"Джеймс Уайт. Большая операция" - читать интересную книгу автора

незадолго до того, как его тело было иссушено и облучено, по нему
пробежали тени атомных бомбардировщиков, которые мало отличаются от теней
наших летательных аппаратов.
- Приземлимся минуты через четыре, - неожиданно сообщил Харрисон. -
Боюсь, что это будет на побережье - в нашей лохани слишком много дыр,
чтобы она осталась на плаву. Мы в поле зрения "Декарта", и они высылают
вертолет.
Глядя на лицо пилота, Конвей едва сдержал улыбку. Оно напоминало
маску недогримировавшегося клоуна. От отчаянного напряжения брови
лейтенанта нелепо изогнулись, а нижняя губа, которую он без устали жевал с
момента старта, превратилась в пунцовую дугу и придавала лицу ухмыляющееся
выражение.
- Инструменты здесь действовать не могут, и кроме небольшого
радиоактивного фона никаких опасностей в этом районе нет. Можете спокойно
приземляться.
- Ваша уверенность в моих профессиональных способностях просто
трогает, - сказал пилот.
Их неровный полет перешел в едва контролируемое движение кормой
вперед. Земная поверхность накренилась и ринулась им навстречу. Харрисон
замедлил падение, включив на полную мощность аварийные двигатели.
Послышался раздирающий слух металлический скрежет, и все остальные
лампочки на панели загорелись красным светом.
- Харрисон, вы разваливаетесь на куски... - начал радист с "Декарта",
и тут они приземлились.
Еще несколько дней после этого наблюдатели спорили, было ли это
приземлением или они просто врезались в поверхность. Амортизационные опоры
выгнулись, отвалившаяся корма еще больше смягчила удар, остальное приняли
на себя противоперегрузочные кресла, даже несмотря на то, что корабль
опрокинулся, упал на бок и в нескольких футах от них сквозь щель в обшивке
замелькал дневной свет. Спасательный вертолет был уже почти над ними.
- Всем выйти, - приказал Харрисон. - Защитный экран реактора
поврежден.
Глядя на мертвую, лишенную красок поверхность вокруг, Конвей снова
подумал о пациенте.
- Чуть больше или чуть меньше радиации в данном случае не делает
большой разницы, - сердито заметил он.
- Для вашего пациента, да, - настойчиво произнес лейтенант. -
Возможно, это эгоистично, но я подумал о своем будущем потомстве.
Пожалуйста, выходите первыми.
Во время короткого перелета на корабль-матку Конвей молча смотрел в
иллюминатор и тщетно пытался отделаться от чувства страха и
неполноценности. Его страхи были реакцией на то, что вполне могло
оказаться фатальным кораблекрушением, и следствием мыслей о еще более
опасном путешествии, предстоящем ему через несколько дней. И любой врач
ощутил бы себя ничтожным на фоне пациента, которого нельзя охватить даже
взглядом. Он чувствовал себя одиноким микробом, пытающимся вылечить
существо, в чьем теле он находился. Его вдруг охватила жуткая тоска по
обычным отношениям между пациентами и врачами, царившим в Госпитале, хотя
лишь немногих из больных и коллег Конвея можно было считать обычными.
Он подумал, что не лучше ли было бы послать генерала в медицинский