"Виталий Владимиров. Свое время" - читать интересную книгу автора

утром рухнули мои надежды, прошедшая было болезнь ощутилась металлической
оскоминой и разом навалилась смертельная усталость.
Тамара сидела на смятой постели и ровным голосом рассказывала, что
была готова прервать беременность, но в больнице неожиданно потеряла
сознание. Обморок был настолько глубоким, что врачи не решились на опе-
рацию, да и она, испугавшись, выписалась .Мне она написала в письме, что
все в порядке, потому что не хотела меня тревожить и срывать лечение.
Время от времени она уже привычным для себя движением оглаживала жи-
вот. По ее словам выходило, что она серьезно поссорилась с матерью, ко-
торая настаивала на аборте и на нашем разводе, убеждая Тамару, что зря
она связывает жизнь с больным человеком да еще заводит от него ребенка,
на что Тамара ответила, что она и так виновата передо мной и надеется
заслужить прощение, родив мне сына.
Прощение? Простить, значит забыть.
Как же я могу забыть Наташу? А как забыть Тамариного утешителя, ху-
дожника? Зашевелился в душе, извиваясь, черный червь подозрения - чей
это плод в чреве жены? Я же не плотник Иосиф, который уверовал в непо-
рочное зачатие своей мадонны, за что и был канонизирован в святые при
жизни. Тамара даже не убеждала меня в обратном - просто презрительно
фыркнула. А ведь Отелло достаточно было наговора, чтобы дойти до
убийства...
После первой ошарашенной растерянности я осознал, что все впустую -
мои мечты начать все заново и наши планы с Наташей. Я должен, я теперь
обязан был жить с чужим человеком - какой же надо быть скотиной, чтобы
оставить беременную женщину. И какое имело значение, что мы о чем-то до-
говаривались, что-то обещали друг другу, рассуждали про любовь и нелю-
бовь. Это все были слова. А он уже существовал, ворочался в утробе мате-
ри, требовал, чтобы о нем заботились.
- Устал, небось, голодный... Я пойду, приготовлю чего-нибудь. Хочешь
сырники со сметаной и клубничным вареньем? - Тамара, не дожидаясь отве-
та, тяжело поднялась и ушла, шаркая шлепанцами, на кухню.
Сначала я смотрел в окно, на крышу соседнего дома, потом развернул
стул, сел около телевизора и включил его. Появился звук, засветился эк-
ран.
Как в кино.
Вынырнула, словно собралась в пучок, распластанная до того в эфире
картинка: шли колонны демонстрантов, гремела музыка, раздавались раскаты
разнесенных мощными динамиками по площадям и улицам призывов: "Да
здравствует... Ур-р-ра!"
Я выключил звук.
По экрану молча поплыли черно-белые лица. Они улыбались, неулетевшими
птицами бились во взмахах кисти рук, у каждого из них была своя судьба,
своя жизнь.
Как и у меня.
Вспомнилось, как еще мальчишкой на бульваре я увидел орла. Слякотный,
промозглый день ранней весны. Мощными когтями орел цеплялся за голые
черные прутья городского дерева, которое гнулось под его тяжестью, он
дико и гордо озирался на скопище домов, машин и людей, и беспомощным ве-
ером свисало его перебитое крыло.