"Колин Уилсон. Мастерство романа" - читать интересную книгу автораФилдинга), в которой Памела была разоблачена как женщина, в действительности
лишенная каких бы то ни было моральных принципов, а сквайр Б. предстал жертвой интриги, направленной на то, чтобы связать его узами брака. (Более поздняя пародия Филдинга под названием "Джозеф Эндрюс" была более конструктивна и по праву стала классикой жанра; на этот раз речь шла о брате Памелы Джозефе, защищавшем собственную добродетель от нападок ненасытной леди Буби). Литературный мир Лондона был одержим "Памелой", и серия книг, озаглавленных "Анти-Памела", была лишь частью литературного ремесленничества начала сороковых годов восемнадцатого века. Однако нападки, сатиры и пародии лишь усилили популярность книги. Ричардсон приступил к написанию продолжения романа, в котором Памела узнает о неверности своего мужа, но в результате прощает его, и все заканчивается сценой примирения. Новый роман шел нарасхват, ничуть не уступая в этом своему предшественнику и доказывая тем самым, что сексуальные сцены не были тем единственным, что искал в нем читатель. Отзывы посыпались с новой силой. Доктор Джонсон высказал мысль о том, что Ричардсон "расширил знание о человеческой природе", а Дидро говорил, что "Памела" заставляет его в действительности переживать события, описанные в романе, - комментарий, который как ничто лучше объясняет популярность Ричардсона. Теперь, с высоты двадцатого столетия мы можем сказать, что даже самые убежденные поклонники Ричардсона не смогли уловить неординарность его творческого достижения. Доктор Джонсон, будучи в высшей степени расположен к Ричардсону, в ответ на то, что этот пожилой владелец типографии мог бы стать одним из величайших новаторов в истории литературы, наверняка разразился бы своим рычащим брюзжанием ("Ваши чувства, сэр, идут Вам больше, нежели Ваш писателя, расширившего наши познания о человеческой природе, - совсем нет, - но как писателя, освободившего человеческое воображение. Теперь, погружаясь в цвета наших телевизионных экранов и переносясь через пространство вплоть до Самарканда - или даже до Луны, - мы практически не имеем реального представления о том, что значило родиться три или четыре столетия назад. Произнося слова "Англия Шекспира" или "Лондон Джонсона", мы воскрешаем в нашем воображении разноцветные картинки с торговыми судами на Темзе и многочисленными тавернами и кофейнями на берегу. На самом деле главной характеристикой жизни в то время была ее абсолютная монотонность. Представления об этом мы можем получить отчасти из тех русских романов девятнадцатого века, которые описывали жизнь в маленьких деревнях и заштатных городках, где, казалось, ничего не происходит; этот образ ближе к истинной Англии Шекспира. Разумеется, в ней существовали театры, но лишь в крупных городах. В ней были книги - и даже романы, но лишь богатые люди могли себе позволить их купить; и, наконец, большинство людей было просто неграмотно. Большинство людей жило и умирало, будучи не в силах заглянуть за пределы той повседневной рутины, в которой существовали их родители и предки. С рождения они находились за огромной стеной, не будучи в состоянии увидеть то, что творилось за ее пределами. Стандарты образования постепенно менялись; все большее количество людей обучалось грамоте. Но по-прежнему читать было практически нечего. Отчасти это объясняет огромную популярность журнала "Зритель", который Аддисон и Стил начали - ежедневно - выпускать в свет в 1711 году. Это не было ежедневным изданием в современном смысле этого слова; бросалась в глаза |
|
|