ПАРОЛЬ — КРАКАТАУ

С утра мы сели за билеты.

Печать я предложил оставить ту же — СЧ, только дать ей новую расшифровку — «Союз Чести». Друзья не возразили. Еще бы — одной печатью двух зайцев убили! И девиз как-то сам получился. Сказали все по слову, и вышло:

К полудню восемь билетов были готовы.

А вот сойтись на заседание оказалось негде. Квартира не годилась. «Союз Чести» — и вдруг сидеть в духоте, как на именинах. Уж лучше подполье со свечой или фонариком — интереснее. Эх, гаража нет! Вот бы где мы развернулись!.. Или бы на Острове Свободы — никто бы не подкрался, не подслушал! Правда, девчонки не попали бы туда, будь даже ветка цела. Хотя, мы бы по ветке, а они по лестнице — так и быть, для них бы мы починили.

— Э! — воскликнул я. — Нашел, ребя! Крыша!.. Подладить поперечины и — лезь, заседай!.. Ну, как?

— Наверху — это хорошо, — поддержал Славка.

— Ну вот!.. Какая самая целая, вторая?

— Вторая, — сказал Борька. — Там нет только пяти поперечин. Даже четырех, но одна с трещиной, как Славка наступит, так — хрясть!

— Значит, пяти. Пять — это фу, это — петрушка. Неужели мы не найдем пяти брусков? Найдем! И главное — лестница между крыльцом дяди Феди и этими, которые врачи, их никогда нет дома, так что порядок!.. В общем, назначаем операцию под кодовым названием «Лестница». Кто за? Все!

— Ты гонишь, как на военном совете, — усмехнулся Борька.

— А у нас что, у нас и так военный совет. Кстати, ваши военные билеты? — Славка с Борькой молча показали Корочки. — То-то!.. Но с операцией еще не все. Надо провести ее незаметно, чтобы крик не подняли, мол, опять то да се!.. Ночью? Всех перебудим стуком. Когда?

— Днем, часа в четыре, когда все по магазинам расходятся, — посоветовал Славка.

— Точно. Значит, к четырем каждому найти по два бруска! — распорядился я. — А до этого где собраться?.. Не терять же день! И вообще, про запас надо иметь сухое место, чтобы гроза — а мы сидим.

— Давайте у меня под крыльцом, — предложил Борька.

— Под крыльцом?.. Пошли, посмотрим.

Едва мы вышли, видим — Генка бежит, наш четвертый союзник, еще в пионерской форме, в синей пилотке, только-только чемоданчик, наверно, занес. С криком ура мы бросились навстречу, сшиблись посреди двора и, сыпя междометия, затискали, заколотили друг друга.

— Сколько ты проворонил из-за своего лагеря! — воскликнул Борька.

— Чш-ш! — прошипел я, стрельнув глазами на окна. — Айда к Борьке!

А там уж нас прорвало! Генка сперва усмехался, кивал, поддакивал, оборачиваясь к тому, кто дернет его сильнее, потом нахмурился, стал ковырять пальцем в ушах, трясти головой, потом откинул затылок на спинку стула и с открытым ртом уставился в потолок.

— Вот он, твой билет, держи! — сказал я под конец.

— Куда билет? — спросил Генка.

— Не куда, а членский.

— Какой членский? — растерялся он.

— В «Союз Четырех», который два раза избил Блина с мымрами и побьет еще! — сказал я.

— Я пойду, — убито протянул баянист.

Я ему подмигнул и сказал:

— Во, Генк, какие у нас дела были: мы делали — да живы, а ты от рассказа чуть не спятил.

— Это я с дороги.

— Короля-то Морга видел?

— Нет еще.

— Ну, беги. Потихонечку разберешься. А мы сейчас на тот свет полезем.

