорь вскочил, перехватывая кластерник, и выпустил во врага целый веер серебряных дисков. Не попал — тот распластался черной тенью по полу, подхватил посох — и…

…и Игорь раздавил ему голову — или что там было под капюшоном — концентрированным ударом, а потом всадил во вскочившее тело остатки серебра. На этот раз — точно.

— Вот и все, — Игорь длинно сплюнул и не удивился, увидев, что слюна смешана с кровью. Явный перенапряг, и сильный. Он отплюнулся снова и почувствовал, что падает, падает, падает — удивительно было, как далеко оказалось до пола…

…Кто-то поддержал его под руку. Игорь вскинул голову и увидел отца. В точности такого, каким запомнил его с последнего раза — в мундире Флота, и ощущение отцовских пальцев на локте было явственным и реальным. Отец улыбался — не весело, но одобрительно и ласково.

— Папа! — вырвалось у Игоря, он хотел сам взяться за отцовскую руку, но капитан-лейтенант Муромцев покачал головой и сделал несколько шагов назад, где вдруг распахнулся золотистый прямоугольник, похожий на дверь. Игорь увидел, как откуда-то сбоку к отцу подошла женщина, молодая и красивая — и узнал мать. Она тоже улыбалась и кивнула сыну, но, когда он бросился вперед, протянула к сыну ладонь и покачала головой так же, как отец. Мужчина обнял женщину, та склонила голову ему на плечо и, не сводя глаз с застывшего на месте мальчишки, он начали отступать в свет — дальше и дальше, растворяясь в нем…

…. — Очнулся, — Борька улыбался. — Зигфрид, он глазки открыл. А глазки у нас та-акие пьяненькие-е…

Игорь попытался сесть, но это не получилось — все тело вопило, чтобы его оставили в покое. Понаблюдав за телодвижениями Игоря, Борька неожиданно спросил:

— Помнишь, я как-то сказал, что хочу быть тобой?

— Угу, — вяло буркнул Игорь. Борька сел рядом и покачал головой;

— Забудь.

В чашах факелов, опоясывавших зал частей лентой, горело настоящее пламя — яркое, ало-золотое. Вокруг большого каменного стола, занимавшего весь центр зала, в креслах с высокими спинками и широкими подлокотниками, сидели около полусотни человек, в основном одетых в мундиры разных родов войск. В центре стола голубовато светился шар выключенного стереоэкрана; возле него высился увенчанный прямой золотой ладонью алый штандарт с золотой свастикой. Все слушали молодого широкоплечего генерал-полковника в форме Объединенного Флота, который один не сидел за столом, а стоял под одним из факелов.

— Сейчас, после почти двадцати лет тяжелейшей войны, в которой мы одерживали победы и терпели поражения, которую вели с напряжением всех сил, на алтарь которой положили десятки миллионов молодых жизней, огромное количество крайне необходимых Земле материальных ресурсов, всю нашу веру и волю к победе, всю нашу научную мощь — так вот, сейчас мы на грани краха. Да, краха! — он повысил голос, перекрывая начавшийся легкий шум. — Всем вам известно, что несколько лет назад альянс Чужих против нас стал реальностью — они отринули свои разногласия ради победы над нами, и их мощь выросла в разы. Вы все так же знаете, что мы до сих пор отстаем технически. Если раньше нам удавалось одерживать победы сперва за счет внезапности, потом — используя старые счеты врагов между собой, то вот уже несколько лет мы более не можем на это рассчитывать — и терпим поражение за поражением. Те из рас, которые уже были готовы нас поддержать, вновь заняли выжидательную позицию — и я не могу их винить. Чужих больше. Их оружие и корабли лучше. У них достаточно решимости, чтобы вести эту войну. Они хорошо с нами познакомились и понимают; если нас не остановить сейчас, то мы уничтожим их миропорядок — даже не по злой воле, а просто потому, что для нас в нем нет места. В сложившихся условиях… — он выдержал паузу. — В сложившихся условиях Военный Комитет Большого Круга Объединенной Земли, который я возглавляю волей Их Императорских Величеств Императоров Русской и Англо-Саксонской Империй, пошел на заключение перемирия… — он поднял руку, глуша уже не шум, а начавшийся яростный рев. — Не мира, а перемирия, товарищи, которое поможет нам оценить ситуацию и принять решение… Мы отброшены фактически в границы Солнечной Системы. За ее пределами в наших руках только Надежда и две Луны. Если мы отдадим Надежду — мы лишимся нефти, а с нею — пластмасс и горючего, все еще необходимого для наземной техники. Ресурсы нефти и вообще полезных ископаемых на Земле минимальны… Кроме того, на Надежде находятся миллионы беженцев, которых нам просто не на чем эвакуировать. Защищаться нам тоже нечем. Второй, Четвертый, Пятый, Шестой и Седьмой флоты уничтожены практически полностью, у нас нет никаких сведений об их остатках, мы даже не знаем, есть ли эти остатки. Первый флот имеет едва сорок процентов списочной численности. Регулярная армия находится в плачевном состоянии — мы считаем убитыми, искалеченными, попавшими в плен и пропавшими без вести до восьмидесяти процентов ее состава, мы даже не знаем точной цифры наших потерь за последние полтора года. На Сельговии собираются десанты Чужих. Оттуда одиннадцать дней броска до Надежды. Десантного броска, не боевого даже. Это знаем мы, и Чужие это знают тоже. В этих условиях, — голос генерал-полковника звякнул металлом, — у нас остаются два выхода. Первый выход — КАПИТУЛЯЦИЯ.

