"Морское братство" - читать интересную книгу автора (Зонин Александр Ильич)

2

Пока Сенцов провожал на окраину поселка свою спутницу из Москвы, короткий мартовский день окончился. Рассеянный палевый свет бродившего над горизонтом солнца вновь сменила полярная темень. Правда, короткое время между облаками еще играли сполохи. Зеленые, оранжевые и красные — багрового оттенка — лучи, то дрожащими прямыми столбами, то щупальцами диковинных прожекторов, в причудливых переливах красок метались под низким сводом неба, но и их вынудило отступить плотное скопление снеговых туч.

С пригорка, вровень с крышами больших новых домов, Сенцов еще успел полюбоваться короной сияния. Осветив вершину скалистого округлого массива на западе, она отражалась в стылой воде бухты бронзовыми витками, гранатовыми и рубиновыми россыпями. Здесь-то его и приветил первый порыв шквального ветра. Он чуть не сбил созерцателя с ног, и почти мгновенно затем все закрыла угольно-черная тьма. Со следующим порывом ветра густо повалил снег и атаковал стремительными сухими крупинками. Они царапали намерзшие щеки, набивались под веки, облепляли ресницы, лезли в уши и рот, леденили незащищенную голову. Приходилось жалеть, что щегольская легкая шинель и фуражка не упрятаны в шкаф, не сменены капковым бушлатом и ушанкой. Однако Сенцов не стал сворачивать к своей квартире и продолжил прогулку. Ну и пусть надолго снежный заряд, пусть растут сугробы на улицах, пусть ветер с всем наметает завалы поперек дорог, крутыми горками запирает тропки! Не в первый раз устраивает ему Север такую встречу.

Сенцовым владело задорное чувство, когда он решил, несмотря на учащавшиеся заряды пурги, продолжать прогулку. Он по памяти определил место поворота на нижнюю дорогу и не ошибся. Но следующий порыв ветра сбил его с пути, и лишь теплое дыхание невидимого корабля помогло сообразить, как найти ступени, ведущие к первому пирсу. Он упорно кружил, нащупывая спуск в уже наметенных холмиках снега.

Удивительное поведение для всех, кто знал рассудительного и как будто лишенного склонности к неожиданным поступкам капитан-лейтенанта! Да, пожалуй, и сам Сенцов не мог бы за семь лет своей службы в северной базе вспомнить, чтобы у него были такие желания. Случалось, конечно, в такую непогоду оставлять корабль или домашнее тепло для дела, не терпящего отлагательства. Но уж никак не для романтического и совершенно бесцельного путешествия, когда все живое в базе упряталось от укусов ледяного ветра.

И как искренне этот скромнейший из командиров штаба стал бы отпираться, если бы кто-то взялся объяснить ему, что он попросту выбит из привычной колеи размеренной жизни встречей с Натальей Александровной. Ведь Сенцов даже и не думал о ней, пробираясь сейчас к кораблям. Только радовался за друга и однокашника, Колю Долганова, которого ждет теперь после трудной разлуки жена. Конечно, милая, чрезвычайно милая женщина, и Сенцов радовался, что в продолжение двух суток оказывал ей маленькие услуги в вагоне, без проволочек переправил по заливу и доставил домой.

Сгибаясь, уклоняясь от ударов ветра, Сенцов добрался к стенке пирса, ткнулся в швартов, закрепленный на чугунной тумбе пала. Синий свет у сходен, круто уходивших вниз (было время малой воды), выделял из тьмы верхнюю надстройку, парившую трубу и высокую палубу бака с зачехленными орудиями.

«Эх, хорошо у них, — позавидовал Сенцов, прислушиваясь к могучему, но уютному гулу воздуха в турбовентиляторах, — а мне всю ночь сидеть в скале, в сырости». Вытащив руку из кармана, он поднес светящиеся часы к глазам. До вступления на дежурство по оперативному отделу оставалось не меньше часа; вполне достаточно, чтобы пройти на пирс подводных лодок.

