Часть первая: Распределение

Если капиталисту предложить капитал по цене меньшей нынешнего предложения денег вдвое, то заработок любого финансиста упал бы тоже вдвое. Если же, к примеру, процент на занятые деньги для строительства дома был меньше арендной платы за точно такой же, но уже существующий дом, или если бы было выгоднее превращать сельхозугодья в свалки, а не заниматься выращиванием урожая на точно такой, но арендованной земле, то конкуренция немедленно бы уменьшила аренду за дома и за землю до уровня банковского процента. Потому что самым верным способом обесценивания материального капитала (дома, земли) является создание и предложение дополнительного, точно такого же, капитала. Ибо является законом экономики следующее: при росте производства увеличивается и рост материальных активов, то бишь материального капитала. А это увеличивает зарплаты и уменьшает процент на деньги до нуля.

Прудон: что есть собственность?

Отмена незаработанного дохода, т. е. так называемой добавочной стоимости, которая также может быть выражена в банковском проценте или ренте, есть немедленная экономическая цель любого социалистического движения. Общий предлагаемый метод достижения этой цели есть коммунизм в форме национализации или социализации производства. Я знаю только одного социалиста - Пьера Жозефа Прудона - чьи исследования природы капитала указывают на иное решение этой проблемы. Требование национализации производства выдвигается во главу угла потому что, мол, сама природа средств производства неумолимо сего требует. Обычно это берётся априори, как трюизм, мол, именно из владения средствами производства вытекает (при любых обстоятельствах) превосходство капиталиста перед рабочими, когда они начинают торговаться о зарплате последних. Это самое превосходство представлено - и никак иначе, без объяснений - добавочной стоимостью, извлекаемой в силу этого капиталом. Никто кроме Прудона так и не смог постичь, что перевес сил, ныне безоговорочно присваиваемый чистой собственности, может быть изменён в сторону тех, кто не обладает собственностью (работников), простым строительством нового дома рядом с уже существующим, постройкой новой фабрики рядом с уже основанной и работающей.

Прудон показал социалистам ещё пятьдесят лет назад, что непрерывная тяжёлая работа является единственным успешным атакующим оружием против капитала. Но ныне эта истина ушла в "туман" непонимания ещё дальше, нежели она была во времена Прудона.

Прудон, разумеется, совсем уж людьми не забыт. Но он так до конца никем и не понят. Если бы его советы были поняты и если бы его советам следовали, сейчас мы бы уже забыли, что такое капитал вовсе. Но в связи с тем, что Пьер Прудон ошибся в методе (банки обмена), на его теории был также поставлен крест.

Как так получилось, что марксова теория капитализма всё ж таки вытеснила теорию Прудона и тем дала ход суверенному развитию коммунистического социализма? Как так получилось, что Маркса и горячее обсуждение его теории можно найти в каждой газете мира? Некоторые могут предположить, что сие происходит от безнадёги, а также от безвредности его доктрины. "Ни один капиталист не боится его теории, равно как не боится капиталист и христианской доктрины; посему однозначно положительно для капитала иметь в качестве обсуждений Маркса и Христа, причём обсуждать их как можно более широко. Ибо Маркс никогда не навредит капиталу. Однако будьте осторожны с Прудоном; вот его-то надо держать недоступным для обсуждения! Он опасный малый, потому что до сих пор никто так и не привёл доказательств его убеждённости в том, что если позволить рабочим трудиться беспрепятственно, без перерывов, без призывов к забастовкам, то вскоре капитал будет УДУШЕН избытком самого себя (не смешивать с переизбытком произведённых товаров!). Предложение Прудона для атаки на капитал есть очень опасное предложение, поскольку его можно сразу же и начать применять. Марксистская программа говорит об огромном производительном потенциале нынешних хорошо обученных рабочих, работающих на оборудованных современными машинами предприятиях, но Маркс не способен применить этот потенциал, тогда как в руках Прудона он становится смертельным оружием против капитала. Посему, давайте-ка занудствовать по Марксу, давайте трындеть по Марксу, а вот Прудона забудем!"

Объяснение, приведённое выше, вполне правдоподобно. И не является ли это объяснением движения за земельную реформу Генри Джорджа? Владельцы земли вскоре ведь обнаружили, что это движение представляет из себя овцу в волчьей шкуре; что налогообложение рентных платежей за землю не может быть толком выполнено, а посему этот человек и его реформа абсолютно безвредны. Прессе было позволено пропагандировать утопию Генри Джорджа, а реформаторы земельного вопроса стали приниматься в лучших слоях общества. Каждый немецкий "аграрий" и спекулянт зерном мгновенно превратился в плательщика налогов (с рентных доходов). Лев оказался беззубым, посему с ним можно было и поиграть, примерно так же масса народа с удовольствием поигрывает в христианские принципы.

