"Александр Владимиров. Золотарь его величества " - читать интересную книгу автора

- А ты не хотел бы внедрить ее на Руси?
- Хотел государь. Даже с людьми нужными поговорил. Да вот боюсь, раньше
лета вряд ли что получится.
- Может мне приказать? - поинтересовался Петр.
- Увы, приказы тут не помогут. - Вздохнул Ларсон, и только тут понял,
что начинает мерзнуть. Он накинул тулупчик и продолжил, - дело новое и твоим
мастерам не знакомое. А для нового дела время требуется.
- Понимаю, - кивнул государь. Он собрался, было уже уйти, но вдруг
вспомнил, - Скоро новый год. А по моему прошлогоднему указу его нужно
праздновать.
- Разрешите спросить государь, - замялся Андрес.
- Спрашивай!
- Где мне взять ель, или иное хвойное дерево. Я человек в твоем
государстве новый и с традициями не знаком. Чай сделаю, что не так!
- Тут я тебе не советчик, - вздохнул Петр, - я ведь не сам за деревьями
в лес хожу. Поспрашивай у друзей. Небось, завел уже приятелей?
- Приобрел.
- Вот у них и поинтересуйся. У них сейчас такие же проблемы. А в
компании решать их намного легче. - Тут государь замолчал, вспомнил, то, что
сказать хотел, и произнес, - Приходи завтра на ассамблею.
- Приду государь.
- Как одеваться, опять же у приятелей спроси. Или у Меншикова, ну, если
встретишь. В этом году он церемониймейстер ...
Сказал и ушел. Ларсон посмотрел ему в след и направился в дом. Поставил
в сенях лопату в угол, повесил тулупчик на крюк, торчавший из стены, вошел в
дом и опустился на лавку. Неожиданно для самого себя Андрес подумал, а что
он знает о праздновании нового года и рождества. Знания есть, но скупые. То,
что рождество завтра, а не через тринадцать дней, эстонец не сомневался.
Изменения в календаре произойдут только после тысяча девятьсот
восемнадцатого года, когда Советское правительство перейдет на Грегорианский
календарь. Правда и сейчас в начале восемнадцатого века были изменения в
празднованиях, но вот какие Ларсон, увы, не помнил, как-то не предавал этому
значения. Новый год тут все сказано.
Он подошел к печке, коснулся ее рукой. Тепло скользнуло по телу. Вдруг
стало грустно, неожиданно возникло чувство одиночества. Андрес присел на
лавку, и почувствовал, что вот-вот к глазам готовы нахлынуть слезы.
Вспомнилась мать, жена, отец и сестра. В голове промелькнуло воспоминания о
новогодних празднованиях, рождественских каникулах. Елка, мандарины, салат
оливье, фейерверк, выступление Тоомаса Хендрика (вот только что тот обычно
говорит, Андрес не помнил). Вернется ли это когда-нибудь? Елка и фейерверк
они то не куда не денутся, а вот мандарины, салат оливье?
От грустных дум, отвлекла открывающаяся со скрипом дверь. Кутаясь в
тулуп, и отряхивая снег с шапки, на пороге возник Аким.
- Холод собачий, - проворчал он и подошел к печи. Коснулся ее руками, и
протянул, - хорошооо... Затем взглянул на эстонца и спросил:
- Тебе что плохо?
- Нет. Все нормально, просто дом вспомнил. Рождество уже завтра, вот и
нахлынули воспоминания. У меня ведь в Эстляндии мать, сестра и отец
остались. (Про жену Ларсону вдруг не захотелось говорить).
- А я новый год только один раз встречал, - молвил Аким, - в прошлом