3

— А это что еще за тип?

Йоген заморгал спросонья. Лицо, которое он увидел над собой, определенно принадлежало не Акселю. Оно было старше, хоть еще и вполне молодое, а рыжеватая бородка и стеклышки очков без оправы были ему вовсе незнакомы.

Тут рядом с рыжеватой бородой замаячила белобрысая голова Таксы.

— Это наш новенький. Юрген-Йоахим Йегер — так его зовут. Господин Шаумель называет его Боксер, а для нас он Йойо.

— Это уже не имя, а целая адресная книга, — сказал рыжебородый. — Вставай, Йойо! Время! Разве ты не слышал побудки?

Йоген еще не совсем пришел в себя. Он потряс головой.

— Меня зовут Фред Винкельман, я практикант. Имя можешь сразу забыть, здесь меня называют Кайзер Рыжая Борода. А сейчас ты и вправду должен поспешить, не то другие твой завтрак стрескают. Свен, возьмешь его на себя?

Такса кивнул. Значит, его зовут Свен. Странно. Нет, вовсе не странно, а очень даже естественно. У других «собак» тоже должны быть какие-то настоящие имена. Такса, выходит, был Свеном.

— Айда вниз, мыться! Зубную щетку не забудь. Чистка зубов — это бзик Рыжей Бороды. А в остальном он мужик что надо. Если б он у нас всегда был… Никакого сравнения со Шмелем. Но практиканты задерживаются лишь на неделю-другую, потом продолжают свою учебу. С ними тут не считаются. Им даже характеристику написать не доверяют. Да шевелись ты, вылезай, наконец, из люльки!

Свен ухватил одеяло Йогена и сдернул его.

В умывальне царила шумная суматоха. Кайзер Рыжая Борода стоял в углу и наблюдал, как ребята, фыркая и прыская, обливаясь холодной водой, устраивали небольшие водные сражения, используя для этого краны, гоготали, пихались, в шутку совали друг дружку головой в раковину. Все выглядело совсем не так, как вчера вечером в душе.

— А кто зубы чистить будет? — громыхнул Рыжая Борода.

Свен начал, за ним вступили остальные. Хором они горланили «Гансика-малышку». Йоген тоже стал подтягивать, не выдержал — рассмеялся, поперхнулся, выплюнул пахнущую мятой воду в раковину и снова затянул про «посох и шляпу». Кайзер Рыжая Борода насвистывал мелодию.

И за завтраком было куда оживленнее, чем вчера за ужином. Разговоры перекидывались от стола к столу. То и дело звучал смех. Все это напоминало Йогену последний поход вместе с классом. А учитель Кремер, хоть и намного старше Рыжей Бороды, но там, на турбазе, словно бы сбросил десяток лет.

Но сейчас думать об учителе Кремере совсем не хотелось. Лучше не сейчас.

После завтрака все, кроме Йогена, взяли сумки с учебниками и отправились в школу. Йоген остался в полном одиночестве. Была суббота, и господин Катц решил, что объявляться в школе в последний учебный день на неделе смысла не имеет, это лучше сделать в понедельник, когда начнется полноценная трудовая неделя.

Господин Катц решил так, наверно, из самых лучших побуждений, однако сама идея была не из лучших. Когда кругом вертелись новые приятели, времени для грустных мыслей почти не оставалось. Сейчас же все опустело. Кровати в спальне, приведенные в идеальное состояние, производили какое-то мертвенное впечатление. И представить было невозможно, что каких-нибудь два часа назад в них спали ребята. Сам Йоген в жизни бы не соорудил такие уголки на подушке. Такса помог. Вообще-то господин Шаумель определил ему в няньки Пуделя, но тот, судя по всему, был страшно доволен, что Такса взял на себя его хлопоты.

Йоген подошел к аквариуму. Красивые рыбки. Они жадно хватали прикорм, который им насыпал Коккер. Они плавали кругами, тыкались в стеклянные стенки, посверкивали в электрическом свете. Ничего не скажешь, дивные созданья. Только вот в неволе. Знают ли они это? Наверное, они ничего другого и не видели. Язык не повернется сказать, что им в этом аквариуме живется хорошо.

А хорошо ли тут живется ребятам?

Надо бы их как-нибудь спросить.

Кайзер Рыжая Борода вошел в тот момент, когда Йоген разглядывал собачьи фото на шкафчиках.

— Господин Шаумель сегодня выходной, — сказал он, — но оставил записку. Напоминаю, что ты должен написать сочинение на тему «Почему я здесь».

— Но ведь я ему все вчера сказал, зачем это еще раз записывать?

Рыжая Борода потер переносицу, словно вопрос Йогена заставил его как следует задуматься.

— Хм, вопрос вовсе не такой уж нелогичный. Но послушай-ка… как тебя там зовут? У меня на имена память, знаешь ли, очень худая.

— Не знаю.

— Чего ты не знаешь?

— Кто я для вас. Настоящее мое имя Юрген-Йоахим Йегер, по-домашнему Йоген, здесь Йойо, для господина Шаумеля — Боксер.

— Для меня Боксера просто не существует, Йоген. Ну так вот, я считаю, тебе лучше написать сочинение. Во-первых, иногда полезно поразмышлять, во-вторых, не слишком полезно с самого начала конфликтовать с воспитателем, и, в-третьих, как мне кажется, другого более интересного занятия у тебя сейчас все равно нет.