Проволочным крючком Борька открыл дверцу подкрылечника, и нас обдала сухая застоявшаяся прохлада с запахом пыли и дегтя. Угля было мало, одни комки. Мы перетаскали их в угол, подскребли лопатой мелочь и смахнули дырявой рогожиной густющую паутину с потолка.

— Ну и порядок, — сказал я. — Только темновато.

— Когда сбор? — спросил Борька.

— В три.

— К трем солнце перейдет вон туда, а тут, видишь, сколько дыр — света будет навалом.

Славка принес откуда-то две доски и сделал скамейки, а для стола Борька поставил табуретку.

— Все вроде, — оглядев штаб, сказал я довольно. — Да, а пароль-то!.. Я еще вечером думал — не забыть бы. Надо пароль, чтобы честь честью.

Мы задумались. В голову мне лезли одни знакомые слова: меч Дамоклеса, цейтнот, мымра, даже — шик модерн.

— Ге, — сказал Борька.

— Что где?

— Художник по фамилии Ге.

— Да ну тебя с художником, — буркнул я. — Кашлянул — и пароль. Надо, чтобы слово с закорючкой было!

— Кракатау, — сказал Славка.

— А это что?

— Вулкан, который в прошлом веке взорвался.

— Кракатау!.. Крракатау!!. Крракатау!!!

Порычав, мы приняли Славкин пароль. Я взял проволочный крюк себе, чтобы забраться под крыльцо раньше и всех проверять, напомнил о брусках для поперечин, и мы разошлись.

Бруски я нашел сразу, ровненькие, длинные брусочки — в сенях под сундуком, а Томку выследил только после обеда. Гляжу — отправилась куда-то с белой сумкой, наверно, в магазин. Вечно она по магазинам ходит и вечно с этой сумкой!

Я выскочил и закричал:

— Тома!.. Том, в три часа мы собираемся у Борьки под крыльцом. Будь как штык.

— А почему под крыльцом?

— А где же? — удивился я. — Самое место. Мы там все прибрали, вычистили — во! Только белую кофточку сними.

— Ладно, — ответила она с улыбкой. — Займи мне место.

— Займу. Я тебе возле дыры займу.

— А там не сквозит?

— Какой сквозит, там дышать нечем! То есть для сквозняка места мало… Пароль — Кракатау. Это вулкан, который в прошлом веке взорвался. Запомни — Кракатау. А то мы без пароля никого не пустим.

— А если я забуду? — спросила она, удивленно посмотрев на меня, дескать, и меня не пустишь?

— Нет уж, ты не забывай. Это же легко — Кра-ка-та-у!

— Ну, ладно, приду.

— Торопись, а то уже третий час!

Пока я бегал в кочегарку за водой и поболтал о том о сем с дядей Ильей, пока перемывал гору посуды, гляжу — без пятнадцати три. Я бросил все и как очумелый полетел к Чупрыгиным, боясь, что там уже толпится очередь. Но к счастью, никого еще не было, и я радостно засел в подкрылечник.

Солнце, действительно, встало так, что ожили все дыры и щели штаба, и он, с углем, с балками над головой, стал походить, по-моему, на шахту.

Вот и первый стук. Я вздрогнул. Открывалось небывалое в нашей жизни — начинал действовать «Союз Чести!»

— Кракатау!

Это был Борька. Я впустил его и опять закрылся.

— Ох, и дела, — сказал он. — Чтобы пролезть в свой дровяник, я должен говорить по-арабски.

— Ничего. Предупредил Люську?

— Предупредил. Полчаса подкарауливал.

— Я тоже.

Послышались шаги, Славкины.

— Сим-сим, открой дверь, — простучал он.

— Ты давай без сим-симов! — пристрожился я.

— Кракатау.

Жаркий, переполненный сам собой, он грузно сел рядом и сделал такой затяжной выдох, как будто выдохнул половину себя. Подмигнув ему, я его отодвинул.

Разговаривая, к крыльцу подошли Мирка с Люськой. Мы замерли. Девчонки выждали немного, поприслушивались, потом неуверенно постучали.