Две сотни шагов — и опять синий свет с эсминца. Дальше короткий и широкий тральщик, от которого, несмотря на годы его новой военной биографии, отдавало острым запахом рыбы. И вот, наконец, припавшие к воде, едва заметные со стенки подводные лодки. В расплывчатых пятнах света их рубки и вправду походили, как уверяла Клавдия Петрушенко, бывшая оперная певица, на стоячие воротники боярских опашней, а узкие, веретенообразные корпуса теперь надо было угадывать. Потопав заледенелыми ногами возле часового в огромном тулупе, Сенцов одолел путь и к последнему причалу с разной вспомогательной посудиной. Тут в проблесках белой пены, бурно стремившейся с моря, все скрипело, ходило, с рокотом взлетало вверх и со всхлипыванием падало. Это было обычно в Главной базе при господствующих ветрах. Сенцов заспешил в обратный путь.

Ветер полоскал полы шинели, вздувая их парусом. Трудно было держаться на ногах. Пришлось стягивать полы руками, пригибать голову. Внезапно стало еще темнее, снег повалил мягкими крупными хлопьями. Только по влажной полосе берега, которую море открыло при отливе, Сенцов угадал, куда сворачивать. Он подвигался медленно, но широким и твердым шагом, очень довольный прогулкой, и, наконец, достиг входа, обозначенного сбитым из досок тамбуром.

В подземном коридоре после прогулки показалось совсем не сыро, тепло и уютно. Строители и хозяева создали в скалах и оберегали до мелочей то скромное и строгое морское щегольство, на котором зиждется порядок в палубах линейного корабля. Сенцов потер рукой покрасневшие щеки, пригладил волосы и распушил усы, выращенные из молодечества в начале войны.

Он торопливо шел мимо ряда дверей, за которыми велась кропотливая повседневная работа штаба флота. Привычно свернул в тупичок, обшитый фанерой по брусьям шпальника.

Сдавал дежурство капитан третьего ранга Грохольский. Он скупо рассказал, что непогода, как часто случается в Баренцевом море, распространилась по всему морскому театру неожиданно. А это совсем не ко времени — на коммуникациях оживление. Правда, пока нет никаких происшествий в море и в воздухе — дозорные корабли укрылись, самолеты благополучно приземлились на аэродромы. Но ударов по конвоям следует опасаться и при шторме. Воздушная разведка сейчас очень нужна. Штаб получил достаточно определенные сведения: германский крейсер с миноносцами вышел в набеговую операцию. Радиопосты и пеленгаторные станции успели засечь немецкий рейдер в нескольких точках — определилось его движение к большому океанскому конвою с военными грузами. Поэтому командирам подводных лодок, Петрушенко и Ляхову, посланы приказания занять наступающей ночью новые позиции, искать в своих квадратах противника и решительно атаковать его. Соединение миноносцев с тральщиками и сторожевыми кораблями для встречи конвоя пройдет много севернее обычного места рандеву.[1] Новое напряжение сил для отряда, так как он выполнил эскортную работу в горле Белого моря и должен был возвращаться.

— Боюсь, Ручьев начнет плакаться и жаловаться.

Капитан первого ранга Ручьев, исполнявший обязанности командира отряда надводных кораблей, был достаточно известен Сенцову. Но он не поддержал разговора о Ручьеве. Судачить о сослуживцах было не в привычках капитан-лейтенанта.

Грохольский ткнул пальцем в карту.

— Здесь, не позднее полуночи, эсминцы должны закончить приемку топлива с танкера — высосут его до дна. У тральщиков соляра достаточно.

— Ясно, ясно, — протянул Сенцов. — В такую погоду невесело подходить к танкеру — в лучшем случае поломает привальные брусья. Скажите, Иван Петрович, «Упорный» там?

— Долганов? Ну, конечно. Ремонтировался, а теперь выводит корабль, как говорится, из прорыва. За последний месяц больше всех наплавал. А на что вам сей академик?