— Я не буду писать сочинение.

— Хм… — Рыжая Борода задумался. — Я действительно не знаю, каким образом заставить тебя написать его. Но у меня обязательно будут неприятности, ведь господин Шаумель уверен, что я тебе об этом напомнил. Подумай хорошенько. Если все-таки решишь написать сочинение, приходи в кабинет воспитателей, и я дам тебе бумагу и ручку, ладно?

Йоген посмотрел вслед практиканту. Он чувствовал себя неуверенно. Когда другой так быстро отступает, трудно упрямо стоять на своем. Да и потом, с какой стати Рыжая Борода должен получать нахлобучку от господина Шаумеля? Ну, хорошо, он напишет это проклятое сочинение.

Йоген сидел за столом, перед ним два листа бумаги и авторучка. На первом листе красовалось название, выведенное его самым прилежным почерком. А дальше — пустота. Да и что ему писать?

На несколько строчек он ухлопал два часа, и в них, видимо, оказалось совсем не то, чего от него ожидали. Рыжая Борода, прочитав все, только покачал головой, прочитал еще раз, про себя, и затем снова — вслух:

— «Потому что этого хотела моя мама. Она говорит, что больше не справляется со мной, что я лентяй, и она не хочет, чтобы соседи говорили, будто это ее вина, а здесь, может быть, еще удастся сделать из меня порядочного человека. Я моей маме больше не нужен. Ей нужен сейчас господин Мёллер, ее шеф, а от меня она решила избавиться». Не маловато ли, Йоген?

— Это все.

— Хм. — Каждое «хм» Кайзера Рыжая Борода предваряло некоторую паузу для раздумий. Потом он заговорил, то и дело прерываясь, будто разговор не доставлял ему удовольствия: — Видишь ли, я посмотрел твое личное дело, и там написано несколько больше. А тебе не кажется, что в чем-то виноват ты сам?

Йоген покрутил в руках авторучку.

— Аксель вон тоже почти всегда был со мной, когда я что-нибудь… Но его ведь здесь нет.

— Кто это Аксель? О нем в твоем личном деле ничего не сказано.

— Может, мне его продать надо было?

— Хм. — Задумчивое покачивание головой. — Но если забыть о том, был этот Аксель с тобой или нет, ты же сам натворил дел, и то, что ты здесь, — закономерный итог, не так ли? Если Аксель вышел сухим из воды, а ты нет, то сказать, что тебе не повезло, нельзя, просто Акселю повезло, так ведь? Вот повезло ли ему на самом деле, об этом мы с тобой сейчас спорить не будем, на этот счет у меня свои соображения. А с тем, что одна мама виновата в твоем пребывании здесь, я согласиться не могу. Не кажется ли тебе, что за свои поступки надо отвечать?

Тогда Йоген взял у Рыжей Бороды лист бумаги и приписал к тексту одну строчку: «И еще я воровал». Почерк стремительный, неразборчивый.

Но Рыжая Борода, кажется, все разобрал. Он прочитал эту фразу, ничего не сказал и, поколебавшись, положил лист на стол воспитателя.

— А при чем тут Аксель? — спросил он. — Не хочешь ли рассказать мне о нем?

Йоген упрямо мотнул головой.

С какой стати он будет теперь закладывать Акселя, ведь даже в полиции он держал язык за зубами? То, что связано с Акселем, абсолютно никого не касается.

После той истории с сигаретами Йоген поначалу растерялся, но уже назавтра это ощущение исчезло.

С Акселем встретились, как обычно, у эскалатора, денег у него опять был полон карман, а о вчерашнем — ни звука. Всю следующую неделю об этом не вспоминалось, и в тот день, когда они познакомились с Эльвирой, тоже.

Сначала они засекли ее на эскалаторе. Аксель толкнул Йогена и указал на розовые, в обтяжку, брючки под небесно-голубым свитером.

— Клевая фигурка вон у той, что скажешь?

Йоген кивнул, а на втором этаже они ее обогнали, чтобы рассмотреть спереди.

Так ли уж она хороша, Йоген точно сказать не мог. Пожалуй, слишком раскрашенная, на его вкус. Бьющая в глаза бледно-розовая губная помада и темные тени на веках, узкое лицо, прямые светлые волосы. Наверное, она выглядела очень даже ничего. Так, по крайней мере, считал Аксель и дал это достаточно ясно понять; а уж если девушка нравилась Акселю, значит, что-то такое в ней было.

Девушка была примерно на год моложе Акселя и на год старше Йогена. Она вскоре заметила, что два парня следуют за ней по пятам. Несколько раз она оборачивалась и улыбалась куда-то в сторону. Потом и Аксель улыбался ей, иногда подмигивая.

Наконец девушка подрулила к знакомой стойке с проигрывателями и села на среднее из трех высоких кресел.

Аксель пальцем показал Йогену на одно из кресел, и они уселись, так что девушка оказалась посредине.

Звали ее Эльвира, ей было четырнадцать лет. Теперь уже и Йогену она казалась очень симпатичной, и голос у нее был приятный. Полчаса спустя они сидели у Макса и пили кока-колу. От пива Эльвира отказалась. Она ничуть не возражала, когда Аксель положил ей руку на плечи. Йоген этому слегка удивился, равно как и уверенности Акселя. Сам бы он на это никогда не решился.

