"Роберт Чарльз Уилсон. Джулиан (Рождественская история) " - читать интересную книгу автора

Однако вскоре голландские войска, под своим знаменем с крестом и
лавром, стали отступать под напором американцев, а вперед вышел актер,
игравший молодого Деклана Комстока. Он произнес инаугурационную речь
(несколько преждевременно, но историю урезали в угоду искусству), ту самую,
где говорится о континентальном влиянии и долге по отношению к прошлому.
Естественно, его озвучивал один из исполнителей, мощный бас, который шел из
палатки с тяжеловесной серьезностью. (Еще одно небольшое искажение правды,
так как настоящий Деклан Комсток обладал высоким голосом и отличался
вздорным нравом.)
Фильм меж тем перешел к более благопристойным эпизодам, картинка
повествовала о достижениях правления Деклана Завоевателя. Так его называли
солдаты армии святого Лаврентия, которые маршем сопровождали будущего
президента до самого Нью-Йорка. Перед нами чередой прошли картины
реконструкции Вашингтона (так и не завершенный проект, вечный долгострой,
постоянно срывающийся из-за болотистой местности и различных переносящих
заразу насекомых), освещения Манхэттена, где электрические фонари работали
при помощи гидроэлектрических динамо-машин целых четыре часа, с шести до
десяти вечера, военной пристани в гавани Бостона, угольных шахт, литейных
цехов и оружейных заводов Пенсильвании, новейших блестящих паровозов,
тянущих новейшие блестящие вагоны, и все в таком же духе.
Мне очень захотелось увидеть реакцию Джулиана на это представление. В
конце концов, шоу сочинили для прославления человека, который отправил на
виселицу его отца. Я не мог забыть, а Джулиан всегда об этом помнил, что
нынешний президент был тираном-братоубийцей. Но глаза моего друга не
отрывались от экрана. Правда, как я позже выяснил, это говорило вовсе не о
его мнении относительно современной политики, а об очаровании тем, что он
предпочитал называть "кино". Создание двухмерных иллюзий занимало его
постоянно, наверное, именно оно было его "истинным призванием" и завершилось
созданием запрещенного киношедевра "Жизнь и приключения великого натуралиста
Чарльза Дарвина", но это уже совсем другая история.
Нынешнее же представление продолжалось, перейдя к успешным нападениям
на бразильцев в Панаме во время правления Деклана Завоевателя, и это,
похоже, задело Джулиана, так как он поморщился раз или два.
Что же касается меня... Я старался полностью отдаться зрелищу, но
внимание постоянно переключалось на что-то другое.
Возможно, дело было в странности выборной кампании, проходящей почти
перед Рождеством. Возможно, в "Истории человечества в космосе", которую я
читал перед сном по одной-две странички зараз почти каждую ночь после нашей
прогулки на Свалку. В чем бы ни крылась причина, мной овладело неожиданное
волнение. Меня окружала полностью знакомая обстановка, я должен был
чувствовать себя комфортно, но, увы. Толпа арендаторов, благожелательная
атмосфера Доминион-Холла, флаги и символы Рождества - все это вдруг
показалось мне эфемерным, мир словно превратился в корзину, из которой
выбили дно.
Наверное, именно это Джулиан называл "философской перспективой". Если
так, не понимаю, как философы ее выносили. Я кое-что узнал у Сэма Годвина -
а еще больше от своего друга, который читал книги, которые даже наш учитель
не одобрял, - о сомнительных идеях Светской Эпохи. Я думал об Эйнштейне и
его мысли, что ни одна точка зрения не может стать лучше другой. Другими
словами, о теории "общей относительности", когда ответ на вопрос "Что есть