"Директор" - читать интересную книгу автора (Файндер Джозеф)

3

Очередное обычное утро на работе. Ник Коновер прибыл на парковку у здания корпорации «Стрэттон» в семь тридцать, поднялся в офис, прочитал электронную почту, прослушал голосовые сообщения, ответил на полученные послания, записал голосовые сообщения тем, кто должен был появиться на работе позже.

«Боже мой, я убил человека!»

Обычный рабочий день… Накануне в воскресенье Ник подумывал о том, не отправиться ли в церковь на исповедь. Последний раз он исповедовался еще ребенком и прекрасно понимал, что сейчас никуда не пойдет, но все равно мысленно репетировал исповедь: представлял себе темную кабинку с ее характерным сладковатым запахом благовоний. У него в голове раздавались шаркающие шаги священника, звучал собственный голос: «Я грешен, святой отец, очень грешен. В последний раз я исповедовался тридцать пять лет назад. С тех пор я упоминал имя Господа моего всуе, я с вожделением взирал на чужих жен, я не проявлял терпения к своим детям, а еще я убил человека…»

Что сказал бы на это отец Гаррисон? Что сказал бы на это отец Ника?

«Мистер Коновер у себя, но он занят. У него совещание!» – это секретарша Ника Марджори профессионально давала за стеной его кабинета от ворот поворот ранним посетителям.

Сколько же ему удалось поспать за последние два дня? Ник чувствовал себя очень странно. Он балансировал между полным спокойствием и безграничным отчаянием. Внезапно ему страшно захотелось уснуть. Он с удовольствием закрыл бы дверь кабинета, положил голову на стол и поспал, но у его кабинета не было двери.

Да и кабинет-то его с трудом можно было назвать кабинетом. По крайней мере, он сам раньше и не подозревал, что у директора может быть такой кабинет. И не потому, что он никогда не мечтал стать директором корпорации «Стрэттон» или какой-нибудь другой фирмы. Ребенком, ужиная за кухонным столом вместе с родителями, он чувствовал носом едкий запах машинного масла от волос отца, хотя тот и принимал душ после смены. При этом Ник представлял себе, как вырастет и будет работать вместе с отцом в цеху, изгибая металл на станке. У отца были короткие узловатые пальцы. Грязь навсегда въелась ему под ногти. Ник не мог оторвать глаз от рук отца. Это были руки труженика. Золотые руки. Они могли починить все что угодно. Они могли построить на заднем дворе из старых досок настоящую крепость, которой завидовали все окрестные мальчишки. Обладатель этих рук возвращался с работы смертельно усталым, но, помывшись и поев, тут же отправлялся снова работать. На этот раз по дому. Со стаканчиком виски в руке отец Ника проводил обход своего жилища: этот кран протекал, здесь у стола шаталась ножка, эта лампочка не горела. Отец Ника любил все чинить, приводить в порядок. Но больше всего он любил, когда к нему не приставали. Ремонтируя сломанные вещи в разных углах дома, он уединялся. Для него это был прекрасный предлог, чтобы не разговаривать с женой или сыном. Ник понял это гораздо позже, когда поймал себя на том, что испытывает такую же склонность.

Раньше Нику и в голову не приходило, что он когда-нибудь будет управлять компанией, о которой его отец – в те редкие разы, когда он открывал рот, – говорил со смесью восхищения и раздражения. Вокруг Ника почти все работали на «Стрэттоне». Родители всех его сверстников и все остальные взрослые, с которыми ему приходилось заговаривать, работали на «Стрэттоне». Отец Ника постоянно ругался на старого жирного Арта Кэмпбелла, злобного мастера, терроризировавшего дневную смену. Впрочем, жаловаться на происходящее на «Стрэттоне» было все равно, что сетовать на погоду; в сущности, оставалось только терпеть. «Стрэттон» был как огромная семья, члены которой далеко не всегда любили друг друга, но не могли разорвать связывающие их узы родства.

