"Повелительница зеркал" - читать интересную книгу автора (Рыжая Марика)

Глава 7 Привет из XVII века

Ника понуро стояла на станции «Гнилая канава». Днем она не казалась такой страшной. Рядом топталась мать, поглядывая на железную дорогу.

Вчера Ника ушла от Ады в полной растерянности.

«Они ведут себя так, будто знают, что победят! — думала она. — А что будет, если они выиграют? Если они и вправду что-то могут? Но это же бред, бессмыслица!».

Вдобавок ей еще вручили кусок березовой коры и перо.

— Так ты сможешь в любой момент связаться с нами, — сказал Алик, подавая ей перо. — Просто напиши на бересте то, что хочешь сообщить, указав имя адресата, и подпишись!

Ника сунула бересту в карман, не веря ни одному слову.

По дороге домой Нику застал ливень. Домой она пришла вдрызг мокрая и в скверном расположении духа…

Девочка услышала грохот. Вдали показался длинный, как вареные спагетти, поезд.

Состав подкатил к станции. Из первого вагона вывалился слегка помятый дядя Лаврентий. Это был скользкий тип с маленькими липкими глазками, зали-занными на затылок волосами и фигурой, напоминающей лопату.

— Ох, Лаврентий! — мама бросилась ему на шею. — Как доехал? Все хорошо?

— Да, Сонечка, все отлично, — произнес Трехлапкин наждачным голосом, по-хлопывая Софью по лопаткам и награждая ее скупым поцелуем.

Ника вспомнила, как Ада и остальные рассказали ей вчера, как «просвечи-вать» ауру и отраженные в ней эмоции. Девочка скосила глаза и попыталась сфокусироваться на родственнике. Аура у Лаврентия была густая и желтовато-серая. Вокруг нее мерцали резкие сиреневые искры Неискренности и расплывались лимонные пятна Презрения.

«Откуда я все это знаю?» — изумилась она.

Трехлапкин тем временем оглядывал ее липким взглядом.

— Ну, здравствуй, племяшка! — сказал он деланно бодрым голосом и раскрыл объятия.

Нике совершенно не хотелось пачкаться о противную ауру Лаврентия, но, чтобы не огорчать мать, она подошла и обняла дядю. От Трехлапкина воняло заплесневелыми сухарями и корицей. «Дикое сочетание!» — подумала Вероника, разрывая объятия.

Девочку словно обожгло искрой Неискренности. Лаврентий глядел на нее. На лице его было написано некое подобие улыбки. Ника в свою очередь одарила его улыбочкой под условным названием «Шел-бы-ты-отсюда-дядя».

— Ну, пойдемте в дом, — предложила сияющая мать.

Троица направилась в деревню.

Придя в дом, Ника уселась на обшарпанный табурет и стала смотреть, как мама носится с дорогим братцем. Вероника скосила глаза. Аура матери так и светилась Счастьем.

Лаврентия усадили за стол. Отец, сидевший за столом с газетой в руках, хо-лодно кивнул. Мать поставила перед родственником большую тарелку щей.

— Кушай, милый, ты наверняка голоден!

— Спасибо, Сонечка, очень вкусно.

С этими словами Лаврентий с кислым видом начал хлебать щи.

«И вовсе ему не вкусно!» — с презрением подумала Ника, снова скосив глаза и увидев острые шипы Отвращения.

Внезапно дядька перестал есть и поглядел на племянницу. Сообразив, что после этого последует, Ника стала искать повод уйти с кухни.

— Не спеши, племяшка, — проговорил Лаврентий противным голосом, кото-рый у него считался ласковым. — Расскажи-ка дяде стишок!

Девочка с отчаянием поглядела на мать. Та была слегка озадачена.

— Ты что, Лаврентий? — деланно веселым голосом проговорила она. — Она у нас уже большая! Как-никак четырнадцать лет в январе стукнет!

— Ничего, ничего, пускай расскажет, — сказал Лаврентий.

Ника разозлилась. В его ауре растекалось ничем не прикрытое Злорадство.

«Ну, ладно, — подумала Ника со злостью, — раз уж ты так хочешь…». Вчера вечером Ада дала ей сборник стихов Омара Хайяма, как раз на такой случай!

Ника встала на обшарпанный табурет и задела головой пыльную люстру.

— Омар Хайям! — громко объявила Ника. — Рубаи.

Я печалюсь, что жизнь протекла безотрадно.

Хлеб мой горек и сух, а дыхание смрадно.

Презираем Всевышним, придавлен грехом,

Я с одышкой тащусь прямо в ад, ну и ладно.

Рассказав такое оптимистичное стихотворение, Вероника спрыгнула с табу-ретки и оглядела взрослых. Они, вытаращив глаза, смотрели на нее.

— Н…Никуша, откуда ты знаешь стихи Омара Хайяма?! — заикаясь, спросила мама.

— А? — небрежно откликнулась дочь. — Одна здешняя девочка дала почитать. Знаешь, мамочка, мне так понравилось!

Она с довольной улыбкой глядела на Лаврентия. Тот смотрел с не-доумением и страхом.

«Что, ожидал услышать стишок про зайчика?» — издевательски спросила его мысленно Ника.

— Мам, я пойду к себе, — сообщила она и удалилась, попутно стащив со стола булочку.

В прекрасном настроении Ника поднялась к себе наверх.

«Делать совершенно нечего, — подумала она, наблюдая, как по потолку ползет муха, — разве что…»

Она достала из кармана кусочек коры и перо, которые ей дали ребята.

«И как им раньше писали?» — подумала Ника, разглядывая перо. На кончике не было чернил. Ника сердито ткнула пером в бересту. На коре вдруг появилась жирная клякса и тут же исчезла.

— Тоже фокусы! — презрительно вслух произнесла Ника.

Ника думала, кому бы написать. Остановившись на Алике, она вывела:

«Птичка в клетке, Алик. Мои действия? Ника С.»

Перо царапало по бересте, оставляя кляксы. Ника перечитала написанное.

«Отличный шифр», — скептически подумала она.

Внезапно надпись исчезла.

— Здорово, — сказала Ника чуть удивленным голосом.

Она вышла из-за стола.

— Чем бы заняться? — вслух спросила девочка.

Внезапно взгляд ее упал на буфет с многочисленными шкафчиками.

«Интересно, что там? — подумала Ника с любопытством. — Конечно, неприлично шарить в чужих вещах, но это все-таки моя комната».

Подойдя к буфету, она открыла один из шкафчиков. Внезапно оттуда вырвалась стая черных бабочек, которые, покружив по комнате, вылетели в распахнутое окно. Ника от удивления и страха споткнулась и повалилась на дощатый пол. Лежа на полу, она оглянулась на окно. Бабочек не было.

Ника с ужасом уставилась на шкафчик. Но, так как больше из него ничего не вылетало, осмелилась в него заглянуть. Там лежала какая-то склянка и небольшое зеркало в медной раме. Ника взяла его в руки. На поверхности зеркала не было ни пылинки. Странно, в буфете явно давно не убирались.

Ника погляделась в него и неожиданно для себя нашла, что она необыкновенно красива.

«Какая же я все-таки красавица! — с восхищением подумала она, разглядывая себя. — Крылова по сравнению со мной ничто! Просто глупая куропатка! И Краснова тоже!»

— Алик будет моим! — крикнула она и счастливо засмеялась, закружившись по комнате. Она все никак не могла оторвать взгляд от своего отражения.

Неожиданно что-то обожгло Нике бедро. Она вскрикнула и, выронив зерка-ло, упала на кровать. Вероника словно пришла в себя и с ненавистью поглядела на зеркало, невинно лежащее возле ножки стола.

Встав с кровати, девочка подошла к зеркалу, взяла его двумя пальцами, как какую-нибудь жабу, и, поглядев на него с отвращением, выкинула в окно. Проделав это, Ника подошла к окну. Зеркало упало в лопухи, росшие у соседнего забора. Внезапно послышалась брань, и из лопухов выскочил бородатый мужик, поспешно застегивающий штаны.

Ника ойкнула и торопливо отошла от окна. Она вдруг вспомнила, что, когда смотрелась в зеркало, что-то обожгло ей бедро.

— Береста! — осенило ее. Она спешно полезла в карман за корой. На ней широким и скачущим, как линия кардиограммы, почерком было написано:

«Ника! Предложи птичке прогуляться в березовую рощу, в три часа пополудни! Алик Б.»

— Нет, он издевается! — возмутилась Ника. — Ему что, не нравится мой шифр?

Девочка глянула на наручные часы. Без пятнадцати час.

«Да у меня еще куча времени!» — обрадовалась Ника. Решив продолжить раскопки в буфете, она с опаской поглядела на склянку, зловеще поблескивающую в солнечных лучах. «Ее я, пожалуй, трогать не стану», — подумала она и открыла другой шкафчик. В нем было пусто, и Ника, пожав плечами, уже было хотела закрыть дверцу, как тут откуда-то — ей даже показалось, что из самой дверцы — ей под ноги упал какой-то пожелтевший листок. Она внимательно осмотрела дверцу, даже заглянула снизу, но никакой, даже самой узенькой щели, откуда мог бы выпасть листок, там не было видно.

Ника подняла находку. Никогда ей не приходилось держать в руках такой бумаги (или картона?): желтовато-серой, шероховатой, как будто даже рыхлой, но очень плотной. Листок был плотно исписан мелкими буквами, чёрными, где-то даже с зелёным отливом, и совершенно незнакомыми. Впрочем, некоторые из них были похожи на обычные, русские, но уж очень затейливо нарисованные.

Не сказать, чтобы Ника была чересчур любопытна, но листок как будто звал: ну прочти, прочти меня. К тому же, девочка каким-то внутренним чувством ощущала, что эта бумага имеет к ней, Нике, какое-то отношение.

Она перевернула листок. Там было пусто, но когда она снова взглянула на буквы, то едва не выпустила листок из рук. Буквы из чёрных стали фиолетовыми и совершенно обычными. Только слова из этих обычных букв складывались совершенно необычные, что-то вроде: «ЗДРВИ ДРГЯ НКА».

Ника недоверчиво взглянула на листок, крепко зажмурилась и снова крута-нула его туда-сюда. Открыв глаза, она с изумлением прочла:

«Здравствуй, дорогая Ника!»

Ника чуть не упала от удивления. Она уже было подумала, что не стоит дальше читать, но любопытство пересилило. Чем дальше она углублялась в текст, тем сильнее удивлялась, особенно ее поразила дата: 1658 год!

«Если ты читаешь это письмо, значица ты уже знаешь, что есть на свете та-кая штука, как ведуны и ворожеи. Да-да, есть такие на белом свете!

Я — твой прапрапра… эх, туго у меня с арифметикой!.. дед Ферапонт Тоню-сенькой.

Не пужайся, внучка. Я, как ты, чудной, то бишь ведун… Поведаю тебе исто-рию одну. То не вымысел, то быль. Однажды в Сочельник, шестого января, при-шел я с пиршества царского. Пришел, помолился и лег почивать. Сплю я, и снится мне море. И идут по берегу Ангел, Бес и Простой человек. Идут, глядят на меня и молвят в один голос:

— Здравствуй, ведун Ферапонт!

Падаю на колени, кричу:

— Пощадите, силы небесные! Неужто конец мне пришел? Как-никак всего со-рок пять лет на белом свете живу, не жалуюсь!

Те глядят, улыбаются:

— Встань с коленей, ведун Ферапонт. По другому делу мы к тебе явились!

Я гляжу, не верю, но поднимаюся.

— Слушай, ведун Ферапонт! Много лет пройдет, много веков сменится — бу-дет у тебя прапра… ну, внучка то есть, Вероника свет Игоревна. Быть ей Великой ворожеей, Спасительницей рода вашего!

Слушаю, ушам не верю. Спрашиваю:

— Какой же дар у внучки моей будет?

Те переглянулись и молвят:

— Быть ей, как и тебе, ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦЕЙ ЗЕРКАЛ.

Вдруг чувствую — все перед глазами мутнеть стало. Ну, думаю, ща проснуся. Ан нет, гляжу — стою я в зале большой. А в зале огромные горы Солнечного камня! Красиво-то как, думаю! И вдруг глядь — проснулся! Утро уже.

Не думай, внучка, что ложь это, нет. Правда это истинная…

Вот и надумал я тебе письмецо накалякать. Авось дойдет до двадцатого-то века…

Прощевай, внученька, не поминай лихом!

Твой прапра… ну, в общем — дед, Ферапонт Тонюсенькой».