Люди с бледными лицами повскакали с мест. При свете факелов они казались оскаленными животными, загнанными в угол, но от того лишь более опасными и разъяренными. И русские, и англосаксы, и представители автономий словно разучились говорить — они рычали и выли. Оратор вскинул руки:

— Тише, товарищи! Тише! Мы встречались с делегацией Чужих. Условия капитуляции таковы. Мы остаемся лишь в пределах Солнечной Системы. Уничтожаем весь военный флот кроме сторожевых кораблей. Все космические перевозки для наших нужд вне пределов Солнечной Системы переходят к Чужим. Мы распускаем армию, оставляем лишь силы внутренней безопасности с легкой техникой и стрелковым оружием. Наблюдатели Чужих получают контроль над производством. И наконец… — генерал-полковник перевел дух, сжал и разжал кулаки. — Мы даем заложников. Десять миллионов заложников — по выбору Чужих, которых они разместят на своих планетах.

Опираясь локтем и грудью на стол, белобрысый молодой швед крикнул, не вставая:

— У меня двое сыновей! Если Круг согласится… если только… я убью их и жену своими руками, а потом покончу с собой!

— Нас растерзают наши же люди, если узнают, что мы поставили подписи под документами, отдающими в рабство миллионы землян!

— Они возьмут детей! Вы понимаете — ДЕТЕЙ, как бандиты Безвременья!

Рослый англичанин в мундире генерал-майора десантников, положив на гранит стола ладони, поднялся в рост. Верхнюю часть его лица скрывала повязка. Голосом невыразительным и резким он сказал:

— Я проклинал тот день, когда лишился глаз. Но если будет принято решение о капитуляции — я тот день благословлю, потому, что не увижу этого… Вы говорили о двух выходах. И сказали, что это первый. Каков второй?

— Второй — это ТОТАЛЬНАЯ ВОЙНА, — генерал-полковник обвел зал взглядом, и стало совсем тихо. Англичанин опустился на место. — Это значит, что придется призвать пятнадцатилетних и разрешить вступать добровольцами в армию тринадцатилетним. Надо будет разрешить вступление в действующую армию женщинам. Нам придется отменить не только отпуска, но и выходные, и праздники, снова увеличить рабочий день — уже до двенадцати часов. Мы вынуждены будем на треть сократить пайки, ввести трудовую повинность для десятилетних и вернуть на работу пенсионеров, пенсии которых придется урезать до минимума. Придется остановить практически все гражданское транспортное сообщение. Подача тепла и света снова будет сокращена, а она и так на пределе. В результате не десять миллионов окажутся в рабстве, — а умрут в боях ДЕСЯТКИ МИЛЛИОНОВ. Погибнут в новых боях вдобавок к тем, кто уже погиб. Наш народ вправе просто отказаться делать все это. После двадцати лет разговоров о скорой победе предложить им ТАКОЕ… — он покачал головой и продолжал: — Мы их правители, но мы и их слуги. И мы обязаны сначала спросить людей Земли, а потом — решать самим, — он показал на экран компьютера. — По распоряжению моего коллеги из Социального Комитета вот уже два дня по месту жительства всем гражданам обоих Империй и всех автономий раздают одноразовые «сигналки» с двумя кнопками, нажатие которых фиксируется Центральным Информаторием. К этому моменту их получили практически все земляне старше тринадцати лет… — он вытер лоб рукой. — Красная кнопка — тотальная война. Зеленая — капитуляция. Товарищи, сейчас я дам сигнал, и экран начнет фиксировать ответы. Нижний правый угол — война, нижний левый — капитуляция. Прошу внимания. Я… — он склонился над столом, помедлил, выложил на его поверхность тяжелый армейский пистолет «гюрза». — Если голосование подтвердит решений о капитуляции… я не считаю себя вправе, поскольку наш курс… и прошу всех в этом случае последовать моему примеру. Я отдаю приказ о начале.