Он заметил, что сидевшая напротив Эльвира то и дело поглядывает в его сторону. При этом уголки ее губ подрагивали, как будто всё происходящее она находила весьма забавным или же хотела установить между собой и Йогеном нечто вроде тайного взаимопонимания. Йоген тоже улыбался в ответ — Аксель вел себя совсем не так, как всегда, и производил несколько потешное впечатление.

Позже, когда Йоген отлучился в туалет, за ним последовал и Аксель.

— Слушай, Йоген, не сделаешь мне одолжение?

— Какое?

— Попрощайся! Ты же можешь сказать, что у тебя срочное дело. — Он улыбнулся. — Мне бы очень хотелось побыть с ней немного вдвоем. Такой кадр не каждый день попадается, а при тебе мне вряд ли удастся приручить милейшую Эльвиру.

— Как хочешь… — Это прозвучало отрывисто и обиженно.

— Ну чего ты сразу надулся, Йоген! Завтра ведь опять увидимся. Я, кстати, хочу спросить, не приведет ли Эльвира с собой приятельницу, тогда у каждого из нас будет по девчонке. Сечешь?

— Больно надо. Я и так уйти хотел. — Йоген даже не старался скрыть, что он обижен, но Аксель словно и не замечал этого.

Эльвира сделала разочарованную мину, когда Йоген попрощался; в дверях он еще раз обернулся и заметил, что она смотрит ему вслед. Однако настроение от этого не улучшилось. Вечером, умываясь перед сном, Йоген внимательно рассматривал себя в зеркало, и то, что он видел, ему вполне нравилось. Выглядел он наверняка не хуже, чем Аксель; возможно, даже и лучше. К черной кудрявой голове явно шла смугловатая кожа. А когда он улыбался, на щеках появлялись две ямочки. Йоген специально улыбнулся пару раз во весь рот, поигрывая ямочками. Потом слегка отвернул голову, пытаясь разглядеть себя в профиль, но это не удалось. Однако ему вполне хватило увиденного. И завтра он не позволит Акселю просто взять и выставить себя, если, конечно, Эльвира вообще появится. Она появилась и выглядела куда веселее, чем Аксель.

Ему льстило, что его совершенно открыто предпочитают Акселю. Хоть она и на год старше. Но самое удивительное, Аксель, судя по всему, ничуть не обижался. Он даже подмигнул Йогену без всякой зависти.

Они прогулялись по магазину. У прилавка с дамскими украшениями Эльвира задержалась, порылась в них, приложила к небесно-голубому свитеру яркие бусы и повздыхала:

— Неплохо бы смотрелось.

Когда они пошли дальше, Йоген чуть поотстал и позже — они опять сидели у Макса и пили кока-колу — выложил на стол и пододвинул к ней те самые яркие бусы:

— Вот. Это тебе!

Она удивленно распахнула глаза:

— Откуда они у тебя?

— У них этого добра столько, что его даже продают!

— А у тебя-то они как оказались?

— Ну, раз они тебе нравятся!..

Аксель бросил всепонимающий взгляд. Йоген отвернулся и покраснел, но причина смущения могла быть и в том, что для него дарить что-то девушке было еще не совсем обычным делом.

Эльвира, сияя, нацепила бусы, и они ей действительно очень шли. Потом она положила руку на стол, совсем рядом с рукой Йогена, и во время разговора отставила свой мизинец чуть в сторону, так, чтобы он касался его руки. Несколько раз она поводила пальчиком туда-сюда, что можно было принять и за ласку и за крохотный ответный подарок.

В последующие дни Аксель без всякой обиды примирился с тем, что Йогену Эльвира симпатизировала больше, чем ему. Он воспринимал это с улыбкой, даже немного строил из себя их покровителя, отлично понимая, что вряд ли лишится расположения Йогена и Эльвиры, пока оплачивает счета у Макса.

Все это внесло в жизнь Йогена многообразные перемены. Вторая половина дня была у него теперь всегда заполнена. Домой он возвращался в последнюю минуту, перед самым приходом мамы. Вечера не казались больше бесконечно длинными. Домашние задания, на которые раньше уходила изрядная часть послеобеденного времени, оставались еще не сделанными. В связи с чем они иногда основательно сокращались. Господин Кремер заметил это. Но Йоген считался вполне приличным учеником, поэтому никто не стал поднимать шума из-за того, что в последнее время он работал не столь добросовестно, как обычно.

Для Йогена важнее всего было то, что он больше не чувствовал себя одиноким. Пусть он в классе ни с кем не сошелся, зато у него были настоящие друзья — Аксель и Эльвира. Большинство ребят из его класса ничем подобным похвастаться не могли.

Йоген был доволен.

Эльвира тоже. Лишь однажды, когда они гуляли по улицам и навстречу им попалась другая пара, она дала понять, что им все-таки чего-то не хватает: парень нес в руках небольшой транзисторный приемник.

— Нам бы это тоже не помешало, — вздохнула Эльвира, — с музыкой гораздо приятнее.

Йогену показалось, будто она посмотрела на него с ожиданием и просьбой.

