"Герберт Уэллс. Размышления о дешевизне и тетушка Шарлотта" - читать интересную книгу автора

новой вещи. Мебель красного дерева перешла к ней от дядюшки, а сервиз - от
каких-то далеких предков. А ее постели, ее перины!.. Их посещали призраки.
Лучшая из кроватей видела столько смертей, рождений и браков, что могла
поведать историю трех поколений нашей семьи. Что-то в этом доме навевало
мысль о кладбище, и не только потому, что спинки стульев походили
очертаниями на могильные плиты. Моя память сохранила мрачные закоулки
этого дома, его темные, как в склепе, углы, пышные драпировки, скрывавшие
окна. Наша жизнь была чересчур буднична для подобной обстановки. Тетушка
Шарлотта не догадывалась, что все это ее подавляло, а меж тем оно так и
было. Этим и объяснялся, по-моему, ее душевный склад - ее мрачный
кальвинизм, ощущение ничтожества и бренности всего земного. Утверждение,
будто вещи являются принадлежностью нашей жизни, было пустыми словами. Это
мы были их принадлежностью, мы заботились о них какое-то время и уходили
со сцены. Они нас изнашивали, а потом бросали. Мы менялись, как декорации,
они действовали в спектакле от начала и до конца. То же самое было и с
одеждой. Мы схоронили вторую сестру моей матери - тетушку Аделаиду, -
поплакали и почти позабыли о ней, а ее великолепные шелковые платья,
несмотря на свое сиротство, по-прежнему весело шуршали в нашем эфемерном
мире.
Все это еще в раннем детстве противоречило моему представлению о жизни
и об относительной ценности вещей. Я хочу иметь свои вещи; вещи, которые
можно разбить, не разбив себе сердце, и, поскольку мы живем только раз, я
ищу перемен - чтоб сперва было это, а потом то. Ценность старых и
добротных вещей тети Шарлотты я узнал, лишь когда продавал их. За них дали
на редкость много - за эти каменные стулья, как жернова, перемалывавшие
людей; за этот хрупкий фарфор, доставлявший бесконечные тревоги до тех
самых пор, пока чары его не разлетелись с ним вместе; за серебряные ложки,
по милости коих тетя Шарлотта пятьдесят шесть лет кряду мучилась мыслью о
взломщиках; за кровать, которую из всей родни пережил я один; за чудесные
старинные часы - рослые, плечистые, с серебряным ликом.
Но, как я уже говорил, наши вкусы меняются - ушло в вечность красное
дерево и репсовые гардины. Вещи теперь служат человеку, а прежде человека
с детства учили служить вещам. Нынче я сам связующее звено между прошлым и
будущим. Вещи, как весенние цветы, появляются и вновь исчезают. "Кто
украдет мои часы, получит ерунду", - как говорил один поэт; они сделаны из
бог весть какого металла и, если их день продержать на каминной полке,
покрываются сплошным красновато-черным налетом, который очень меня
веселит. Мальчиком я понял, что когда-нибудь надену дедушкину шляпу.
Теперь у меня шляпа за десять шиллингов, а то и дешевле, и я меняю ее два
или три раза в году. В прежние времена платье брали себе почти так же
навечно, как жену. Наше нынешнее жилище полно разными блестящими
предметами; повсюду легковесные креслица, прочные лишь настолько, чтобы не
развалиться под вами; книги в ярких обложках; ковры, на которые вы
спокойно можете бросить зажженную спичку. Вы не боитесь здесь что-нибудь
поцарапать, опрокинуть кофе, разбросать по углам пепел. Уж ваша мебель не
станет чваниться перед гостями. Она знает свое место.
Но особенно хороши дешевые вещи с точки зрения декоративности. Если что
и выдавало в моей тетушке любовь к красоте, так это милый ее сердцу старый
цветник, хотя даже тут она остается у меня под подозрением. Ее любимыми
цветами были тюльпаны - эти накрахмаленные гордецы в малиновых прожилках.