Он коснулся основания голографического экрана, и в его углах вспыхнули первые цифры. Вокруг стола пробежало движение — на его холодную поверхность люди спокойно и решительно выкладывали оружие.

Алые цифры в правом углу слились в кровавое сияние. В левом — медленно ползли. Постепенно — никто не сказал бы, сколько времени прошло — движение слева остановилось совсем; справа — еще продолжалось, но уже было видно десятизначное алое число — и жалкие пять зеленых цифр.

— Голосование проведено, — тихо, но очень громко в молчании зала Большого Круга сказал генерал-полковник. Его лицо вдруг дрогнуло и исказилось, превращаясь в страшную маску — Люди Земли отказались быть рабами! Они сказали своё слово! Что скажем им мы, правители Земли? Хотите ли вы капитуляции?!?!?!

— Нет… нет, никогда!!! — завыл зал, вскипая волной.

— Тогда — тотальная война!!! — оратор вскинул руки, и пламя факелов заметалось огненными крыльями.

— Да… да, война!!! — послышался рев, слитный и мощный.

— Мы поставим на карту все! Если мы возьмем Сельговию, то запасов, накопленных Чужими для десантных армий, нам хватит на год войны — и жизни! За этот год мы восстановим и нарастим силы! Мы ударим снова и снова! Мы будем бить — пока не победим или не погибнем все до единого!!! Юрий!

В зал чеканным шагом вошел, отсалютовав Большому Кругу, широкоплечий подросток, одетый в мундир Селенжинского Императорского Лицея. Не надо было присматриваться внимательно, чтобы заметить сходство между ним и генерал-полковником. Подросток под пристальными взглядами вновь затихших людей обогнул стол и подошел к генералу.

— Да, отец, — его ясный голос эхом отразился от стен.

— Товарищи, вы все знаете, что моей дочери десять, а младшему сыну — пять лет, — генерал-полковник положил ладонь на узкий витой погон лицейского мундира. — Юре четырнадцать. Сегодня мы приняли ужасное, бесчеловечное решение, и я, ответственный за него, не имею права уходить от этой ответственности. Юрий, ты сегодня же оставишь лицей и вступишь в первую же формирующуюся для десанта на Сельговию часть.

— Да, отец, — спокойно ответил мальчик. В его взгляде, брошенном на отца, были только любовь и бесконечная вера.

— Скорее всего, сынок, ты погибнешь. Ради Земли. Ради ее будущего. Ты понимаешь?

— Я понимаю, отец. Я готов, — так же спокойно сказал мальчик. И посмотрел на людей вокруг стола. — Я бы только хотел просить присутствующих последовать примеру моего отца. Тех, у кого есть сыновья подходящего возраста.

Костер горел у кормы лесохода. Все только что пообедали. Переносной экран, на котором крутили документальные кадры более чем двухвековой давности, отключили, унесли внутрь. Борька катал по траве пустую бутылку из-под кагора, который взяли с собой именно в расчете на то, что День Поминовения придется отмечать в походе. Настроение было отличное, но сейчас, после хроники и тоста, обычного в таких случаях: "Так мы будем чтить наших павших!" — немного задумчивое. Кроме того, вся компания очень устала за весьма бурный день, закончившийся с одной стороны удачей (вражеское гнездо было разгромлено, а молниеносная экспедиция Игоря в нижние пещеры подтвердила его предположения в плане геологии), а с другой стороны — разочарованием (они обнаружили катер, но при попытке проникнуть внутрь произошел взрыв с практически полной аннигиляцией аппарата, едва не стоивший изыскателям жизни… впрочем, ведшаяся съемка подтверждала, что катер фоморианский).

— Только все это бессмысленно, — вдруг сказал Женька. — Наши все равно ничего фоморам предъявить не смогут. У нас же даже дипломатических отношений толком нет.

— Не бессмысленно, — ответил Игорь, почти весь вечер молчавший.

— Нет, я понимаю, ты про своих родителей, — кивнул Женька. — Я очень рад, что ты за них отомстил, я в плане политики.

— А пошла она в сторону Веги, — Игорь потянулся, вызвав общий смех. Окинул остальных взглядом. Возле огня сидели друзья — настоящие друзья, без подмеса, и он, поддавшись неожиданно нахлынувшему чувству, продолжал: — А знаете, я ведь мать и отца видел сегодня…

…-У меня два года назад было сотрясение мозга после бокса, — без насмешки сказал Женька, дослушав. — Мне после него неделю голоса слышались. А уж после твоих приключений…

Лизка ткнула его локтем в бок и состроила зверскую рожу. Но Игорь ни капли не обиделся, только покачал головой:

— Не знаю…

— И знать нечего, — Зигфрид стукнул по откатившемуся в сторону угольку палочкой, превратив его в быстрый рой золотистых искр. — Ты Женьку не слушай. У нас дома записи хранятся, вроде архива… даже еще с раннего средневековья. Вот один мой пра—воевал во время Галактической…

— Удивил, — заметил Женька. Лизка снова пихнула его локтем:

— Дай послушать.