Когда Нику было лет четырнадцать или пятнадцать, их водили со школой на «Стрэттон». Всех школьников в Фенвике водили на «Стрэттон», чтобы они поближе познакомились с фирмой, о которой их родители неизменно говорили за ужином, чья красная эмблема красовалась на белых бейсболках и на спортивной форме школьников и на огромном плакате при входе на школьный стадион. Мальчиков мог поразить огромный грохочущий и стучащий станками завод по производству стульев, однако практически все они уже побывали на нем раньше с родителями. Теперь же шумных подростков манил к себе, словно магнитом, административный корпус, при входе в который они почтительно замолчали.

В довершение визита группу школьников загнали в огромную приемную перед кабинетом президента и генерального директора компании Мильтона Девриса. Они оказались в святая святых, где билось сердце, от которого зависела жизнь их семей. Школьники чувствовали себя, как в гробнице великого фараона: им было страшно и ужасно интересно. Грозная секретарша Девриса Милдред Биркертс с лицом, похожим на морду английского бульдога, недовольным голосом произнесла перед ними небольшую заученную речь о том, как много в корпорации «Стрэттон» зависит от ее директора. Под аккомпанемент громового баса секретарши Ник вытянул шею и умудрился краешком глаза увидеть в раскрытую дверь рабочее место Девриса – безбрежный письменный стол из полированного красного дерева, на котором не было ничего, кроме золотого письменного прибора и аккуратной стопки белоснежной писчей бумаги. Самого Девриса в кабинете не было, да никто и не смел на это рассчитывать… Еще Ник увидел огромные окна и личный балкон с пышной растительностью.

Прошло много лет, и Мильтон Деврис умер. Ник Коновер к тому времени успел стать его любимым заместителем, и его вызвала к себе домой в огромный мрачный особняк на Мичиган-авеню вдова Девриса Дороти. Дороти Деврис, чья семья владела корпорацией «Стрэттон», сообщила Нику о том, что он назначается генеральным директором.

Ник смущенно переехал в помещение, где трудился до него Деврис. Размерами это помещение не уступало кабинету диктатора крупной страны. Все было на месте: огромный письменный стол красного дерева, высоченные окна, персидские ковры на стене, за которой теперь устраивалась секретарша Ника Коновера Марджори Дейкстра. Ник чувствовал себя обитателем мавзолея. Разумеется, к тому времени корпорация «Стрэттон» претерпела немалые изменения. Теперь требовалось, чтобы административный корпус вмещал в себя гораздо больше работников, чем раньше. Поэтому остальным сотрудникам пришлось отказаться от кабинетов и переселиться в пчелиные соты кабинок. Конечно, никому это нововведение не нравилось, но утешением могло служить то, насколько элегантно и удобно «Стрэттон» обставил и оснастил эти кабинки: стулья были мягкие, перегородки не слишком высокие, а все сетевые кабели и электрические провода были спрятаны под пол и под облицовку стен.

Однажды один посетитель Ника Коновера прошелся по поводу его огромного кабинета. Этим посетителем был глава всемирного отдела закупок корпорации «IBM», острый на язык, постоянно куда-то спешащий человечек.

«Трудно сказать, сколько кабинок влезло бы в ваш кабинет, мистер Коновер», – пробормотал он, неодобрительно разглядывая огромный письменный стол из красного дерева.

На следующий же день Ник приказал полностью переделать под кабинки свой кабинет и кабинеты всех своих заместителей. Те, конечно, начали ныть о том, что много лет горбатились на работе именно ради больших кабинетов с личными балконами, а не ради кабинок, как в общественных туалетах, но Ник настоял на своем.

Конечно, на оснащение кабинок пятого этажа пошло все самое лучшее: серебристые звукопоглощающие панели в блестящих стальных рамках, элегантная кожаная мебель и в том числе пользующиеся популярностью во всем мире невероятно дорогие кресла «Стрэттон-Симбиоз», одно из которых уже удостоилось чести стать экспонатом Музея современного искусства.

В конце концов люди привыкли к новой обстановке и перестали жаловаться, а когда журнал «Форчун»[24] опубликовал на целый разворот статью о том, как руководство «Стрэттона» не просиживает штаны в роскошных кабинетах, а трудится в поте лица своего наравне с остальными сотрудниками корпорации, они стали даже гордиться своими кабинками и возгордились ими еще больше с тех пор, как на «Стрэттон» стали приезжать группы студентов-дизайнеров, которые с разинутыми ртами осматривали пятый этаж административного корпуса и с восторженными лицами перешептывались между собой о том, что ничего круче они в жизни не видели.

