"Роберт А.Уилсон, Роберт Шей. Золотое яблоко ("Иллюминатус!" #2) " - читать интересную книгу автора

заставило меня вспомнить легенды о морском змее и изображения динозавров,
воссозданные палеонтологами. И тогда я начал фантазировать: предположим,
Дагон был реальностью - не богом, а просто долгоживущим существом,
состоявшим в отдаленном родстве с огромными ископаемыми ящерами. Я написал
простой рассказ, желая развлечь тех, кто любит читать о потусторонних силах
и готических ужасах. Представьте мое удивление, когда со мной начали
связываться различные оккультные группы, спрашивая, к какой группе я
принадлежу и на чьей я стороне. Они ужасно разозлились, когда я предельно
четко заявил, что не верю в такую ерунду.
- Но тогда зачем, - спросил в недоумении Дрейк, - вы узнавали все
больше и больше об этих тайных оккультных учениях и вводили их в последующие
рассказы?
- Я художник, - сказал Лавкрафт, - боюсь, довольно посредственный
художник, и не убеждайте меня в обратном. Среди всех добродетелей я больше
всего ценю честность. Мне бы хотелось верить в сверхъестественные миры, в
мир социальной справедливости и в мою гениальность. Но здравый смысл велит
смотреть фактам в лицо: мир состоит из слепой материи, порочные и жестокие
всегда третировали и будут третировать слабых и невинных, а моя возможность
создать в небольшом художественном пространстве жуткий мир, привлекательный
для весьма ограниченной и весьма специфической читательской аудитории, почти
микроскопична. Однако мне бы хотелось, чтобы все было иначе. Поэтому, пусть
и в консервативной форме, я поддерживаю некоторые законодательные
инициативы, которые могут улучшить социальные условия жизни бедноты, и хотя
мой писательский дар более чем скромен, я стремлюсь повысить уровень моей
жалкой прозы. Вампиры, привидения и оборотни себя изжили; они вызывают
больше хихиканья, чем страха. Таким образом, когда после публикации "Дагона"
я начал изучать древнее знание, то решил вводить его в мои рассказы. Вы даже
не представляете, сколько часов я потратил в Мискатонике на чтение старых
томов, пробираясь сквозь тонны макулатуры - Альхазреда, Леви и фон Юнцта,
которые, вы же понимаете, были клиническими случаями, - чтобы выискать
действительно неизвестные фантазии, которые могли вызвать у моих читателей
неподдельный шок, и заставить их по-настоящему содрогнуться.
- И вы ни разу не получали угроз от какой-нибудь из оккультных групп за
то, что в открытую писали в своих рассказах о Йог-Сототе или Ктулху?
- Только когда я написал о Хали, - ответил Лавкрафт с насмешливой
улыбкой. - Нашлась добрая душа, которая напомнила, что произошло с Бирсом,
когда он начал писать на эту тему слишком откровенно. Однако это было
дружеское предупреждение, а вовсе не угроза. Мистер Дрейк, вы ведь банкир и
бизнесмен. Разумеется, вы не воспринимаете все это всерьез?
- Позвольте мне ответить вопросом на вопрос, - осторожно произнес
Дрейк. - Почему вы, решив превратить эзотерическое знание в экзотерическое,
введя его в ваши рассказы, нигде не упоминаете о Законе Пятерок? Не совсем
так, - поправил его Лавкрафт. - На самом деле я намекал на него довольно
откровенно в рассказе "В горах безумия". Вы его не читали? Это самое длинное
и, как мне кажется, самое лучшее мое произведение на сегодняшний день. - Он
неожиданно побледнел.
- В "Жизни Чарльза Декстера Уорда", - настаивал Дрейк, - вы цитируете
формулу из "Истории магии" Элифаса Леви. Но цитируете не полностью. Почему?
Лавкрафт сделал глоток чая, очевидно, стараясь получше сформулировать
ответ. Наконец он сказал: