"Анна и Петр Владимирские. Объяснение в ненависти" - читать интересную книгу автора

улыбаться и пожимать плечами - для публики. Сейчас никого рядом не было.
- Доктор, можно войти? - прошелестело от дверей.
- Закройте дверь. Я вас вызову! - резко ответила Лученко, не
оборачиваясь. Не хватало еще, чтобы ее увидели такой!.. Ну вот, доктор, ты
уже на работе своей "отрываешься". Зря. Работа - единственное, за что можно
уцепиться, чтобы уцелеть. Только работа, осмысленная деятельность, помощь
другим страдальцам спасает и всегда будет спасать. Если тебе плохо -
работай. Если тебе кисло, у тебя неприятности и хандра, там и сям болит или
"тянет" - иди работай. Если тебе скучно и неинтересно жить, если ты сипишь и
температуришь, если по тебе проехал асфальтовый каток Фортуны и места живого
не оставил - иди и работай. Назло, поперек и упрямо, ныряя с головой. А
когда вынырнешь на поверхность - удивишься: не так уж все безнадежно.
Вера подошла к зеркалу и посмотрела на себя хмуро. Вспомнила, как
любимая тетя Лиза говорила, увидев племянницу расстроенной: "Что-то ты,
горлица моя, с лица сбледнула!" Горлица, несмотря на страдания, выглядела
очень привлекательной, хотя сама себя таковой не считала. Конечно, Верину
внешность не назовешь подходящей для обложки модного журнала, мало ли у кого
правильные и гармоничные черты лица. Некрасивая красавица - вот что о ней
можно сказать. Но Лученко становилась действительно красивой, когда
находилась в движении, особенно во время беседы. Собеседником она всегда
была идеальным, уникально талантливым, с каждым перевоплощаясь в его
эхо-отражение, с каждым разговаривая в одном темпе, дыша в одном ритме,
меняясь внешне, становясь то ниже, то выше, то немочью бледной, то зноем
жарким. Она была каждым своим пациентом: и нервно-оживленным, и
тягуче-печальным, в каждого вживалась, в каждом болела и выздоравливала,
впитывала каждого в себя, в каждом жила некоторое время, гостила в его
сознании легко и безболезненно, ничего не нарушая, протирая там накопившуюся
пыль, отмывая окна души и убирая прочий мусор; обнаженными пальцами ощущала
дрожание паутинок чужих судеб и умела сшивать разорванное. Ее
доброжелательную энергию собеседник всасывал, лакая, как щенок, радостно и
жадно. А на фотоснимках она получалась не очень. Холодный глаз объектива
лишь фиксировал женщину небольшого роста, привлекательную, но не слишком.
Высокий гладкий лоб, длинные красивого рисунка брови, глаза то серо-синие,
то сиренево-фиолетовые, то вообще непонятно какие; прямой носик с красиво
вылепленными чуткими ноздрями, выразительные чувственные губы. Даже точный
цифровой фотоаппарат не мог показать во всей красоте роскошные каштановые
волосы, от природы вьющиеся, густые и блестящие. Все то, что обрушивает на
зрителя реклама шампуней, - все эти волны причесок и льющиеся каскады
завитков, у нашего психотерапевта были от папы с мамой. От них же была та
округлость форм, когда все женские прелести очевидны и привлекают мужские
взгляды. Тонкая талия переходила в широкие бедра, впрочем, в меру широкие,
но очень женственные. Высокая грудь и покатые плечи заставляли вспомнить
девятнадцатый век, с его дамами в открытых бальных платьях.
Словом, Вера была привлекательна, хотя и смотрела обычно на себя с
разумной долей скептицизма. А сейчас - особенно. Она изучала свое отражение
в зеркале в поисках какого-то изъяна. Изъян этот должен все объяснить. Ведь
мужчина не изменяет просто так, всегда и всему виной женщина, ее неумение
или нежелание быть необходимой, интересной, важной в его жизни. Да?
Врачебная практика подтверждала, что в изменах за редким исключением
виноваты обе стороны. Для внутреннего пользования она называла мужичков,