"Вашингтон Ирвинг. Таинственные новеллы" - читать интересную книгу автора

Барон был последним отпрыском великого рода Каценеленбоген <То есть
"локоть кошки". Это имя носили представители некогда могущественного местного
рода. Нам говорили, что первоначально это было прозвище, данное в качестве
комплимента одной бесподобной красавице, принадлежавшей к этой семье и
славившейся красотой своих рук. (Примеч, авт.)> и унаследовал от предков
остатки угодий и их тщеславие. Хотя воинственные наклонности предшественников
барона и нанесли непоправимый урон фамильным владениям, он тем не менее
старался поддерживать видимость былого величия. Времена были мирные, и
германская знать, покидая свои неуютные замки, прилепившиеся к горам, точно
орлиные гнезда, строила себе удобные резиденции в плодородных долинах. Барон,
однако, гордо отсиживался наверху в своей маленькой крепости, поддерживая с
наследственным упорством старые родовые распри и вражду, завещанную ему
прапрадедами, и находясь по этой причине в дурных отношениях с некоторыми из
своих ближайших соседей.
Барон был отцом единственной дочери; природа, дарящая людям единственного
ребенка, сторицей вознаграждает родителей, создавая настоящее чудо, - так было
и с баронскою дочерью. Нянюшки, кумушки и окрестные родичи уверяли отца, что
такой раскрасавицы не найти в целой Германии, а кому же лучше знать о таких
вещах, как не им? К тому же она выросла под неусыпным наблюдением двух
незамужних тетушек, живших некогда, в дни своей молодости, при одном крошечном
немецком дворе и отлично осведомленных во всем, что требуется для воспитания
знатной дамы. Следуя их указаниям, она превратилась в верх совершенства. К
восемнадцати годам она научилась восхитительно вышивать и изобразила на коврах
целые жития святых, причем выражение их лиц было до того строгим, что они
скорее походили на души чистилища. Она могла также почти свободно читать и
разобрала по складам несколько церковных легенд и почти всю "Книгу героев" с
ее нескончаемыми чудесами и подвигами. Она сделала значительные успехи даже в
письме: умела подписать свое имя, не пропустив ни единой буквы и так
разборчиво, что тетушки читали ее подпись, не прибегая к очкам. Она
преуспевала и в рукоделии, снабжая дом изящными дамскими безделками всякого
рода; была искусна в самых сложный новейших танцах, наигрывала на арфе и
гитаре немало романсов и песен и знала наизусть все трогательные баллады
миннезингеров. Ее тетушки - в дни молодости ужасные кокетки и ветреницы -
были, можно сказать, предназначены к роли бдительных стражей и строгих судей
поведения своей юной племянницы, ибо нет более чопорных и неумолимых дуэний,
чем состарившиеся кокетки. Они почти не спускали с нее глаз; она никогда не
выходила из замка без большой свиты, или, вернее, охраны, и ей постоянно
внушали правила благопристойности и беспрекословного послушания; а что
касается мужчин, то - боже милостивый! - ее научили держать их на таком
почтительном Heldenbuch - собрание немецких героических сказаний XV века,
расстоянии, относиться к ним с таким недоверием, что без надлежащего
дозволения она не посмела бы взглянуть даже на самого красивого кавалера в
мире - да, да! - не посмела бы, даже если бы он умирал у ее ног. Прекрасные
результаты такой системы были очевидны. Молодая девушка могла служить образцом
послушания и благонравия. В то время как ее сверстницы растрачивали свое
девическое очарование среди мирской сумятицы и мишуры, так что нежный цветок
его мог быть сорван и потом выброшен какой-нибудь безжалостною рукой, она
застенчиво и целомудренно, как роза между шипами-телохранителями, расцветала
под бдительным оком добродетельных старых дев и превратилась, наконец, в
прелестную девушку. Тетушки поглядывали на нее с гордостью и торжеством,