Уже на следующее утро он решил устранить этот пробел. Раньше чем обычно отправился он в универмаг, повертелся несколько минут в отделе, где продавались телевизоры, радиоприемники и пластинки и вскоре выискал приемник, который ему приглянулся.

Теперь оставалось выждать благоприятный момент. В этом отделе народу было не густо. Продавцы могли спокойно приглядывать за всеми любопытствующими. Йоген уселся за стойку, надел наушники и сделал вид, будто внимательно прослушивает новые диски. А сам внимательно следил за продавцами. Один из них подошел к своему коллеге, что-то сказал и поехал на эскалаторе вниз. Вскоре к продавцу обратилась пожилая дама и попросила продемонстрировать ей телевизор. При этом она выказывала редкостную несообразительность. Продавец с ней наверняка провозится. Ситуация благоприятная.

Йоген сполз с кресла и хотел уже было вразвалочку подойти к прилавку с портативными приемниками, как вдруг сзади кто-то положил ему на плечо руку. Вздрогнув, Йоген резко обернулся.

Это был Аксель.

— Что случилось? С каких это пор ты такой пугливый? — ухмыльнулся он.

Йоген облегченно вздохнул и, подмигнув, сказал:

— Слушай, Аксель, прикроешь меня, а? Я нам кое-что достану. Покрутись тут рядом, чтоб продавец меня не засек, если обернется. Хочу нас музыкой обеспечить. Для прогулок.

— Ну и ну! Ты уже по-крупному выступаешь, — с сомнением отозвался Аксель, но все-таки подошел к контейнеру, который был доверху завален пластинками, и стал в нем рыться.

Скосив глаза, Йоген убедился, что Аксель занял позицию как раз между ним и продавцом.

Еще один быстрый взгляд вокруг, ловкое движение рукой. Приемничек небольшой. Под курткой никто и не заметит.

А теперь — резко к эскалатору! До первого этажа у сердца все основания так бешено колотиться.

— Минуточку, приятель!

На сей раз это был не Аксель. Йоген хотел вырваться, но мужчина, который ничем не походил на магазинных служащих, крепко ухватил его за воротник куртки.

— Давай-ка без приключений, парень. Лучше сразу пойти со мной — тогда никто ничего не заметит.

Йоген растерянно оглянулся. Около Акселя тоже стоял мужчина и так же решительно приглашал его пройти. Никаких объяснений он и слушать не желал.

Несколько метров, пока они шли к небольшой боковой двери, Йоген лихорадочно размышлял.

Как объяснить? Что сочинить? Как оправдаться?

В последний момент, когда мужчина одной рукой открывал дверь, а другой подталкивал вперед Йогена, внезапно появилась Эльвира. Она увидела его и сразу все сообразила. Йоген успел заметить, как она испуганно засеменила прочь.

Далее было так: транзистор лежал на письменном столе. Перед ним сидели Йоген и Аксель, напротив занял место один из мужчин, второй встал в дверях.

— Я вообще не понимаю, чего вы от меня хотите, — возмущался Аксель, но голос его звучал довольно неуверенно. — Я-то тут при чем?

— Ты стоял на стреме, дружочек. Мы оба прекрасно видели, как вы сговаривались.

Йоген покачал головой:

— Я его совершенно не знаю.

У мужчины за письменным столом это замечание вызвало веселую улыбку. Такие истории случались каждый день. Они его не трогали. Ему платили за то, чтобы он предотвращал как можно больше магазинных краж, но его жалованье не повышалось ни на пфенниг из-за перерасхода эмоций.

— Мы все эти сказки наперечет знаем, приятель. Думаешь, вы первые, кого мы засекли?

— Да, мы разговаривали, — нашелся Аксель, — тут вы абсолютно правы. Он спросил меня, который час, только и всего.

— Точно, — подтвердил Йоген. — Я его правда не знаю. Я же не отрицаю, что взял эту штуковину, но этот парень здесь совершенно ни при чем. Я бы и сам вам сказал!

Человек в дверях спросил Акселя:

— Как тебя зовут?

— Аксель Гернау. Мой отец адвокат доктор Гернау.

— Хм… — Мужчины обменялись вопросительными взглядами. — И ты утверждаешь, что этого парня видишь впервые и к краже отношения не имеешь?

— Да, утверждаю.

— И ты это подтверждаешь?

Йоген кивнул.

Небольшая заминка, затем:

— Ну, хорошо, ты можешь идти. Допустим, вы и впрямь говорите правду, кражу, во всяком случае, совершил не ты. Однако учти: еще раз здесь появишься, мы с тебя глаз не спустим.

Аксель улыбнулся, к нему снова вернулась его привычная уверенность.

— В конце концов, от ошибок никто не застрахован, — сказал он. — Так что с этим парнем не стоит обращаться сурово. Ему, видать, очень хотелось иметь такую вещицу, а у родителей, возможно, денег на покупку не хватает. — Он кивнул Йогену: — Ни пуха тебе, ни пера, малыш!

И он исчез за дверью. Йоген вздохнул с облегчением и сдержанной радостью, как после удачи, на которую уже и не рассчитывал.

— А тебя как зовут?

— Юрген Майер.

— Майер? Знаешь, парень, может, тебя и в самом деле зовут Майер. Имя не такое уж редкое. Только вот что мы заметили: большинство задержанных нами ребят поначалу называют себя Майер, или Мюллер, или Шульц. Но через пару минут у них, глядишь, уже другая фамилия объявляется. Это они свою настоящую вдруг припомнили. Расстегни-ка куртку.