Лицо Сенцова сморщилось от досады:

— Понимаете, его жену сегодня доставил и обещал, что она увидит Николая через несколько часов.

— Напрасно обещали. Пускай сразу привыкает к редким встречам и постоянным ожиданиям. А впрочем… женщина всегда найдет способ утешиться.

Эти слова прозвучали озлобленно и презрительно. Сенцов знал, что у Грохольского давняя семейная неурядица, и потому примирительно сказал, не глядя на собеседника:

— Наталья Александровна хороший, душевный человек.

— Что, уже влюбились? — спросил Грохольский, обнажив мелкие прокуренные зубы.

— Глупости! — Сенцов вспыхнул. — Разве непременно нужно влюбляться, чтобы понять… Это так просто… видишь нового человека два дня в вагоне, видишь, что он хороший, умный, сильный.

— А главное — хорошенькая женщина? Так, сударь?

— Сударей поищите среди ваших собутыльников из союзной миссии, — отрезал Сенцов, краснея от своей резкости. — Долганова на оккупированной территории столько перенесла, что другую сломило бы.

— Значит, стр-р-радалица, — желчно сказал Грохольский и, сердясь за напоминание о выпивках, небрежно придвинул Сенцову кипу папок с документами.

— Пересчитайте и пойдем докладывать начальству.

— Еще шесть минут. Разрешите познакомиться. — Сенцов методично стал листать бумаги, сверяя каждый документ с описью. — Все в порядке, — сказал он, наконец. — Можем идти.

— А вот и не можем. Пока вы дотошно выполняли инструкцию вступающему в дежурство, контр-адмирал отправился в кабинет командующего.

В словах Грохольского Сенцов почувствовал раздраженный укор. В самом деле, как нехорошо: товарищ устал, а из-за его формализма должен теперь с опозданием возвращаться к семье.

— Простите, очень досадно, — пробормотал Сенцов.

— Ладно, потерплю, — опять с небрежной снисходительностью процедил Грохольский. — Пока начальства нет, рассказывайте о Москве.

Сенцову сделать это было довольно трудно. Он не привел еще в ясность впечатления от Москвы, в которой война все сдвинула с места, многого лишила, внесла в жизнь людей и некую бивуачность, и беспечность и, однако же, большую ответственность, и создала новые связи со всей страной. Морща лоб, перебирая в памяти то, что ему казалось самым важным, Сенцов закончил свой короткий рассказ уверением, что в Москву скоро вернется уехавшее на восток население и ее промышленность много сделает для армии.

— Но снабжение Москвы еще скудно, и у москвичей повседневных забот куда больше, чем у нас.

Грохольский сделал гримасу:

— А вы, очевидно, в интересную Москву и не заглядывали. Рассказывают, что Москва театральная с любопытными премьерами. С деньгами на рынках приобретают что угодно… А женщины… Скажите о женщинах. По крайней мере, как они одеваются?

Сенцов хотел вспомнить, в чем была его спутница, и не смог. Это еще увеличило его обиду на пошлые вопросы Грохольского.

— У вас какие-то странные интересы, — не выдержал он. — Я про Фому, а вам подавай про Ерему. Родители мои живут в Подмосковье, там я и отдыхал. А в Москве почти все время провел в Оперативном управлении.

Грохольский остался невозмутимым и с ленивой усмешкой спросил:

— И что же в нашем мозговом центре? Что предстоит в нынешнем году?

— Будто вам неизвестно? Кому есть что сказать, тот не распространяется перед младшим офицером, а болтунов не проверишь. Впрочем, я слушал доклад заместителя главкома. Вывод по итогам операций флотов был довольно суров. И что следует лучше устанавливать взаимодействие с воздушными и наземными силами. И более активно использовать корабли, новую технику, новое оружие. Но о нашем флоте адмирал сказал немало хорошего. Притом нашему оперативному направлению придают особое значение. К нам переводят еще корабли разных рангов, увеличивают авиацию. Надо думать, удастся скоро удрать из штаба на корабль.

