"Герберт Уэллс. Статьи" - читать интересную книгу автора

интересные по содержанию, которыми издатель "Спектейтора" чуть не совершил
революции в пролетарском мышлении. Про мистера Мийка нельзя сказать, что
он посвятил себя критике литературных произведений и социальных трактатов,
но все же, по его мнению, без таких перлов современного интеллекта можно
было бы вполне прожить. Его попытка организации союза санитаров была
прямо-таки преступлением против освященных веками законов политической
экономии и выявила его, мягко выражаясь, в высшей степени непочтительное
отношение ко всему, чем дорожит преуспевающий англичанин.
Я не могу писать всерьез о том, что такие вот мертвецы хотели бы
создать заговор молчания вокруг мистера Мийка. Он написал жизнеспособную
книгу, бросающую вызов запретам мистера Мьюди и всех библиотек. До чего же
она живая! Есть ли что на свете трогательнее, чем жажда жизни и интерес к
ней, заключенные в этом неказистом, тщедушном теле? Его голос, может быть,
немузыкален, приглушен, ему приходится пробиваться к нам сквозь грязь и
хаос, но голос этот говорит о неистощимом интересе к жизни. Когда читаешь
книгу, не остается места сомнениям - мистер Мийк уверен, что жить на свете
стоит. Эта привязанность к жизни и вытекающая отсюда простота выражения
дают ему право на место в литературе. Он возвышается над толпой в силу
своей откровенности. Человек толпы не видит жизнь такой, какая она есть,
ему обязательно надо ее приукрасить, спрятаться от нее, увильнуть, он
затыкает уши, вопит и стонет. Человек толпы обманывает себя, обманывает
других и проходит по жизни трусом и лицемером, бессознательно исполняя
что-то, к чему его предназначило провидение. А мистер Мийк способен без
всякой аффектации, искренне и талантливо, рассказывать такие истории, как
его любовь к Руфи и горькая минута появления перед американским кузеном.
Эти два эпизода потрясли меня до глубины души. Зачем мне выдумки
беллетристов, когда есть такие книги? У него нет пошлого стремления забыть
об этом. Он не скрывает своих горьких унижений - он возвышается над ними.
Его язык, по-моему, чрезвычайно ясен и прост; он обладает удивительным
даром при помощи той или иной подробности оживлять создаваемые им картины.
Если у него проскальзывают порой такие пошлости, как "улыбка номер
девять", то это лишь минутный срыв под влиянием книг, составляющих круг
его чтения. Но как все живые существа, он лучше, чем пища, которую он
потребляет.
Друг мистера Мийка получил рукопись этой книги в то время, когда он
складывал вещи, чтобы ехать на уик-энд в загородное поместье весьма
высокопоставленных людей, и она среди прочего стала предметом разговора
присутствовавших там вице-королей, министров и великосветских дам. Занятно
было, переодеваясь к обеду, завязать галстук, засунуть в петличку красивую
гвоздику, что в этом доме вменяется в приятную обязанность, и усесться,
чувствуя себя очень чистым и элегантным, в обитое ситцем кресло у камина,
чтобы посвятить оставшиеся десять минут чтению Мийка. И сразу все начинало
выглядеть как-то иначе. Ты говоришь о том, о сем, тебя обслуживают
проворные дворецкие и лакеи, ты восхищаешься сервировкой и цветами на
великолепном столе, а тут же, где-то в тени, прячется Мийк - человек, с
таким же аппетитом, как и у каждого из нас, способный, несмотря на
недостаток образования, на такие же тонкие суждения, но заключенный в
какой-то мусорный ящик. Весь следующий день он маячил повсюду, как темное
пятно на солнце, как черная тень под деревом. От сравнений было не уйти.
Из Мийка вышел бы сносный, может быть, слишком эмоциональный пэр, только