Йоген расстегнулся, и мужчина с первого же захода вытащил из внутреннего кармана маленькую записную книжку, куда Йоген записывал домашние задания.

— А тут стоит Юрген-Йоахим Йегер.

— Это мой друг.

— Неужели? В таком случае бедняга не знает, что вам на завтра задали. Послушай, приятель. Я забуду все, что ты мне тут наговорил, а ты еще разок крепко подумаешь и назовешь мне — ясно и четко — твою настоящую фамилию, договорились?

— Йоген Йегер.

— Вот видишь, теперь я даже верю тебе. А отец у тебя кто?

— Торговый служащий. Но мои родители в разводе. Отец живет в Штутгарте. А я с мамой.

— Так-так… — Сказано это было таким тоном, будто речь шла о крайне отягчающем факте. — А лет тебе сколько?

— Тринадцать.

— Для твоего возраста ты вполне прилично вымахал. А может, все-таки уже четырнадцать?

— Нет, тринадцать с половиной.

— Как нам связаться с твоей матерью?

Йоген понимал, что увиливать бесполезно. Он назвал адрес и телефон мёллеровского магазина. Мужчина, сидевший за письменным столом, все записал, а другой спросил:

— Эх, парень, и о чем ты только думал? Ты ведь уже не маленький и отлично знаешь, что воровать нельзя. А если бы каждый за такое взялся? Твое счастье, если тебе на самом деле нет четырнадцати. По крайней мере, без суда обойдется. Но мы это еще выясним. Уж твоя мать нам все точно скажет.

Он взялся за телефонную трубку, Йоген посмотрел на него с ужасом.

— Пожалуйста, не звоните моей маме! Пожалуйста! Я такого больше никогда не повторю! Честное слово!

Мужчина снял руку с аппарата.

— Теперь вот дрожишь, как бобик, да? Раньше надо было думать. У нас инструкции, и нарушать их мы не можем. Сейчас позвоним твоей маме и, если окажется, что тебе уже четырнадцать, оповестим полицию. В противном случае нам же меньше хлопот. Тогда уж пусть твоя мать сама решает, что ей с тобой делать. — Он пролистал картотеку. — У нас ты, во всяком случае, не числишься.

— Но ведь транзистор — у вас. Убытка вы не понесли.

Мужчина утвердительно кивнул:

— Твоя правда, парень, мы не в убытке. Пострадал во всей этой истории ты сам. Но и отпустить тебя на все четыре стороны мы не можем. И нечего глядеть волком. Я против тебя ничего не имею. Ты совершил ошибку — ну, что ж, не ты первый, и поумнее тебя люди глупости совершали. Но. если мы сейчас отпустим тебя, ты, выйдя отсюда, прыснешь в кулак и скажешь: «Пронесло». И вполне вероятно, снова решишься на это. Ведь не каждый же раз попадаешься, верно? Видишь ли, наша фирма как-нибудь пережила бы пропажу такого маленького приемничка. Но если твоя мать ничего не узнает и не возьмет тебя в ежовые рукавицы, то мы окажем тебе дурную услугу. Речь сейчас не о наших убытках, речь о тебе, о том, что из тебя выйдет, парень. Мы, во всяком случае, так на это смотрим, и ты рано или поздно еще поймешь это.

Йоген ничего не ответил. Мужчина снова потянулся к трубке, набрал номер, подождал.

— Не мог бы я поговорить с госпожой Йегер? Я подожду…

Йоген потер костяшками пальцев покрасневшие глаза. Он не стал слушать, что там говорил по телефону мужчина.

— Через десять минут твоя мать приедет и заберет тебя.

Для обоих мужчин инцидент, судя по всему, был исчерпан. Они держались с ним вполне приветливо. Просто выполняли свою работу, которая им самим, возможно, и не очень-то нравилась. Они не возмущались, не произносили обвинительных речей. Кража была предотвращена, а это самое главное. Мужчина за письменным столом мог теперь с чистой совестью перекусить — съесть бутерброд, который он не спеша доставал из пергаментного свертка.

И после маминого прихода мужчины были не слишком многословны. Через несколько минут все было кончено. Сначала Йоген посмотрел маме в глаза и прочитал в них «не может быть». Потом он глядел в пол, а когда она встала, последовал за ней к выходу.

Один из мужчин вежливо открыл дверь. Затем положил руку Йогену на плечо и сказал:

— Здесь мы больше никогда не встретимся, верно, приятель? Не для тебя все это. Сразу видно, что ты не из таких. — Сказано было вполне по-доброму…

Мама не произнесла ни слова. Ни потом на эскалаторе, ни по дороге к выходу — ни одного-единственного слова.

На улице, неподалеку от входа в магазин, стоял Аксель. Он слегка кивнул Йогену, когда тот проходил — мимо него со своей мамой. Кто-нибудь другой, возможно, и не заметил бы ничего. Но Йоген увидел, скорее, даже ощутил этот кивок и знал, что Аксель таким образом благодарит его.