Исследование Марксом капитала удалилось в сторону.

Маркс поддался на популярную уловку: мол, капитал состоит из материальных вещей. А вот по Прудону, наоборот, ростовщический процент не есть продукт либо материальная вещь, он представляет собой экономическую ситуацию, состояниерынка.

Маркс считает прибавочную стоимость трофеем капиталиста, получающегося из-за того, что капиталист неправильно употребляет данную ему власть – право собственности. По Прудону же, прибавочная стоимость - есть субъект закона спроса и предложения.

С точки зрения Маркса, прибавочная стоимость всегда однозначно есть "плюс". А Прудон утверждает, что возможность минусовой прибавочной стоимости тоже надо принимать во внимание. (Положительная прибавочная стоимость есть такая приб. стоимость, которая расположена в предложении, т. е. на стороне капиталиста, тогда как отрицательная приб. стоимость – на стороне труда).

Лекарство Маркса состоит в политическом превосходстве тех, кто лишён средств производства, сие может быть достигнуто через организации соответствующих движений. Лекарство Прудона есть устранение всех препятствий для людей трудиться как можно более производительнее.

По Марксу, забастовки и кризисы – явления положительные, а конечная цель экспроприация экспроприаторов - есть райский финал. Прудон же говорит обратное: "Ни при каких обстоятельствах не позволяйте НЕ работать, потому что самыми мощными союзниками капитала являются забастовки, кризисы и безработица; тогда как нет ничего более фатального для капитала, чем БЕСПРЕРЫВНЫЙ ТРУД!"

Маркс говорит: "Забастовки и кризисы сметут капиталистическую нечисть на вашем пути к цели; а самый большой кризис после борьбы даст вам конечную цель – рай на земле." – "Нет!", – говорит Прудон, – "Это – подлог, такой метод уведёт вас от цели ещё дальше. С такой тактикой вам никогда не удастся стащить с капиталова «пирога» больше, чем 1% от ставки ростовщического процента."

По Марксу частная собственность означает власть и превосходство. Прудон понимает, что это превосходство заложено в деньгах, в системе их функционирования, и что, при изменённых условиях функционирования, превосходство частнособственнического капитала превратится в его слабость.

Но теперь мы знаем, что капитал не увеличивается простым сложением, поскольку введённый дополнительный капитал часто порядком уменьшает существовавшую до этого совокупную стоимость капитала. Правду приведённого выше высказывания можно легко увидеть в повседневной жизни. При некоторых условиях цена тонны рыбы может быть выше цены 100 тонн рыбы. С чего цена может надуться, если предложение изобильно? Да ни с чего. Мы получаем прибавочную стоимость БЕСПЛАТНО.

Незадолго до развязывания первой мировой войны владельцы земли в пригородах Берлина хватались от ужаса за голову, рента на дома, т. е. прибавочная стоимость, падала, а вся капиталистическая пресса выла из-за непрекращающейся "строительной ярости рабочих и подрядчиков", которая была вызвана "эпидемией строительства в индустрии возведения жилых домов." (цитаты из немецкой прессы тех лет.)

Разве эти выражения не являются откровением по поводу шаткости природы капитала? Капитал, тот самый капитал, перед которым марксисты аж благоговеют, умирает из-за "чумы непрерывного строительства"; он срывается с места и исчезает перед лицом наступления "строительной лихорадки" рабочих! Что бы посоветовали Прудон и Маркс делать в такой ситуации? "Прекращайте строить!" - закричал бы Маркс, - "Плачьте, несчастные, рыдайте о том, что вы безработные, объявляйте забастовку! Потому что каждый дом, который вы возводите, прибавляет к силе капиталистов дополнительную силу, как если сложить два и два, то выйдет четыре. Сила капитала в его прибавочной стоимости, т. е. в данном случае ренте; поэтому, чем больше домой вы построите, чем более сильным станет капитал. Поэтому мой, марксов, совет вам: ограничьте свои старания и усилия, выступайте за восьмичасовой трудовой день или даже за шестичасовой, поскольку каждый построенный вами дом добавляет к ренте дополнительную ренту, а это и есть прибавочная стоимость - сила капитала. Ограничьте, друзья, свой строительный пыл, ибо чем меньше вы строите, тем дешевле вам обойдётся жильё!"

Вполне вероятно, что Маркс не стал бы произносить весь этот бред. Но доктрина-то Маркса, считающая капитал суть материальными товарами потребления, уводит рабочих мыслями в сторону и диктует другой способ поведения.

