"Оскар Уайлд. De Profundis (Тюремная исповедь)" - читать интересную книгу автора

Только раз в жизни я испытал такой же ужас перед человеком. Это было, когда
в мою библиотеку на Тайт-стрит в припадке бешенства ворвался твой отец со
своим вышибалой или приятелем и, размахивая коротенькими ручками, брызжа
слюной, выкрикивал все грязные слова, какие рождались в его грязной душе,
все гнусные угрозы, которые он потом так хитро привел в исполнение. Но,
разумеется, тогда выйти из комнаты пришлось не мне, а ему. Я его выставил.
От тебя я ушел сам. Не впервые мне пришлось спасать тебя от тебя самого.
Ты закончил письмо такими словами: "Когда вы не на пьедестале, вы
никому не интересны. В следующий раз, как только вы заболеете, я немедленно
уеду". Какая же грубость душевной ткани сказывается в этих словах! Какое
полное отсутствие воображения! Каким черствым, каким вульгарным стал твой
характер! "Когда вы не на пьедестале, вы никому не интересны. В следующий
раз, как только вы заболеете, я немедленно уеду". Сколько раз в
омерзительных одиночках разных тюрем, куда меня сажали, я вспоминал эти
слова! Я повторял их про себя и думал, хотя, быть может, и несправедливо,
что в них кроется причина твоего странного молчания. То, что ты мне написал,
когда я и болел только потому, что заразился, ухаживая за тобой, было,
конечно, гадко, грубо и жестоко с твоей стороны, но для любого человека
писать так другому было бы грехом непростительным, если только существуют
грехи, которым нет прощения. Должен сознаться, что, прочитав твое письмо, я
почти физически почувствовал себя замаранным, словно, общаясь с человеком
такого пошиба, я навеки непоправимо осквернил и покрыл позором всю свою
жизнь. Конечно, мысль была верная, но до какой степени верная, об этом я
узнал только через полгода. А тогда я решил вернуться в пятницу в Лондон,
повидаться лично с сэром Джорджем Льюисом[27] и просить его написать твоему
отцу и сообщить ему, что я решил ни в коем случае не пускать тебя в свой
дом, не позволять тебе садиться со мной за стол, говорить со мной, гулять со
мной, - словом, никогда и нигде не бывать в твоем обществе. После этого я
написал бы тебе, только для того чтобы уведомить тебя о принятом мной
решении, причину которого ты неизбежно должен был бы понять. В четверг
вечером у меня все уже было готово, когда в пятницу утром, завтракая перед
отъездом, я случайно развернул газету и увидел телеграмму, где говорилось,
что твой старший брат, истинный глава семьи, наследник титула, опора всего
дома, был найден в канаве, мертвый, а рядом с ним лежал его разряженный
револьвер.[28] Ужасающие обстоятельства, при которых разыгралась эта
драма, - несчастный случай, как выяснилось впоследствии, но тогда
связывавшийся с самыми мрачными предположениями, горечь при мысли о
внезапной смерти юноши, столь любимого всеми, кто его знал, почти накануне
его женитьбы, представление о том, каким горем стала или должна была стать
для тебя эта потеря, мысль о том, что значит для твоей матери смерть сына,
который был ей утешением, радостью в жизни и, как она сама мне однажды
сказала, никогда, с самого дня рождения, не заставил ее пролить ни одной
слезы; то, что я понимал, как ты сейчас одинок, потому что оба твои брата
уехали в Европу, и твоей матери, твоей сестре больше не к кому, кроме тебя,
обратиться не только за поддержкой в их горе, но и за помощью в тех
горестных и страшных обязанностях, которые Смерть налагает на нас, заставляя
заботиться о мрачных мелочах; живое ощущение lacrimae rerum,[29] - все эти
чувства и мысли, обуревавшие меня в тот час, вызвали во мне бесконечную
жалость к тебе и твоей семье. Забылась вся горечь, вся моя обида на тебя. Я
не мог обойтись с тобой в твоем несчастье так, как ты обошелся со мной во