— Мне надо вернуться в магазин к господину Мёллеру, дождешься меня дома, — только и сказала мама. Ни слова больше. Она осуждала его молча, но совершенно явно. В ее взгляде не было упрека. Лишь сдержанность и холод; ни печали, ни озабоченности — голая деловитость. Она даже не обернулась, когда уходила от него по улице.

Потом Йоген сидел у себя в комнате. Он соорудил из книг и тетрадей нечто вроде защитного вала для своих мыслей, но мысли тем не менее перескакивали через книжные баррикады.

В последнее время между Йогеном и мамой порой случались размолвки, особенно с тех пор, как к ним в дом зачастил Альберт Мёллер. При том, что сколько-нибудь значительного повода никогда не было. В основном сущие пустяки. Но маме ничего не стоило вспылить по ерунде. Правда, гнев ее вскоре угасал. Он напоминал внезапное и быстро затухающее извержение вулкана. Лишь несколько недель назад, когда Йоген потерял ключи, дело приняло более серьезный оборот. Но Йоген не придал этому значения. Да он и не вслушивался. Какой смысл! Мамины вспышки были не опасны. Тогда его особенно пилили за то, что он не пришел к ней на работу и не взял ее ключи. Этот довод потряс Йогена. Он просто опешил. Тут мама, как ни крути, была абсолютно права. Он об этом просто не подумал, к тому же маме не очень нравилось, когда он приходил туда во время ее смены.

Но на сей раз вспышки гнева не последовало, хотя именно сегодня он бы ее прекрасно понял.

Сегодня мама не могла сказать ничего такого, чего бы он не заслужил. Все верно: он украл! Это была самая настоящая кража. И тут речь шла уже не о горстке конфет, которые он стянул, потому что в животе урчало… А началось это с бус для Эльвиры, нет, раньше, с сигарет для Акселя — вот когда это началось. А теперь…

Как бы она ни упрекала его, она была бы права, но она не сказала ни слова.

Это, однако, не означало, что все рассосется и позабудется. В таких случаях мама прекрасно владела собой. Никто, в том числе и Йоген, ни малейшего понятия не имел обо всех их скандалах с отцом перед разводом. Теперь она не хотела привлекать чьего-либо внимания к словесной перепалке с сыном, который стал вором.

Что же ожидает его вечером?

И вдруг Йоген открыл в себе новое чувство, которое прежде никогда не было связано с мыслью о маме: страх.

Еще три часа сидеть и ждать невыносимо. Когда мама придет, ему лучше не быть дома. Что она предпримет? Она себя из последних сил сдерживала. А вечером ей не надо будет этого делать…

Йоген вырвал из тетрадки лист и написал на нем: «Я ушел и больше не вернусь. Й.».

Сперва он положил записку на стопку учебников, но, дойдя до дверей, все же вернулся. Там мама ее не сразу увидит. Поэтому он переложил записку на плиту. Почти всегда первым делом мама направлялась в кухню. На черной конфорке она тотчас ее заметит, и тогда… Йоген ушел, и ей не надо больше переживать из-за того, что он совершил. Его ведь тут уже не будет.

Смягчит ли это ее гнев? А вдруг она будет волноваться за него? Или вовсе обрадуется, что избавилась от этого мальчишки, который вечно путался под ногами и вдобавок еще оказался вором?

На улице было уже темно. И холодно.

Куда податься?

Легко сказать — уйти из дома.

Аксель должен помочь. Аксель ведь друг. А разве Йоген не доказал сегодня, что и он Акселю верный друг? Аксель наверняка поможет. Он такой умный и уверенный, наверняка что-нибудь придумает.

Дверь открыла мать Акселя. Она провела Йогена в последнюю комнату слева.

Завидев Йогена, который у него ни разу не бывал, Аксель заметно вздрогнул. Когда дверь за матерью закрылась, он спросил подозрительно:

— Уж не хочешь ли ты мне что-то новенькое преподнести?

Йоген обиженно фыркнул:

— С чего ты взял? Ты тут совершенно ни при чем. Зачем же еще тебя в эту историю впутывать?

Тогда Аксель встал и, шагнув навстречу Йогену, протянул ему руку:

— Молодец, что зашел. Ты очень порядочно вел себя в магазине. Другие на сто процентов попытались бы спихнуть часть вины на меня.

Йоген огляделся. Все здесь выглядело не так, как в его маленькой тесной комнатке. Наверно, иногда неплохо иметь родителей при деньгах.

— Знаешь, Аксель, мне исчезнуть надо отсюда!

— Исчезнуть? Они что, решили тебя засадить?

— Не в этом дело. — Йоген закусил губу. — Но моя мама…

— Она, наверно, из себя вышла, да? Вообще-то ее и понять можно. Страшно представить, что мои родители со мной сделали бы, если б я…

— Нет, из себя она как раз не вышла. Ни словечка не сказала. В этом-то вся и штука. Велено было сидеть дома и ждать, пока она не придет. А уж что вечером будет… Там просто духу моего быть не должно к ее приходу, понимаешь? Но куда мне деться? Может, ты поможешь?

— По-твоему, я должен оставить тебя ночевать. Но что на это скажут родители? И как я им все объясню?

— Мне только совет нужен, больше ничего.