И они были правы. Руководство «Стрэттона» сидело в самых продвинутых кабинках на земном шаре. И сидя в кабинках, оно прикидывало, как бы засадить весь остальной земной шар в такие кабинки. Ник иногда думал об этом и усмехался.

Конечно, никакой личной жизни на работе не стало вообще. Все тебя видели, все знали, когда ты пришел, когда ты ушел, кто к тебе зашел и так далее. Громкие разговоры по телефону теперь разносились по всему этажу.

Однако и это имело свою положительную сторону, представители покупателей теперь видели, что руководители «Стрэттона» не гнушаются продукцией своего производства, а прекрасно чувствуют себя, используя ее по прямому назначению.

Вот так и случилось, что у Ника Коновера больше не было кабинета. Теперь у него было только рабочее место. При этом он не скучал по огромному письменному столу и личному балкону, которые всегда казались ему никому не нужной роскошью. Обычно Ник прекрасно чувствовал себя на своем рабочем месте. Но не сегодня…

– Ник, вам плохо?

В кабинку Ника Коновера зашла Марджори с программой совещания руководства корпорации, назначенного на восемь тридцать. Секретарша Ника была, как всегда, безукоризненно элегантна. На ней был сиреневый костюм, нитка жемчуга – подарок, сделанный Ником несколько лет назад; от нее пахло дорогими духами.

– Нет-нет. Все в порядке.

Марджори не успокоилась и внимательно разглядывала Ника.

– У вас больной вид. Вы хорошо спали?

Нику очень хотелось признаться, что почти не спал две ночи, но он прикусил язык, представив, как Марджори рассказывает его заместителям: «Он сказал, что почти не спал две ночи, но не сказал почему!»

– От моего Лукаса сойдешь с ума, – пробормотал он и явно попал в точку.

– Вашему мальчику сейчас очень нелегко, – авторитетным тоном заявила Марджори, практически одна вырастившая двух сыновей и дочь.

– К тому же переходный возраст…

– Хотите дам дельный совет?

– Очень хочу, но чуть позже, – заявил Ник, мысленно прикидывая все возможные способы любой ценой уклониться от советов своей секретарши.

– Тогда у вас сейчас совещание. Вы готовы?

– Готов.

«Можно ли по виду человека сразу понять, что он убийца? – думал Ник. – Не видно ли это как-нибудь по его лицу?»

Ник был в таких расстроенных чувствах, что его сейчас не на шутку волновал этот вопрос. На совещании он почти не открывал рта, потому что не мог сосредоточиться. Внезапно он вспомнил, как они с Лаурой и с детьми отдыхали на природе. Они жили в домике в лесу, и однажды в домик заползла змея. Лаура с детьми завизжали и потребовали, чтобы Ник убил проклятую тварь лопатой, но он не стал убивать живое существо. Он объяснил жене и детям, что это неядовитый уж, но они все равно отсылали его за лопатой. Тогда он взял отчаянно извивавшегося ужа рукой и вышвырнул из дверей домика.

«Тогда я не смог убить змею…» – с горечью подумал Ник.

Как только закончилось совещание, он тут же покинул помещение, избегая лишних разговоров.

Вернувшись на свое рабочее место, Ник вышел во внутреннюю сеть «Стрэттона», чтобы узнать приемные часы начальника службы безопасности корпорации Эдди Ринальди. Ник с Эдди не разговаривали с того самого момента, когда тот уехал с трупом в багажнике. Всю субботу и все воскресенье Ник вздрагивал от телефонных звонков, опасаясь, что это может быть Эдди. Однако Эдди не позвонил Нику, а тот не звонил Эдди. Оставалось надеяться на то, что Эдди сумел выполнить задуманное, но теперь Нику было мало простой надежды. Он хотел быть в этом уверен.

Сначала Ник решил написать Эдди по электронной почте о том, что хочет с ним встретиться, но потом передумал. Электронная почта, голосовая почта, сообщения по телефону, – все это улики.