"Виталий Владимиров. Северный ветер с юга (Повесть)" - читать интересную книгу автора

носит лекарств. А я?.. Но суеверно доктора об этом не спросил, а ответил
в соответствии с тем,что от меня вроде бы и требовалось:
- Даю вам честное слово, Роман Борисович, что буду соблюдать все ваши
предписания.
Подумал и добавил:
- А вот почему я попал сюда, на этот вопрос я должен еще найти ответ.
Сам для себя...
- Времени у вас для этого хватит, - улыбнулся Роман Борисович. - А
теперь идите гуляйте, как договорились...
Во дворе диспансера вокруг горба огромной клумбы гуляли больные. Не-
которые шагали сосредоточенно и резво - надо пройти до ужина три кило-
метра, по пятьдесят метров круг, значит, шестьдесят кругов. Шестьдесят
раз провернутся перед глазами особняк тационара, двухэтажный флигель,
где раньше жила прислуга, а ныне разместились женские палаты, чугунные
решетки ограды, колонны ворот, глухая стена соседнего дома с дворницким
сарайчиком и опять особняк стационара...
Я не из этого круга. У меня ранняя стадия. У меня даже кашля нет, не
то что мокроты. Что я, за месяц не высплюсь, не отдохну? Мне двадцать
четыре, туберкулез знаком только по романам Ремарка и Томаса Манна, но
чтобы стать реальностью... За что?..
Я встал в проеме ворот и, как из каменной норы, смотрел на улицу.
Зажглись фонари. Их свет размножился по мокрой мостовой, по лакированным
водой крышам автомашин и троллейбусов, по перепонкам зонтов прохожих,
среди которых нетвердо шагал тепло одетый и оттого неуклюжий малыш. Ста-
рательно норовя наступить на мелкие лужицы, он останавливался и, сопя,
внимательно рассматривал зеленого пластмассового зайца, которого крепко
держал обеими руками. Он задрал голову, неожиданно засмеялся и засеме-
нил, протягивая зайца, ко мне.
Я невольно шагнул навстречу, но его успела подхватить на руки мать.
Она еще улыбалась, но глаза ее потемнели тревожно и смотрели мимо меня
на голубую стеклянную вывеску с белыми буквами: "Противотуберкулезный
диспансер имени д-ра Швейцера".
И я отступил назад. В круг...
После отбоя я долго ворочался с боку на бок, решил, что днем спать
больше не буду, и в полудреме вспомнил "От двух до пяти" Корнея Чуковс-
кого: "Мама, все люди умрут. Так должен кто-нибудь урну последнего чело-
века на место поставить. Пусть это буду я, ладно?"


Глава восьмая

На девятый день лицо туберкулеза приобрело для меня реальные черты.
Румяные ввалившиеся щеки, лихорадочные глаза, редкие волосы, кашель,
кашель, кашель. К вечеру не только у больных - кажется, даже у белых стен
стационара поднимается температура до тридцати семи с половиной градусов.
Свет молочных плафонов знойно резок. В душе затаенность, словно болел зуб -
маялся человек, мучился, да вот удачно лег и боль утихла. Лишь бы не
трогали, не заставляли двигаться. Безучастно смотришь в раскрытую книгу или
мочишь безучастно в разговоре, совершенно не помня, о чем только что шла
речь. Хроники знают, что это от антибиотиков. Утром укол, да еще двадцать