Аксель внимательно посмотрел на Йогена, лицо его просветлело. Он опять обрел уверенность, которой ненадолго лишился при внезапном появлении Йогена. Так, значит, Йоген хочет скрыться. Милое дело! Если его мать в порыве гнева припрет сына к стенке, то он, чего доброго, расколется, тогда и его, Акселя, легко пристегнут к этому делу. Пожалуй, лучше помочь ему смыться. Запропасть он вряд ли сможет, значит, когда вернется, мать ему на радостях половину греха скостит.

— И куда же ты хочешь рвануть?

— Вот этого-то как раз я и не знаю. Может быть, к отцу. Он в Штутгарте.

— А деньги на билет есть?

Йоген покачал головой.

— Ни пфеннига.

— У меня, знаешь ли, сейчас тоже нет. Но до Штутгарта можно добраться и автостопом, это мы организуем.

Аксель продумал буквально каждую мелочь. Он купил особо питательный хлеб в целлофане, колбасы, сыра, две бутылки кока-колы. Чтоб Йоген не голодал в дороге.

Когда Йоген упомянул о записке, оставленной на плите, Аксель поморщился.

— Ну разумно ли это? Сам посуди: как только она прочтет записку, ей тут же станет ясно, что ты не просто где-то там болтаешься, боясь схлопотать по шее, а решил смыться всерьез. Что она сделает в первую очередь. Позвонит в полицию. И когда ты будешь стоять на автобане и махать руками, тут-то они тебя и сцапают.

Йоген удрученно кивнул. Это и ежу ясно. Аксель, как всегда, видел на ход вперед. Мог сразу же все верно оценить.

— Так что лучше, если ты не ударишься в бега, а останешься на день, а то и на два в городе. Полиция решит, что ты уже за тридевять земель, и здесь тебя никто искать не будет.

— А куда же я пока денусь?

Аксель знал и это…

Вокруг не было живой души, когда они перелезали через ограду стадиона. Гаревая дорожка затвердела, как камень. Впервые по-настоящему подморозило.

Двери раздевалок были закрыты, выдавить оконные рамы не удалось, а разбивать окна не хотелось. Они пошли вдоль трибун.

Над сектором со стоячими местами торчал похожий на мухомор буфетный ларек. Аксель толкнул дверь. Она была не заперта.

— Вот, пожалуйста, персональная комната для тебя! До следующей игры сюда железно никто не сунется. Она еще не скоро. Да тебе здесь и нечего особенно засиживаться.

Вдоль стен рядами громоздились ящики с пустыми бутылками из-под пива. Йоген огляделся. Места на полу для ночлега предостаточно, но лежать, безусловно, очень жестко и холодно. Аксель тоже успел это заметить.

— Оставайся пока здесь, Йоген. А я еще разок домой сгоняю. Через час или около того — жди. Притащу одеяло и, может, еще старое пальто.

Сквозь дверную щель в двери Йоген смотрел вслед своему другу, который перебегал футбольное поле. Вскоре он скрылся из глаз. Теперь очень рано темнело. Вернется ли он вообще? Какие разговоры! Аксель ведь друг.

Время тянулось еле-еле, в помещение просачивался холод. Прошло уже намного больше часа, Аксель все еще не объявился.

На стадионе, наверно, есть ночной сторож? Может, даже с собакой?

Мама, скорее всего, уже дома. Интересно, что она подумала, прочитав записку? И что после этого сделала?

А что Эльвира скажет, когда узнает все от Акселя? Должна же она догадаться, что Йоген решился украсть приемник только ради нее. Будет ли он теперь что-нибудь значить для нее?

— Йоген?

Это был Аксель. Он вошел, бросил на пол свернутый рулон и снял с себя пальто, надетое прямо поверх лыжной куртки.

— Гляди! По идее, со всем этим ты не должен замерзнуть.

Они уселись на свернутую в рулон подстилку, а длиннополое пальто накинули на плечи.

— А ты на все сто уверен, что отец тебя примет?

— На все сто — нет. Но ведь не сможет же он меня просто так выставить. Этого он наверняка не сделает — я ему расскажу, как все взаправду было.

— Про меня тоже?

— Нет, даже не упомяну! Ни в коем случае!

Аксель встал.

— Ну, мне пора, Йоген. На сегодняшнюю ночь ты худо-бедно пристроен. А завтра действуй по обстоятельствам. После школы забегу, проверю, как ты тут.

И он снова скрылся в чернильной тьме.

Йоген завернулся в пальто и улегся на подстилку; все равно было жестко.

До Штутгарта он как-нибудь доберется. Затем надо будет узнать, где, собственно, его отец проживает. Есть же там справочная, или адресный стол, или что-то в этом роде. Даже если отец не захочет его принять и оставить у себя, то и тогда еще не все потеряно: можно, например, стать бродягой. Они иногда годами странствуют по белу свету, и никто из них от голода не умирает. Кроме того, они друг дружке помогают. Он сам читал об этом в толстом иллюстрированном журнале.

Холод усиливался.

В хорошеньком положении он оказался! По крайней мере, хоть Аксель не предал. А мама пусть себе немного из-за него поволнуется. Она ведь последнее время почти совершенно его забросила, все этого противного Альберта Мёллера обхаживала.

В какой-то момент он заснул, а когда очнулся, почувствовал, что вконец окоченел. Нет, здесь ему переночевать не удастся. Это невыносимо.