— Так вот, — Зигфрид повертел палочкой в огне, на ее конце распустился огненный бутон. — Как раз тогда, после Большого Голосования, и было ему пятнадцать. На Сельговии он как раз цел остался, даже не поцарапало, а вот потом, на одной орбитальной базе джагганской, его контузило. И не только мозги, а вообще всего. Он как будто с высоты неудачно упал — ну, вы знаете, как это бывает: все обмерло, только не прошло, а… — германец бросил палочку в пламя. — Он еще подуздал: "Я что, убит? — а потом: — Да нет, раз думаю — значит, живой, наверное…" — и глаза открыл. И вроде лежит он возле какой-то тропинки, кругом туман неподвижный, а между камней трава растет, хилая, серая какая-то. А он сам — цел, даже ни царапинки. Он обалдел, конечно, но… так, не очень. Там, в записи, он говорил: как будто ему лошадиную лозу успокоительного всадили. Сонный такой стал. Поднялся и пошел этой тропинкой, долго шел, несколько раз садился, отдыхал, а потом вдруг раз — и видит озеро. В котловине… Склоны такой высокой густой травой заросли, а в самой середине — круглое озерцо, вода прозрачная и тумана нет. Он разделся, поплавал, на траве полежал, потом смотрит — а рядом люди стоят, довольно много, мальчишки и девчонки, его возраста, постарше, помладше… Стоят и смотрят — молча, но спокойно, доброжелательно. Одеты кто во что… И одна девчонка говорит: "Здравствуй. Ты солдат?" Ну, он не удивился совсем, отвечает: "Да, солдат. А где я?" А ему говорят: "Ты, наверное, умер. Ну вспомни." Он начал вспоминать и говорит: "Наверное, да." И совсем после этих слов успокоился. Остался там жить… Он вроде совсем не помнил, как и где спал, что ел и вообще… Только что плавал много, играл с младшими, разговаривал — правда, не запомнил, о чем… А потом вдруг раз — и очнулся на койке в госпитале, он, оказывается, два месяца в коме пролежал.

— Опять-таки, — гнул свое Женька, — после ранений, особенно если с головой связано, еще и не такое привидеться может.

— Вообще-то ты, Жень, прав… и не прав, — возразил Игорь. — На свете еще и не такое бывает, и никто толком не может сказать, чего больше в необъяснимых событиях: видений или странной реальности. До сих пор никто, например, не знает, что случается с энергетической составляющей человеческой личности после смерти… Я сам вот такое видал… — он лег у огня поудобнее. — Это тем летом было, когда… когда мои родители погибли. Мы были в Амазонии, жили одно время в кемпинге на берегу Амазонского пролива, и с нами соседние номера занимали англосаксы из одной их публичной школы, мы с ними несколько раз в футбол играли. Вот у них был парень один, мой ровесник, Джонни де Феррьер… Так вот, там кемпинг такой — похож на две наложенные друг на друга серединками подковы, а концы — в разные стороны, и в этих концах — номера, а в середине — разная развлекаловка. Ну, мы как-то нарушали режим — Денис Карташов — это который мне «тулу-баранников» подарил, — Максим Обручев, его летом на экзамене убили, не повезло, да… Витька Сердюков и я. Уже заполночь было, а мы сидим, треплемся о разном и на гитаре потихоньку играем… — Катька засмеялась, Игорь улыбнулся тоже и кивнул: — Угу, потихоньку, правда… Потом есть захотели. Поканалиеь на ножке стула, и я пошел за бутербродами в автоматы, там стояли бесплатные. А что, уже поздно, все спят, свет только в магистральных коридорах… Вижу — по параллельному коридору топает этот самый Джонни. Мы им как раз два матча в тот день продули. Ну, думаю — сейчас догоню, домотаюсь и подеремся, все-таки сатисфакция, — теперь засмеялись уже все, понимающе и весело, Поворачиваю за угол, а он открывает дверь, оттуда свет. Я думал, это его номер. Но он почему-то дверь не закрыл, я и подошел. А за дверью — озеро — берег озера, тростники, вечер. Не ночь, а вечер с закатом, да и озеро совсем не тропическое. Я уж не говорю, что там, за дверью, и тропического быть не могло — обычные номера. Просто. И Джонни этот раздевается и начинает в этом озере плавать.

