"Виталий Владимиров. Шрам (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

быв обо всем, Машиной улыбкой и молчит.
- Иногда все зависит от мелочи, Маша. Казнить нельзя помило-
вать. Куда бы вы поставили здесь запятую, ваше величество?
- Только после нельзя. Казнить нельзя, помиловать.
- Вот видите, знак препинания поставлен правильно, и голова це-
ла, хотя переживанием совсем бела.
- Георгий, а почему вы все время говорите какой-то рифмованной
прозой?
- Я пишу стихи, Маша.
- Печатаетесь?
- Нет. Моим стихам еще далеко до совершенства.
- Кого из поэтов любите?
- Пушкина. Мы с ним земляки - я родился в Царском Селе.
- Правда?
- "Унылая пора, очей очарованье..." Почему-то осень вспом-
нилась, а ведь весна скоро, чувствуете, Маша?
Маша задумчиво ответила "да" и посмотрела на Аверина. Ее
взгляд был похож на отсвет современного стеклянного здания: вроде
бы проглядывается и то, что внутри, и плывут по фасаду отраженные
облака. Она крутила длинные темно-медные волосы вокруг носа -
получался не нос, а белый, ничейный, безликий пупырышек.
- Соблаговолите выпить?
Маша утвердительно мотнула головой, волосы отлетели в сто-
рону - нос оказался на месте. Они чокнулись. Хрустальный перезвон
рассыпал тишину звуковыми бликами.
- Говорите, Георгий, стихи свои читайте, не молчите же...
Холодок озноба стянул у Аверина к затылку кожу лба, дернулась
левая щека, и губы вздуло твердым. Закололо в горле, но затем стихло
толчками, будто с каждым толчком тупые иглы боли укорачивались.
Мазутным пятном всплыл в памяти позор за столом у Лалы, когда
Аверина попросили почитать свои стихи, а он, смутившись, вдруг
уверовал в их никчемность и праздность, надуманность и несо-
вершенство, не понимая тогда, что поэзия может звучать музыкаль-
ным инструментом в устах исполнителя и совсем иначе - один на
один с внимательными глазами читателя, Как жалко, что тогда он не
вспомнил свой царскосельский цикл.

По прихоти погоды страной
притих пейзаж в дали туманной -
старинный парк в весенней раме:
скамей дворцовых серый камень
прозрачно обнажал рисунок жил,
чугун решеток черной тушью
свой ритм изысканно чертил
и веяло уснувшей глушью,
как от заброшенных могил.
Еще не чищены аллеи,
не зелен неухоженный газон,
в пустых фонтанах
прошлогодней прелью