Он встал, сделал несколько наклонов до пола, затем маховые движения руками, попрыгал на месте, чтобы согреться. После чего открыл дверь и увидел, что выпал первый снег. Газон был устлан тончайшим белым покрывалом.

От каждого его шага оставался четкий след. В пальто, с рулоном под мышкой и сумкой в руке он пересекал футбольное поле. Надо было двигаться. Но как можно незаметнее, чтобы не привлечь к себе внимания. Было еще совсем не поздно.

Несколько раз Йоген прижимался к стенам домов, когда его обгоняла машина. Однажды это и в самом деле был полицейский патрульный фургон, но его не увидели или не обратили внимания. К центру города Йоген идти не решился — слишком многолюдно. Еще ходили автобусы. Не так уж долго он проспал.

Хотя он и не собирался этого делать, ноги сами принесли его на улицу, где жил Аксель. Вот он уже перед домом друга. Освещено лишь одно окно, и Йоген вычислил, что комната Акселя именно там.

— Аксель! — позвал он. И еще раз: — Аксель!

Никакого движения за окном. Йоген подобрал с земли несколько мелких камешков и стал бросать их в окно. Сначала промахнулся, затем все-таки попал. За стеклами возникло лицо, и окно открылось. Аксель высунулся наружу. Он был в ночной пижаме.

— В чем дело?

— Это я, Йоген!

— Подожди, я выйду!

Через несколько секунд Аксель появился на пороге. Поверх пижамы он натянул купальный халат.

— Давай, заходи! Родителей дома нет. Они были в театре, а потом, наверное, пошли в ресторан поужинать.

Ребята сидели рядышком, на краю постели.

— Ну так в чем же дело?

— Я там при всем желании остаться не могу, Аксель. Я там дуба дам.

— Что ж тогда делать?

— Сам не знаю.

— Тогда надо идти домой.

— Нет.

Аксель задумался.

— Вот что, Йоген. Сегодня можешь у меня переночевать. Родители больше ко мне не заглянут. Но утром ты должен исчезнуть не позднее чем в полседьмого. Тогда никто ничего не заметит. Разоблачайся в темпе! Надо скорее свет потушить, а то они уже скоро придут.

Под одеялом было тепло, и Йоген чувствовал, как холод постепенно выходит из него. Они перешептывались.

— Знаешь, Йоген, мне кажется, ты с перепугу все слишком трагично воспринимаешь. Может, все-таки лучше не уходить из дома. Если завтра вернешься, мама только обрадуется, что ты жив-здоров, и даже не пикнет. Представь, как она сейчас за тебя трясется.

— Вот уж не уверен.

— А я так уверен. Да и что тебе, собственно, угрожает? Я еще раз все как следует обмозговал. Тебе нет четырнадцати. Значит, суд и все такое прочее сразу отпадает. Да и потом — ты раньше хоть раз попадался?

— Нет. Ты что, думаешь, я все время ворую?

— Я не об этом. Но если это было в первый раз… Оступиться однажды может кто угодно. То, что твоя мама выдаст тебе по первое число, — это ясно. Знал бы ты, как меня мама жучила, когда три месяца назад мне пришлось сменить школу.

— Из-за чего?

— Ах, это я тебе лучше в другой раз расскажу. Теперь-то все давно утряслось.

Перед домом остановился автомобиль.

— Тихо! Родители!

Они замолчали. Вдвоем не так страшно и одиноко, как там, на стадионе. Можно все спокойно обдумать. А что, если Аксель прав и это была бредовая идея — взять и удрать из дома. Ну да ладно, утро вечера мудренее.

А утром решение было принято без долгих размышлений. Когда Йоген крадучись выбрался из дома Акселя, он уже знал, что отправится к маме. Особенного скандала она теперь устроить не должна. Ей на работу пора, а Йоген может взять школьные манатки и пойти на занятия.

Он открыл дверь и увидел маму, которая стояла в такой позе, будто всю ночь прождала его здесь, не сходя с места.

— Откуда тебя только принесло? Ты даже не подумал о том, что я буду с ума сходить? — В мамином голосе не было злости, скорее, облегчение.

Но из гостиной раздался мужской голос, и Йоген вздрогнул: он никак не ожидал, что господин Мёллер тоже окажется дома.

— Только не надо говорить с ним, как с блудным сыном! Сперва этот шалопай крадет, потом удирает из дома, а мы тут всю ночь треплем себе нервы с полицией! — Господин Мёллер вышел в холл. — А ты тот еще фрукт! До сих пор я рассчитывал, что после школы ты сможешь поступить ко мне, учеником. Но из этого ничего не получится, милок! В моем предприятии ворам не место! Не хватало еще, чтоб я пустил к себе в дом такого специалиста, который мне всю кассу — обчистит!

Что это господину Мёллеру в голову взбрело! Йоген не обязан с ним разговаривать. Он с мамой должен поговорить, а не с этим господином Мёллером! Йоген набычился:

— А я к вам и не собирался идти!

— Ты еще и нахальничаешь! — И господин Мёллер неожиданно хлестнул его.

Йоген почувствовал, как обожгло щеку. Он бросился в свою комнату, схватил школьную сумку и мигом выскочил за дверь.

— Йоген! — крикнула вдогонку мать, выбежав на лестничную клетку.

Но он не слышал ее, не оглядывался, бежал со всех ног, пока не выскочил, хлопнув дверью, на улицу.