— Пацаны, вы там?

— Нету, — сказал Борька.

— Мы забыли пароль, — сказала Люська. — Вспоминаем-вспоминаем и не можем.

— Впусти, — шепнул Борька.

Я показал кулак.

— Тара-тара, — сказала Мирка.

— С тара-тарой стучитесь напротив, — отрезал я.

— Давайте открывайте! Придумали какую-то ерунду и хотят, чтобы мы ее помнили. Вовка, открывай! А то вот проснутся мои гаврики, притащу их на собрание — узнаете!

— Ладно, на первый раз прощаю, — пожалел я, впуская их.

Следом прибежал Генка. Он еще от соседнего крыльца крикнул пароль и юркнул в штаб. Девчонки, оглядев наше жилье, остались довольны и принялись расспрашивать Генку о Короле Морге, не разучился ли он петь. Генка их успокоил, мол, не разучился, но обленился и сильно подрос.

Дело было за Томкой, и я был рад, что друзья отвлеклись, а то потребовали бы начинать, мол, семеро одного не ждут. Наконец, постучала и Томка, неслышно подойдя.

— Кто? — спросила Мирка.

— Я.

— Мы знаем, что ты, а не королева английская, — проговорил Борька, подделавшись под его голосок. — Паролик?

— Забыла.

— Ну, хоть приблизительно, — сказал я.

— Совсем, все буквы забыла.

— А мы без пароля не пускаем, — напомнил Борька.

Томка чуть подумала и сказала:

— Ну и не надо, — и пошла.

Я вскочил и, ударившись затылком о балку, крикнул от боли и от злости:

— Что же это? Двух пустили без пароля, а одного нельзя? Нечестно! — Я распахнул дверь и выскочил. — Тома!.. Иди сюда! Куда же ты потопала?

Она медленно, глядя в землю, вернулась, я кивнул на свое место, а сам опустился на корточки. Девчонки покосились на Томку, а пацаны ехидно молчали. Я склонил голову, почувствовал странную неловкость. Дурак, а не комиссар! Кинулся за ломакой, аж чуть голову не свернул! И она тоже, нашла время ломаться! Я хлопнул себя ладонью по колену и заявил:

— Все пароли отменить! Петрушка какая-то получается, а не пароли!.. Я думал, вы люди понятливые, а вы!.. Собрание начинаем!

— Без Юрки? — спросила Мирка.

— Без какого Юрки? — не понял я, уже отвыкнув от него как от друга. — А-а, без Юрки. Он выбыл. Он теперь покойник для нас. Чш-ш!.. Потом, потом расскажем, никаких вопросов.

Устав на корточках, я втиснулся между Славкой и Томкой и еще раз объявил наше первое собрание открытым. При общем внимании я выложил на табуретку, куда падал самый толстый луч, ворох билетов, которые, как ракушки, пооткрывали створки и розовато засветились печатями.

— Это ваши документы, разбирайте, — просто сказал я.

И перепархивая из рук в руки, билеты разлетелись. Я с удовольствием наблюдал, как девчонки рассматривали их и читали, шевеля губами. Это меня окончательно успокоило.

Вдруг Томка меня тихонько локтем — толк! — и шепнула, глядя поверх билета:

— Вов, паук!

Над Борькиной макушкой, в углу напротив, куда мы не тыкались рогожиной, серела зыбкая и густая, как марля, паутина, а на ней встревоженно замер паук, большой и противный.

— Черт с ним, — сказал я.

— Он Борьку не укусит?

— Такие на людей не нападают. Смотри лучше в билет. Видишь, какой девиз, какая печать!

Когда все сложили билеты вдвое, я продолжил собрание. Я сказал, что теперь мы не Ваньки да Маньки, а «Союз Чести», а я комиссар, что все мои приказы выполнять, хоть в лепешку расшибись, а чтобы девчонкам не было обидно, назначаю своим заместителем Мирку.