— На этом спасибо невеликое, — буркнул Грохольский. — Ежели нельзя сменить наш лунный пейзаж на черноморский берег или Балтику, предпочту уйти в академию.

— Учиться, конечно, надо, — отозвался Сенцов, — но мне об этом рано загадывать.

Он выглянул в коридор, томясь беседой с Грохольским все больше и больше и мысленно сравнивая его с Долгановым.

— Однако пойдемте, контр-адмирал уже у себя…

До двадцати двух дежурство не доставляло Сенцову особых забот.

Командир Охраны водного района сообщил, что ближние дозоры оттянуты в защищенные бухты ввиду шквалов и восьмибалльной волны. А прогноз погоды на основании сообщений метеопостов по всему побережью и на дальних островах заканчивался невеселым выводом: ураган еще не достиг высшей точки, шторм продлится не меньше двух суток.

Вслед за тем от капитана первого ранга Ручьева пришло донесение, что корабли принимают топливо в затрудненных для швартовки условиях. Для выхода из Н-ской базы Ручьев требовал дополнительного времени. Одного только не мог доложить Сенцов начальнику штаба — места подводных лодок Ляхова и Петрушенко. Сколько радисты штаба ни посылали в эфир их позывные, командиры подводных лодок молчали. Не было даже данных, что приказ командующего ими точно выполняется.

В 23.30 начальник штаба вызвал вместе с начальником оперативного отдела и Сенцова. Сенцов отметил на оперативной карте восточного сектора Баренцева моря генеральный курс конвоя и его скорость на 23.15, доложил, что миноносцы Ручьева, если он сумеет выполнить приказ, войдут в соприкосновение с транспортами и их охранением около семи утра.

— Поздно, — сказал начштаба. Приложив линейку от базы, где плакался на погоду Ручьев, на север, он быстрым взмахом карандаша провел черту и раздвинул циркуль. Только у опытных командиров из штурманов сохраняется такое легкое движение пальцев, что кажется, будто циркуль сам шагает по карте. Начштаба строго заметил:

— В пять двадцать Ручьеву быть здесь. Ясно?

— Так точно. — Сенцов повторил время, назвал долготу и широту.

Контр-адмирал кивнул головой. Это было неофициальное разрешение идти выполнять, но Сенцов продолжал стоять у карты.

— Что еще?

— В отношении Ляхова, товарищ начальник штаба. Если он и вступил в указанный ему квадрат, это бесполезно.

Вытянувшись на носках, Сенцов добрался рукой — указка оставалась у контр-адмирала — к дуге, какую описывал англо-американский конвой, и убежденно пояснил свою мысль. Немцам незачем повторять эту кривую. Они могут значительно сократить переход, избрав курс ост-норд-ост, а в таком случае на их пути будет только Петрушенко.

Начальник оперативного отдела неодобрительно посмотрел в сторону Сенцова. Позицию лодки определило начальство, чего же ему тыкать в ошибку. Но контр-адмирал не обиделся и не остановил Сенцова. Он слушал его сбивчивую речь с явным удовольствием.

— Хорошо, капитан-лейтенант, хорошо. Решим, что делать Ляхову, когда его найдете. Добивайтесь связи энергично. Вызывайте и Петрушенко и Ляхова каждые пять минут.

Он поглядел вслед Сенцову и одобрительно сказал:

— Наша птичка-невеличка растет. Отличный признак, когда оператор рассчитывает на умное решение противника. Вот беда, что нам не приходится ожидать смелой инициативы от командования конвоем… Следите за Ручьевым. Пусть поймет, что за грузы конвоя отвечаем перед Москвой мы. — Он помолчал и добавил: — Командующий требует поднять самолеты. Дайте обстановку начальнику штаба ВВС.