— Ничего себе… — вырвалось у Борьки. Игорь согласился:

— Угу, и я так подумал. Не скажу, что испугался, но поразился — это точно. Едва хватило соображения назад сдать и вернуться в комнату.

— Ну и как ты это объясняешь? — спросил Женька. Игорь пожал плечами:

— Да никак, в том-то все и дело. Но точно знаю, что контужен я не был и сознания не терял. Просто не все можно объяснить. Пока не все, — Игорь вытянул указательный палец правой руки, согнул резко — и упаковка шоколада прыгнула в его ладонь из пальцев Женьки.

Но съесть трофей Игорю было не суждено, из люка лесохода послышался сигнал вызова личного канала, мальчишка швырнул шоколад обратно и кинулся на звук.

На экране было, однако, совершенно незнакомое лицо молодого мужчины. Игорю оно ничего не говорило. Мужчина сидел в рабочем кабинете, за окном был день.

— Господин Муромцев, сударь, здравствуйте! — ослепительно улыбнулся незнакомец. — Разрешите представиться: Дробизов, Павел Павлович, журналист "Земли и воли".

— Здравствуйте, — Игорь кивнул. — Как вы оказались на моем личном канале?

— Это мелочи, сударь, — Дробизов продолжал улыбаться. — Мне очень приятно видеть вас в такой обстановке — так сказать, первооткрывателя…

— Я вас слушаю, — прервал его Игорь. — Именно слушаю, но пока что ничего не слышу.

— Деловой подход! — казалось, что зубов у Дробизова больше полусотни. Я бы хотел, так сказать, узнать из первоисточника о целях вашей экспедиции. Правда ли, что генерал-губернатор готовит удар по силам оппозиции с этой целью послал вас разведать территории, на которые можно будет пригласить наиболее консервативно настроенных переселенцев с Балкан и из Азиатской России? Правда ли, что его агенты на Земле уже распространяют материалы, имеющие целью подготовить будущих колонистов к мысли об ожидающей их войне с независимыми вабиска Севера? Кто финансирует вашу экспедицию? Как вы…

— Если вы еще раз, — выделяя каждое слово, прервал его Игорь, не сводя глаз с экрана, — позволите себе вмешаться в мои дела, вас объявят пропавшим без вести при невыясненных обстоятельствах, — он переключил на передачу и вызвал Дзюбу. Ярослав Ярославович откликнулся неожиданно быстро — со стройки в Прибое.

— Добрый вечер, — кивнул он. — Судя по твоему лицу, сейчас будет буря.

— Ярослав Ярославович, — со сдерживаемой яростью заговорил Игорь, навалившись локтем на панель управления, — я требую, чтобы вы немедленно сняли с занимаемой должности техника 3-го класса Веронику Михайловну Майскую. На мой личный канал связи с господином генерал-губернатором влез без мыла некий Дробизов, журналист "Земли и воли", задал кучу назойливых вопросов…

— Ну, это мелочи, — флегматично ответил Дзюба. — Кто-то похитил из сети аппарата генерал-губернатора карты земель за Черной Чашей, до самых границ Иррузая, нанес на них поддельные обозначения и выдал за планы ведения боевых действий, которые, якобы, предполагается возобновить. Карты напечатали в "Земле и воле" и нескольких поселковых изданиях, контролируемых сторонниками прогрессивистов.

— Замените код моего канала, — устало сказал Игорь. — Сегодня был тяжелый день… Да, еще. Я прошу вас сообщить Сергею Константиновичу следующее… — Игорь сосредоточился и медленно выговорил: — Я нашел то, что не обходимо для нормального развития ваших экономических программ… нет, не я, а мы — мы нашли. И добавьте, что мы возвращаемся.

Дзюба несколько секунд молча смотрел в лицо Игоря. Потом сказал — как будто самому себе:

— Я иногда пугаюсь мысли, что мог бы и не оказаться на том рейсе… Что тогда было бы?

— То же самое, Ярослав Ярославович, — Игорь встал. — Честное слово — то же самое, я уверен. Всего хорошего, мы ложимся спать.

— Устали? — губернатор вдруг очень тепло и по-домашнему улыбнулся.

— Ничего, — признался Игорь. И улыбнулся в ответ, как улыбается обычный мальчик.

Снег скользил непрерывным потоком по лобовому стеклу задравшего нос лесохода. Игорь, не отрываясь, смотрел на этот снег, весь напрягшись — и вслушивался.

— Пристрелили якоря, — сказал Борька, входя и отряхиваясь. — Ветер чудовищный. Тащит.

— Где Зиг? — не поворачиваясь, спросил Игорь.

