"Скотт Вестерфельд. Инферно. Армия ночи" - читать интересную книгу автора

сниженного давления" - фактически огромный, сделанный из воздуха
презерватив. Через весь дом со всех направлений в сторону Шринк постоянно
дует ветер. Ни один даже заблудившийся городской микроб не может избежать
ее, потому что весь воздух в доме движется к ней. После того как она
выдохнула воздух, он проходит микрофильтрацию, подвергается обработке
хлором, нагревается примерно до двухсот градусов по Цельсию и только потом
выбрасывается из дома через вечно коптящий дымоход.
Такая же система установлена на заводах, производящих биологическое
оружие, и в лабораториях в Атланте, где ученые хранят в запертом
морозильнике вирус оспы.
Шринк и вправду болела оспой, она сама мне об этом рассказывала. Она
носитель, как и мы, охотники, но живет уже очень долго, даже дольше, чем
Ночной Мэр. Она настолько стара, что застала времена, когда еще не изобрели
прививок, когда корь и оспа убивали больше людей, чем войны. Паразит,
конечно, сделал ее невосприимчивой к болезням, но она до сего дня носит в
себе микроскопические осколки самых разных человеческих заболеваний прошлых
времен. Поэтому ее и держат в пузыре.
Да, мы, инферны, живем по-настоящему долго.
Правительству Нью-Йорка около трехсот пятидесяти лет, на полтора
столетия больше, чем Соединенным Штатам Америки. Власти Ночного Дозора уже
давно откололись от муниципальных - как и нфериам, на которых мы охотимся,
нам приходится скрываться, - однако Ночной Мэр был пожизненно назначен на
эту должность в 1687 году. Просто так уж получилось, что он до сих пор жив.
Таким образом, в Новом Свете именно мы являемся самой старой властью,
обгоняя франкмасонов на сорок шесть лет.
Ночной Mэp собственными глазами видел судилища над ведьмами в 1690-х.
Он был здесь во время Войны за независимость, когда обитавших в городе
черных крыс выживали серые норвежские (что, кстати, происходит до сих пор),
и он был здесь во время попытки переворота в 1794 году. Мы знаем этот город.
Полки позади письменного стола Шринк забиты куклами из ее древней
коллекции, потертые и помятые головы которых покрыты волосами, сделанными из
конских грив и кудели ручного прядения. Они сидят там в тусклом свете со
своими застывшими, нарисованными улыбками. Столетия прошли с тех пор, как
детские пальчики касались кукольных лиц, я без труда могу вообразить
оставшийся от этого противный запах. И Шринк не купила их как антиквариат;
буквально каждую она вытащила из рук спящего ребенка еще в те времена, когда
куклы были современниками этих детей.
Теперь это просто странная причуда, но с ее коллекцией не сравнятся
никакие фетиши, которые могли бы распространять заболевание. Иногда я
задаюсь вопросом - а что, если существование в пузыре просто способ загнать
в угол древние, неосуществленные желания Шринк? Летним днем в Манхэттене,
когда все женщины в городе разгуливают полуобнаженными, я тоже хочу, чтобы
меня заперли в каком-нибудь пузыре.
- Привет, Малыш, - сказала она, подняв взгляд от бумаг на столе.
Я скривился, но жаловаться было не на что. Тот, кто живет на свете
больше пяти столетий, имеет право называть Малышом любого. Старательно
держась на почтительном расстоянии от нарисованной на полу красной линии, я
сел в кресло. Стоит пересечь линию, и помощники Шринк тут же разденут меня
до нитки и сожгут все, и придется потом добираться домой в неудобной, тесной
одежде, да еще и с выглядывающим из-под нее нижним бельем. Все в Дозоре