"Дональд Уэстлейк. Девушка из моих грез" - читать интересную книгу автора

друга и, хотя пока не ложились в одну постель, но любовниками уже стали. Я
был спокоен, уверен в себе, нетороплив, я не чувствовал никакой
настоятельной необходимости соблазнить мою Делию сейчас же, немедленно. Я
знал, что время придет, а в мгновения нежности видел по глазам Делии, что
она тоже это знает и ничего не боится.
Мы познавали друг друга без спешки. Целовались, и я крепко обнимал Делию
за тонкую талию, касался ее груди, а однажды лунной ночью на пустынном
пляже гладил ее красивые бедра.
Как же я любил мою Делию! И как нуждался в ней. Каким прекрасным
противоядием стала она для меня теперь, когда моя жизнь наяву делалась все
горше и горше.
Разумеется, в этом был повинен мистер Миллер. Делия успокаивала меня и
услаждала мою ночную жизнь, зато мистер Миллер гадил мне днем. Вскоре наш
магазин было не узнать. Почти все старые работники уволились, повсюду
расплодился молодняк и воцарились новые порядки. Полагаю, меня не выгнали
лишь потому, что я был безответной и долготерпеливой жертвой, смиренной
мишенью насмешек мистера Миллера с его гнусавым голосом, кривыми
ухмылочками и желчными взглядами. Он так рвался в президенты, так жаждал
прибрать к рукам "Уиллис и де-Кальб", что был готов на совершенно
немыслимые мерзости.
Едва ли я был полностью неуязвим, но, во всяком случае, психические атаки
мистера Миллера не очень беспокоили меня. Радостные и безмятежные сны
помогали мне пережить почти все его нападки, кроме самых яростных. А еще
произошло вот что. Я вдруг обнаружил, что мне стало легче общаться с
людьми наяву. Покупателницы и свеженанятые молодые продавщицы начали
давать мне понять, что я им не совсем безразличен. Разумеется, я хранил
верность моей Делии, но было приятно сознавать, что светская жизнь наяву
при желании вполне доступна мне. Хотя я не мог представить себе женщину,
которая подарила бы мне больше счастья, чем Делия.
А потом все начало меняться. Настолько медленно, что я даже не знаю, как
долго происходили эти изменения, прежде чем мне удалось уловить их. Меня
насторожили глаза моей Делии. Теплые и бездонные, они вдруг сделались
плоскими, холодными, стеклянными. От былой искренности и чарующей прелести
не осталось и следа. А иногда Делия задумчиво хмурилась, и лицо ее
становилось сосредоточенно-серьезным.
- В чем дело? - спрашивал я ее. - Скажи. Если я сумею чем-то помочь...
- Ничего, - упрямо твердила она. - Ничего страшного, дорогой, честное
слово...
И чмокала меня в щеку.
Дела мои во сне шли все хуже и хуже, зато наяву, в магазине, стали
мало-помалу налаживаться. Всех кандидатов на увольнение рассчитали, новые
работники освоились на своих местах и приспособились к установившимся
порядкам. Мистер Миллер, похоже, чувствовал себя как рыба в воде. Он все
реже выказывал неуверенность в себе и, как следствие, все реже срывал на
мне зло. Иногда он по несколько дней кряду избегал меня, словно стыдясь
своей резкости.
Меня это вполне устраивало. И не имело особого значения, ибо мое
бодрствование было не более чем неизбежным приложением, нагрузкой ко сну,
который и составлял для меня смысл существования. И во сне этом мне жилось
не очень хорошо. Совсем не хорошо.