У Сенцова к полуночи наросла куча неотложных дел. Он принимал расшифрованные радиограммы, наносил обстановку, выслушивал по телефону требования летчиков, записывал короткие доклады оперативных офицеров Службы наблюдения и связи, успокаивал по другому телефону представителя союзной военно-морской миссии, переспрашивавшего обстановку в зоне конвоя.

В 0.3 °Cенцов снова отправился к начальнику штаба. Ляхов, наконец, ответил. Противник ни по пути, ни на основной позиции не обнаружен. Ответил и Петрушенко, но только выдачей квитанции о приеме депеши.

Сенцов ожидал, что на голову Петрушенко обрушатся громы и молнии. Однако на неулыбчивом лице начштаба засветились глаза, и он предложил:

— А вы, не смущаясь пренебрежением Петрушенко, дайте ему обстановку. Радиомолчание — его тактический конек, не любит болтать человек, и прекрасно.

— Не любит, — подтвердил вошедший в это время начальник подводного отдела штаба. — Даже клещами не вытянешь из Федора лишнего слова. И правильно. Зачем вспугивать дичь! Молчит — значит у позиции и чувствует, что пахнет жареным.

Опережая Сенцова, начальник штаба и старый подводник прошли в дверь. Сенцов видел, что они свернули в салон, откуда доносился звон посуды. Значит, отправив Ручьеву радиограмму, и он получит передышку минут на двадцать. «Очень хорошо, — сообразил капитан-лейтенант. — Можно позвонить Долгановым».

Он пил чай крепчайшего настоя с клюквенным экстрактом, стягивающим язык, размачивал черствую галету и нерешительно поглядывал на базовый телефон.

«Надо было звонить сразу… Попусту ушли минуты на болтовню с присяжным циником Грохольским… Конечно, усталая, подавленная одиночеством, Наталья Александровна спит. А впрочем вероятно, что не спит… Она так нетерпеливо ждала встречи с Николаем, так трогательно расспрашивала о нем… Позвоню».

Аппарат в квартире, заселенной офицерами корабельного состава, помещался в общем коридоре. Но жилицы, почти всегда бывшие в разлуке с мужьями, привыкли к звонкам в самое неожиданное время. И сейчас взволнованный, очень певучий голос немедленно отозвался на звонок.

— Петрушенко у телефона. Кого нужно?

— Это Сенцов из штаба… Простите, Клавдия Андреевна…

— Что-нибудь с Федей?

— Да нет, не беспокойтесь. Как раз сейчас от него имели сообщение… Мне нужно Долганову.

— Позову, только вы и ей, голубчик, говорите хорошее.

— Непременно, — пообещал Сенцов.

Продолжая держать трубку, он услышал шаги, стук в дверь и слившиеся женские голоса. Почему-то казалось, что время остановилось и он не дождется.

«Подойдет, не подойдет», — по-детски зашевелились его губы.

— Алло, вы, Сергей Юрьевич? — низким, задыхающимся голосом спросила Долганова.

— Узнали? — произнес он хрипло, краснея и ругая себя за бессмысленный вопрос. — Два-три дня придется вам подождать Николая…

— Он в сложной обстановке? Или вам нельзя ответить?

— Нет, нет. Просто его корабль далеко. — И с полной искренностью Сенцов заверил: — Для Николая, как я уже вам говорил, нет трудных положений.

— Спасибо. Хороший вы человек. Спасибо, что не поленились среди ночи позвонить. Спокойного вам сна. А завтра приходите…

— Спать мне завтра. Или нет, конечно, к вечеру я буду. Хотите в кино? Или в наш театр?

Он совсем растерялся. «Что я наговорил… Еще подумает, что я…»

Но в ответ услыхал:

— Сердечное спасибо, придете — вместе решим.

Сергею Юрьевичу не пришлось обстоятельно перебирать, чего ему не следовало говорить и что должен был сказать друг и почитатель Долганова. Вошел шифровальщик и со значительным видом протянул ему папку с радиограммами. Взглянув в них, Сенцов ахнул и заторопился к начальству.