— Здесь, — послышался голос, на который он тут же обернулся. Зигфрида поддерживал Степка, сзади с решительным видом протискивалась Катька с аптечкой. — Я вернулся. Порадовать не могу.

Германец не говорил, а давил слова не своим голосом, словно ему было тяжело шевелить губами. На левой стороне его лица снег не таял — держался плотной искристой маской. Зигфрид шумно упал на сиденье и выставил ноги в заплеванных снегом огромных унтах, что-то промычал. Лизка охнула:

— Да он же поморозился!.. Ну-ка, отойдите все! — она отстранила ребят и, встав рядом с Зигфридом, занялась его лицом.

— Тропинки нет, — косноязычно доложил тот, с трудом разлепляя глаз. — Вернее — есть, но пешеходка, даже кони не пройдут. Дальше, на перевале, ветер такой, что с ног валит. Надо возвращаться.

— Ну-ка, не говори пока ничего, — решительно приказала Лизка. — А то все это с тебя слезать будет потом.

— Как возвращаться?! — закричал Женька. — Как возвращаться, ты что?! Игорь, скажи!..

Игорь покусывал уголок губы, потом неохотно ответил:

— Зигфрид германец, горец… Если он сказал — "тропинки нет", значит — нет

— Чини скорее, Лизхен. — попросил Зигфрид, — я еще схожу посмотрю.

— Никуда не пойдёшь, — Лизка решительно выставила вперед подбородок. — Иначе останешься без половины морды.

— Да ладно… — Зигфрид улыбнулся, а Лизка щелкнула его в лоб:

— Не смей!

— Ты никуда не пойдешь, — беспрекословным тоном сказал Игорь. — Сходил, хватит… Ладно. Принимаю решение. Сходим еще по разу каждый, кроме Зига и девчонок, на полчаса. Попробуем еще найти тропу.

— Попробуйте перебраться через гранитную плиту, — снова подал голос Зигфрид. — Я не смог, сил не хватило. А вы прямиком идите туда, если что и есть, то там. Сразу туда идите, не тычьтесь никуда, а то тоже ослабеете.

— Да сразу пойдем, — Женька успокаивающе хлопнул его по плечу ладонью, — давай отдыхай. Ну что, я первый?

— Почему это ты? — толкнул друга в бок Борька. — Лучше я.

— Лучше, хуже… — Игорь отмахнулся. — Жень, проверь вертушку.

— Что ее… Понял, сделаю.

— Ты, Борь — батареи.

— Угу, а ты пойдешь, — добавил Борька. — Хитро.

— Я проверю связь, — невозмутимо добавил Игорь. — Пойдет Степка, я — вторым. Если ничего не найдем за два часа — возвращаемся… Пойдешь? — он посмотрел на Степана. Тот кивнул:

— Конечно. Сейчас…

…- Связь через комбрас, — Игорь пожал руку Степке, и тот, улыбнувшись, натянул на лицо маску и надел трехпалую перчатку, став немного похожим на медвежонка. — Если увидишь, что можно пройти, ставь маячок. Но не рвись. Поймешь, что непроходняк — плюнь.

— Я в маске, — весело ответил Степка, потопал унтами. — Открывай — а-ап! — и вывалился в буран…

…Такого Степка в жизни своей не испытывал и не думал, что такое может быть. Когда он вышел из-за корпуса лесохода, ему показалось, что ветер — это что-то очень плотное и активно сопротивляющееся. Он мешал двигаться, и Степка с неожиданным испугом понял — идти просто не получается. Ветер был сильнее его крепкого, тренированного тела.

— Фу, черт, — выдохнул он и услышал голос Игоря:

— Что такое?

— Ты же связь проверяешь, — самообладание вернулось к Степке, он чуть шагнул назад и взялся рукой за броню.

— Как раз и проверяю, — согласился Игорь. И понизил голос: — Согни корпус. Как в клинче при боксе.

— Да я уже понял, — тоже негромко ответил Степка. "А сперва испугался," — мысленно добавил он и смутился, когда Игорь добавил:

— Это бывает… Давай иди. И помни — все, что ты комбрасом «видишь», вижу и я. И пока я вижу только снег…

…Ветер и правда словно начал скользить поверху, по спине. Степка повозился с замками голенищ — подошвы унтов превратились в широкие снегоступы, идти сделалось легче. Тропинку, которую пробил Зигфрид, конечно, замело начисто, но выставленные им вешки давали из-под снега четкий сигнал, отражавшийся на экране комбраса цепочкой алых точек. Зеленая стрелочка, ползшая от вешки к вешке, и была — он, Степка.