Народ одобрительно зашумел.

Конечно, я бы с радостью назначил Томку, но какой из нее заместитель, если еще неизвестно, какой она будет рядовой. И я, повернув голову, прямо заглянул ей в глаза, готовый выдержать укор, но взгляд ее не был укоризненным.

Переждав волнение, я объявил, что с завтрашнего дня будем собираться на крыше, а для этого сегодня мужская половина Союза проведет операцию «Лестница», и спросил у Славки с Борькой, добыт ли материал. Они ответили, что добыт, и я поздравил их с выполнением первого поручения.

— Есть вопросы? — спросил я.

— Есть, — сказал Борька, подозрительно перекосив рот. — Не вопрос, а предложение… Даже не предложение — приказ.

— Приказывать ты не имеешь права, — важно сказала Томка. — Только Вовка может приказывать.

— Вот он и прикажет, а я подскажу… Одним словом, завтра на крышу чтобы все принесли жратву! И сел.

Я было насупился, как и тот раз, когда он заикнулся об еде, но вокруг так дружно засмеялись и с таким жаром сразу заговорили, кто чем богат, что и я невольно прыснул и вдруг ощутил тайную сладость этого поднебесного обеда.

— Ну, комиссар, приказываешь? — спросил Борька.

— Приказываю.

— Ха-ха, Томуся, — уколол Борька.

На этом я закрыл собрание и распорядился приготовиться к операции «Лестница». Мирка вспомнила про своих гавриков и всполошенно унеслась. Поднимаясь, Томка шепнула:

— Вов, пусть это место всегда будет мое.

— Пусть, — ответил я тихо, довольный, что ей понравилось сидеть рядом со мной. А чем плохо? Я ее вон и насчет паука успокоил, я и комиссар, и вообще. И мне с ней приятно сидеть. Правда, нескладно получилось вначале, но ничего.

Мы вышли следом за девчонками и двинулись ко мне.

— А мне с вами можно? — вдруг спросил Генка. — Ну, на эту… на операцию?

— А ты разве не мужская половина? — спросил я.

Он покраснел и заулыбался. Дожил человек — рад, что его за мальчишку считают. Подожди, приучим. Это хорошая должность — быть мальчишкой!

В четыре часа, с шестью брусками, двумя молотками и горстью гвоздей мы направились ко второму дому. Договорились так: я и Борька бьем, Славка держит, а Генка подает. Во дворе — ни души, духота, солнце. Три пацаненка неподалеку развозили машинами золу от забора. Мы были почти у лестницы, когда черт вынес бабку Перминову, эту занозу. Увидев нас, она не пошла, куда хотела, а замерла, поставив на всякий случай одну ногу на ступеньку. Мы на нее — ноль внимания, свернули и живо взялись за работу. Такая стукотня поднялась, что загудела даже крыша, точно от радости, что вспомнили про нее. Старые поперечины проходили сквозь стойки, но нам некогда было мудрить, и мы приколачивали сверху. От спешки гвозди гнулись, не выпрямляя их, мы всаживали новые и на одну поперечину тратили по пять-шесть гвоздей. Вдруг сзади — р-р-р! Оглянулись — тетя Зина Ширмина с овчаркой Рэйкой стоит. Ну и стой, смотри, мы не воруем! Я размахнулся да как хватил себя молотком по пальцу, так винтом и пошел на одной ноге, согнувшись в три погибели.

Тетя Зина ойкнула, хотела подойти, но — Рэйка. Хоть и в наморднике, а овчарка — лапой может убить.

— До крови? — спросила тетя Зина.

Я помотал головой, от боли прямо ввинчивая палец себе в живот. Ширмина не вынесла этого и ушла. Славка подхватил мой молоток. Больше нам никто не мешал, только из-за дяди Фединых сеней выглянула было бабка Перминова, но Борька на нее шикнул, и она исчезла.

