"Чарльз Уильямс. Сошествие во Ад ("Аспекты Силы" #6) " - читать интересную книгу автора

устраивала. Карьеру его можно было считать успешной отчасти благодаря
Фортуне, которая возносит или губит благополучие генералов, отчасти
благодаря собственной инстинктивной тактической осторожности. Правда, с тех
пор, как он перебрался в Баттл-Хилл, спокойное течение его жизни несколько
поколебалось. Уэнтворту недавно перевалило за пятьдесят, и его тело вдруг
стало замечать, как стремительно сокращается отпущенное ему время жизни и
как излишне осторожен он был в прошлом. В больших, темных, широко
расставленных глазах военного историка поселилось беспокойство. А еще ему
стали сниться сны. Незримая жизнь Баттл-Хилл давила на сознание здешних
обитателей, делая любые зыбкие проявления иного резче и отчетливее.
Один сон был маленький и совсем незначимый, как сказала бы миссис
Парри; вовсе не из породы вещих снов, скорее - предчувствие чего-то
надвигающегося. Сон был довольно прост, но он повторялся. Уэнтворту снилось,
что он спускается вниз по веревке; он ничего больше не делал, только
спускался. Веревка была белая, такая белая, словно светилась в подземном
мраке, и она уходила куда-то ввысь, бесконечно далеко. Невозможно было
различить, где или к чему она прикреплена, однако по ее натяжению можно было
понять, что закреплены оба ее конца. Он совсем не скользил; просто спускался
по узлам, которые ощущал руками и ногами, но никогда не видел глазами. Спуск
был каким-то странным, потому что движение никак не воспринималось, и вместе
с тем он знал, что опускается ближе и ближе к концу веревки. Иногда он
всматривался вниз, но видел только белую полосу, уходящую в черную пропасть.
Он не чувствовал страха; спускался - если действительно спускался -
уверенно, и бесконечное черное ничто вокруг не страшило его. Падения он тоже
не боялся. Его не беспокоило и окончание пути - судя по ощущениям, никакое
чудовище не поджидало его внизу. Однако каждый раз, проснувшись, он ощущал
легкий неприятный привкус, словно побывал у дантиста. Он вспоминал, что
хотел прекратить спуск, но почему-то не мог. Миллион ярдов или лет веревки
тянулись над ним; и миллион лет или ярдов ждали его внизу. А может, не
миллион, а сотня, или десяток, или всего-то два-три ярда. Может, это вообще
не он спускался, а веревка поднималась - их окружало вечное безмолвие и
чернота ночи, в которой видны были только он да тонкий белый шнур.
Люди склонны пренебрежительно относиться к снам днем, однако по ночам
те же люди оказываются полностью во власти снов. Всю жизнь сны доставляли
Уэнтворту удовольствие; он чувствовал себя в них художником, творцом. Он
взял себе за правило думать перед сном о приятных вещах: иногда - о
знакомых, чаще - об отзывах на свою последнюю книгу, или о своем устойчивом
финансовом положении, или о том, как дальше строить новую книгу, или о том,
как изменился бы мир, если бы Цезарь нанял балеарских пращников во время
войны в Галлии. Иногда во снах эти фантазии приносили причудливые плоды - и
вот уже Цезарь подписывает чек, чтобы оплатить занятия Уэнтворта в
Лондонской библиотеке, а балеарские наемники учатся у него обращению с
пращой. Как правило, кончалось все одинаково: в дверь стучала экономка или
на смену одному сну приходил другой.
Для беспокойных снов были две причины, если не считать уже
упоминавшейся сущности Баттл-Хилл и бродящего временами возле дома
привидения. Одна из них носила профессиональный характер, а другую он
скрывал даже от самого себя. Первая звалась Астон Моффатт; а вторая - Адела
Хант. Астон Моффатт был его коллегой, военным историком, возможно,
единственным в целом свете, достойным внимания Уэнтворта. Они вели долгую и