В небольшом, похожем на трубу ущелье, ветер выл так, что становилось страшно от одного звука. Выход перекрывал косой, хищно изогнувший свой верх сугроб, очень похожий на приготовившегося к прыжку белого зверя. Внизу в нем сохранилось углубление — тут прошел Зиг. Степка достал тесак, но оказалось, что снег все еще рыхлый и легко сыпется.

За звероподобным сугробом вешки кончились, и Стёпка не мог винить германца за это. Тропинка вела и дальше — узкая, больше похожая на прилепленный к стене карниз. Тут ветер не мешал, а помогал — прижимал к камню. Но Зигфрид был прав — даже кони тут не пройдут. Однако, левее начинался гранитный откос — примерно в 40 градусов, гладкий, словно специально обработанный. Обработали его так ветер и снег — хотя на этой каменной плите снега не было, она блестела, как лед. Степка остановился, примериваясь. Да, лесоход может лазером выплавить тут подъем. Но скачала нужно посмотреть, что там, дальше.

— Вот она, эта плита, — Степка повел рукой. — Попробую на нее подняться.

— Подожди, ты же не альпинист, — голос Игоря сделался тревожным. — Я сейчас приду к тебе!

— Да не надо, — возразил Степка. — Тут ничего сложного. Я просто посмотрю, есть ли дальше спуск. Если есть, то тут мы, я думаю, прорежемся.

Он убрал снегоступы и, "выпустив когти" на подошвах, попробовал поверхность. Так и есть — ее покрывал тончайший слой льда, помогавший держаться. Наклоняясь на ветер, мальчишка прочно ставил ноги, свесив руки почти до колен. Временами «кошки» скрежетали об отшлифованный гранит подо льдом.

Из-за бурана гранитная плита казалась меньше, чем была на самом деле. Степка карабкался уже дольше, чем рассчитывал, но неожиданно для самого себя выбрался на острый, похожий на нож, гребень. Дальше шел спуск — еще более крутой, чем подъем, но короткий, а слева мальчишка увидел удобное место. Там, где кончалась гранитная плита, различался относительно пологий склон — неизвестно, каким он будет дальше, но тут он выглядел вполне приемлемо.

— Ребята! — возбужденно сказал Стенка. — Я нашел спуск, сейчас гляну!

— Осторожнее! — окликнул его Игорь, но Степка уже спускался, тормозя шипами. Он не видел никакой опасности.

Степка действительно не был альпинистом и не знал, несколько коварен может быть лед в горах. Массы его накапливаются веками, обретают твердость камня и могут выдержать посадку космического катера… а потом вдруг подламываются от севшей на край птички, и десятки, а то и сотни тонн бесшумно и молниеносно уходят в пропасти. В этом плане Третий Меридиан — Зубастые Горы — ничуть не отличался от любых других гор…

Весь карниз, казавшийся Степке продолжением гранитной глыбы, как раз и состоял изо льда.

Мальчишке еще почудилось за воем и свистом бурана, как что-то треснуло — так лопается броня, это чудовищно громкий "щелк!". Степка обернулся — и понял, что падает.

Не один падает, а вместе с частью скалы.

Если бы Степка прыгнул — надежный край был еще очень близко! — то сдвинувшаяся снежная масса смела бы его, вогнала под лед и перемешала с ним. Но в эти секунды его мозг работал холодно и быстро. Мальчишка не сделал ни одного движения, проваливаясь, как памятник — неподвижно, и со стороны казалось, что он окаменел от страха. На самом деле он все рассчитал и даже успел крикнуть по связи. "Проваливаюсь! "А в следующий миг вся масса рухнула на склон полусотней метров ниже — и Степка «поплыл», помня только об одном: держаться сверху снего-ледяного потока, со все возрастающей скоростью устремлявшегося вниз, в долину…

— Далеко не уходи, слышишь? — голос отца из комбраса был строгим, но не особенно, поэтому Клотти весело кивнула и пообещала:

— Я быстро. Пошла!

— Погоди, — отец на экране посмотрел через плечо. — Слушай, дочка, загляни вот сюда, — появилась карта, — там утром лавина сошла, а у нас бормотание какое-то слышалось. Как бы не из наших кто попал…

— Наши? — Клотти свела густые светлые брови. — Откуда тут?

— Экспедиция Муромцева уже близко должна быть, — сообщил отец. — А связь плохая. Ты посмотри.

— Гляну, — пообещала Клотти. — Пошла я, говорю.

Она легко взбежала на пологую каменную глыбу и оглянулась на оставшиеся позади палатки лагеря, кольцом окружавшие три лесохода, над которыми вяло мотался флаг Фелькишер Ланд. Девчонка засмеялась — просто так, потому что день был хороший, настроение хорошее, небо прозрачное — и вообще…

Она пристукнула о носок узкого сапога с отворотом прикладом тридцатиза рядного «тула-дроботов» — высокая, крепкая германская девчонка, одетая, как одеваются парни, даже со скрамасаксом на поясе; на распущенных светлых волосах ловко сидело кепи.

Бросив еще один взгляд на лагерь, Клотти ловко — с поворотом в воздухе — спрыгнула с камня и бесшумным, размашистым шагом углубилась в чащу…

…В трех километрах от лагеря несколько волков перебежали дорогу — Клотти лихо свистнула, ускорила шаг, ориентируясь по карте. Первый след лавины встретился ей довольно скоро — узкий язык, смаху подрезав вековые деревья, разнес и перетер их в щепу, оставив в лесу просеку, засыпанную плотно слежавшимся снегом, из которого тут и там торчали зеленовато-стеклянные глыбы льда, в которых горело тусклое отражение солнца. Веяло мертвым холодом, девчонка поспешила перебежать белую полосу. Где-то близко ревел ручей — наверное, его перепрудило, и вода теперь пробивала себе путь через преграду.

Через полминуты Клотти увидела этот ручей, но не обратила на него внимания.

На другом его берегу замерли трое верховых вабиска. До них было не меньше шестидесяти метров. Привстав в стременах, все трое рассматривали что-то в воде — Клотти отсюда не могла разобрать, что именно, но зато видела, что эти вабиска — иррузайцы, а значит — враги.

Бесшумно упав на колено, девчонка сдернула с плеча висевший стволом вниз ИПП. Ее слегка залихорадило, она начала озираться, вовсе не собираясь стрелять — иррузайцев могло быть и не трое, а много больше. Но уже через миг все изменилось — Клотти поняла, что с таким вниманием разглядывают верховые.

В ручье — на полсотни метров выше по течению — у берега лежал человек. Непонятно, кто — но точно землянин. А иррузайцы тронулись по берегу как раз в его сторону!

Уже не задумываясь, Клотти положила ствол ИПП в развилку ветви и выстрелила.

Передний вабиска пригнулся, двое других завертелись в седлах. Клотти поспешно выстрелила еще дважды, один раз — удачно, левый крайний во вспышке вылетел из седла в ручей, подняв тучу брызг и пара. Двое оставшихся, развернув гуххов, помчались через кусты галопом. Клотти еще дважды выстрелила вслед, но от волнения промазала, да и не очень старалась попасть, если честно — тут же забыв о вабиска, девчонка опрометью бросилась вниз — сперва берегом ручья, потом — по воде, туда, где лежал человек.

Неизвестному повезло — он лежал лицом вверх, иначе наверняка захлебнулся бы. Это оказался точно землянин в намокшей зимней одежде, маске и очках, снаряжение с него сорвало (это было видно по вырванным из ремней креплениям), только русский полевой нож остался в ножнах на поясе.

Забросив ИПП за спину, Клотти с усилием выволокла человека на берег, сняла очки и маску, отбросила капюшон.

Это оказался мальчишка — примерно ее лет. Явно русский, типичный — с мягким лицом, чуть курносый, русый, с высоким лбом и гладкими скулами. Клотти поспешно расстегнула на нем вымокшую одежду, нащупала пульс. Сердце билось, а когда девчонка подняла голову от груди спасенного, то наткнулась на его взгляд — вполне осмысленный и чуть удивленный…

…Странно. Светловолосая девчонка в серо-зеленом кепи смотрела на него и что-то говорила, но в ушах у Степки все еще скрежетал и осыпало лед, шуршал снег — он в отчаянье потряс головой и сказал:

— Не слышу я ничего.

Девчонка чуть отстранилась — загорелая, брови вразлет, густые, над большими голубыми глазами в длинных, неожиданно темных, ресницах, широковатый, пухлый рот… Красивая. Германка, наверное.

В ушах что-то словно бы лопнуло, стало горячо, а звуки вернулись.

— Слышу, — с удовлетворением сказал Степка. И запоздало изумился — откуда тут девчонка?! — Ты призрак? Ты мне кажешься, да?

— Я Клотти Фрайер, — слегка сердито ответила она, — и наш лагерь недалеко отсюда. Мы экспедиция и охотники, пришли из Нойе Аахена… А ты из экспедиции Муромцева?

— Да, — Степка с усилием сел. — Наши наверху, в горах. Я искал дорогу, меня унесло лавиной. Сам виноват, неосторожно шагнул.

— Тебе повезло, и не один раз, — заметила Клотти. — Пока ты тут лежал, до тебя добирались вабиска.

— А добралась ты, — Степка выдохнул. — Я Степан… Степка Рощин. Здравствуй, Клотти Фрайер.

Он не сводил глаз с лица девчонки.