"Ирвин Уэлш. Порно" - читать интересную книгу автора

брошенного каким-то мудилой.
- Ты что, тупой? Тебя это что, не волнует?
С кем, черт возьми, этот клоун пытается говорить?
- Нет, меня ни хуя не волнует. - Мудак это заслужил. - Если уж ездишь,
тогда будь готов рисковать, - рявкаю я.
- Я потерял друга в том пожаре, ты, козел! - визжит разозленный
олигофрен.
- Он, наверное, был онанистом, если ты - его друг, - кричу я, но все же
тушу сигарету, когда мы вместе с толпой спускаемся по эскалатору на перрон.
Таня смеется, а эта Вэл просто в истерике, она как взбесилась.
Мы едем на метро до Камдена, где обретается Берни.
- Вам, девочки, лучше бы не шататься вокруг Кингз-Кросс, - улыбаюсь я,
точно зная, почему они там шатаются, - и уж точно - не с блядскими
ниггерами, - добавляю я. - Все, че им нада, - так это заполучить симпатичную
белую птичку и стать ее сутенером.
Детка Вэл улыбается, но Таня копает глубже.
- Как ты можешь так говорить? Мы же к Берни идем. Он один из твоих
самых лучших друзей, и он - черный.
- Ну да. Но я же не про себя говорю, это, можно сказать, мои братья,
мой народ. Почти все мои здешние друзья - черные. Я говорю о вас. Они же не
собираются продавать меня. Хотя, будь уверена, Берни, старый прохиндей,
непременно бы попытался, если бы знал, что ему это с рук сойдет.
Крошка Вэл, мальчик-девочка, снова хихикает этак очаровательно, а Таня
недовольно дуется.
Мы поднимаемся в квартиру Берни, я на секунду забыл, в каком подъезде
он живет, потому что мне необычно приходить сюда днем, при свете. Мы
беспокоим одинокого бомжа, пьяного в стельку, который валяется в луже
собственной мочи на лестничной площадке.
- Доброе утро, - ору я ему бодрым голосом, и пьянчуга в ответ булькает
что-то среднее между стоном и рыком.
- Вам-то легко говорить, - саркастически замечаю я, и девочки
улыбаются.
Берни еще не ложился, только что сам вернулся от Стиви. Он напряжен,
как стоячий член: черно-золотая масса цепей, зубов и перстней. Я чувствую
запах нашатыря, и можно даже не сомневаться, что у него там на кухне уже
раскурена трубочка, и он даст мне затянуться. Я делаю долгую, глубокую
затяжку, его большие глаза горят воодушевлением, а его зажигалка поджигает
крэк. Я задерживаю воздух в легких, и медленно выдыхаю, и чувствую это
грязное, дымное жжение в груди и слабость в ногах, но я хватаюсь за край
стола и наслаждаюсь холодным, пьянящим приходом. Я вижу каждую хлебную
крошку, каждую каплю воды в алюминиевой раковине - вижу с болезненной
четкостью, которая должна бы внушать отвращение, но не внушает, и меня бьет
озноб, загоняет меня в самый холод. Берни времени не теряет, у него уже
готова еще одна порция в старой грязной ложке, и он ссыпает пепел на фольгу
и укладывает его нежно и бережно - как родитель укладывает младенца в
кроватку. Я держу зажигалку наготове и поражаюсь рассчитанному неистовству
его затяжек. Берни как-то рассказывал мне, что он тренировался задерживать
дыхание под водой в ванне, чтобы увеличить объем легких. Я смотрю на ложку,
на атрибут, и думаю с отстраненной тревогой, как сильно все это похоже на
мои героиновые денечки. Ну и хуй с ним; теперь я старше и мудрее, и герыч