Один брусок остался лишним, и я велел прибить его в самом низу, чтобы девчонкам было удобнее делать первый шаг, а дальше разойдутся.

А потом мы убежали к нам, долго умывались и брызгались под краном в нашем теплом туалете, а я держал палец с посиневшим ногтем в кружке с холодной водой.

Вечером мама принесла давно обещанного котенка. Он был такой маленький и пушистый, что дунь — и улетит. Я налил ему молока. Он — тык-тык — снаружи в блюдце, обошел вокруг на шатких ножках, а внутрь сунуться — ума нет. Я взял его лапку, чуть пожал и ткнул мордочкой в молоко, потом отнял, опять пожал лапку и опять — в молоко. Раз пять повторил.

Мама стояла над нами, улыбаясь.

— Он мал еще для дрессировки, — сказала она.

— Пусть привыкает. Король Морг вон с детства поет. А этого я научу в шахматы играть. Конечно, играть буду я, а он будет срубленные фигуры зубами с поля утаскивать. Укажу — вон эту, он — хвать! — и потащит. Можно, мам, так научить?

— Наверно, можно. Но трудно.

— Ха, а что легко?

— Да, все трудно… Вова, а что это вы там отремонтировали? — спросила вдруг мама.

— Где?

— Да во дворе.

— Ничего.

— А женщины говорят, что отремонтировали что-то, какую-то лестницу.

— А-а, — понял я. — Так это мы не для них отремонтировали, а для себя.

Мама удивилась:

— То есть как — для себя? Если я полезу, вы что, столкнете меня?

Я рассмеялся.

— Почему? Лезь. Пусть хоть тетя Шура-парикмахерша лезет, если не боится брякнуться, пусть хоть кто.

— Значит, все-таки для всех, — настаивала мама.

— В этом смысле — для всех.

— А в каком — для себя?

— Ну, мам, в каком, в каком!.. Нам надо, вот мы и отремонтировали! — проворчал я.

— Ух, люди! Что ругай вас, что хвали — не угодишь! — вздохнула мама.

— Нам не надо угождать, нам надо как есть, — сказал я и опять склонился к котенку, который уже наелся и сидел, растопырив лапки и облизываясь.

Этой ночью я долго не мог уснуть. Надо мной уже и голубой потолок погас, а я все лежал с открытыми глазами, заново и вразнобой переживая сегодняшний день: то как лестницу чинили, то странный разговор с мамой, то как уморили Генку рассказами, то как собрание шло… Собственно, что мы решили на собрании? Да ничего. Раздали билеты, посмеялись и договорились о новом собрании. А завтра? Пообедаем на свежем воздухе, опять посмеемся и назначим собрание на послезавтра?.. Нет, так не годится! Надо что-то делать! Я же пообещал завалить всех поручениями, а какими, в какую сторону? Цели-то нет. Надо наметить цель. Конечную! И этой целью должна быть свобода! Да, да — освобождение двора от власти взрослых! Именно так, по-комиссарски!.. Я радостно заворочался и снова вспомнил, как высыпал на табуретку билеты, как сидел бок о бок с Томкой… Томка… Я вдруг подумал, что не усну, пока не прикоснусь к Томкиному яблоку. Я встал, сходил напился, потом запустил руку за стенку приемника, пощупал яблоко и потом лег. Да, Томка меня любила, и я любил ее… Но почему же она сегодня чуть не ушла от нас?.. Не окликни я ее и не верни — ушла бы! Мирка с Люськой вон тоже забыли пароль, и мы их тоже не пускали, так они чуть крыльцо не разворотили. А Томка спокойно повернулась и подалась, как будто за дверцей не друзья, а пустота. И паука заметила. Никто не заметил, а она заметила… Но ничего. Генка вон тоже еще не совсем наш. Все не наши будут наши!

— Кракатау! — шепнул я пароль темноте, чтобы она пустила меня в сон.