Теперь послушаем Прудона: "Прибавьте пару, друзья! Давайте ещё сильнее и энергичнее строить, даёшь чуму строительства! Рабочие и подрядчики, ни при каких условиях не позволяйте выпускать мастерок из ваших рук. Гоните взашей всех, кто встревает в вашу работу; эти самые, кто хочет вас отвлечь - ваши самые ненавистные враги! Кто они, болтающие о "строительной чуме"? Кто они, рассуждающие о сверхпроизводстве в строительной индустрии, тогда как ренты всё ещё показывают прибавочную стоимость, показывают, что интерес на вложенный капитал ещё есть? Пусть же сдохнет капитал от строительной чумы! Ибо за те пять лет, что вам было позволено заниматься тем, что вы и делаете, т. е. строительством новых домов, все капиталисты уже почувствовали приближение их конца, все они стали пищать о том, что прибавочная, де, стоимость ПАДАЕТ, а арендные платежи уже упали с 4% до 3%- иными словами, на четверть. Ещё три раза по пять лет такой беспрерывной работы - и вы получите дома ВООБЩЕ БЕЗ прибавочной стоимости. Капитал подыхает, и это вы, кто убивает его своим трудом!"

Правда инертна, как крокодил в грязи вечного Нила. Время правду не волнует; а уж то время, которое умещается в среднюю человеческую жизнь - вообще ничего для правды не значит, поскольку истина бессмертна. Но у правды есть один посланник, смертный, как и человек, и вечно спешащий. Для этого посланника время есть деньги; он вечно занят и возбуждён, и звать этого посланника ЗАБЛУЖДЕНИЕ. Заблуждение не может себе позволить просто лежать-полёживать, не двигаясь, и смотреть, как мимо проплывают столетия. Заблуждение раздаёт тумаки направо-налево, и так же получает их, потому что встаёт на пути каждого, а каждый человек постоянно на его пути. Вечное противостояние.

Поэтому то, что Прудон - табу ничего не означает. Его оппонент Маркс, со своими заблуждениями, сделал всё, чтобы рано или поздно правда вышла наружу. И в этом смысле мы можем сказать, что Маркс является посланником Прудона. Прудон ныне в могиле, покоится с миром. Но его слова бессмертны и значимы. Марксовы же слова вынуждены постоянно меняться. Но однажды правда явится во всём своём обличье, и доктрина Маркса будет спокойна сослана в музей человеческих ошибок. На хранение.

Даже если бы Прудоновы идеи были действительно задушены, замяты и забыты, то натура капитала бы никуда не делась. Правду всё равно бы обнаружили; ну а имя нового первооткрывателя в данном случае неважно.

Автор этой книги шёл по пути, протоптанному Прудоном, и пришёл к тем же выводам, что и его учитель. Вероятно автору даже помогло то, что изначально он не был знаком с прудоновской теорией капитала, ему пришлось попотеть, независимо от чужого мнения, а такая вот независимость, непредвзятость является лучшим помощником при научном исследовании.

Но я удачливее Прудона. Я обнаружил не только то, что в свою очередь Прудон обнаружил пятьдесят лет до меня, т. е. природу капитала, но и практический путь к цели, обозначенной Прудоном. А это именно то, чего не хватило Прудону.

Прудон спрашивал: "Почему у нас не хватает домов, техники, кораблей?" И давал ответ, правильный ответ: "Потому что деньги ограничивают строительство, производство всего на свете." Или, его собственными словами: "Потому что деньги - это закрытые ворота при входе в рынки, сделанные специально для того, чтобы никого туда не пускать. Вы же думаете, что деньги - это ключи, которые открывают вам дорогу на рынок (под рынком имеется в виду обмен товарами), но это не так, деньги - это тот ключ, который ворота ЗАПИРАЕТ."

Деньгам совершенно безразлично, будет ли построен ещё один дом в дополнение к уже существующему. Как только капитал прекращает выдавать на горА свой традиционный процент прибыли, деньги начинают забастовку и прекращают свою работу. Поэтому-то деньги действуют как сыворотка на "чуму строительства", на "лихорадку беспрерывной работы". Деньги ссужают капитал (в виде домов, заводов, кораблей) иммунитетом против угрозы своего своего собственного бесконечного роста.

Обнаружив эту блокирующую природу денег, Прудон озвучил свой призыв: "Давайте бороться с привилегией денег быть тем, кем они есть, ростом производства товаров и ростом труда. Давайте и труду дадим ту же привилегию, которой обладают деньги. Потому что одинаковые привилегии двух оппонентов, если их противопоставить, нейтрализуют друг друга. Присовокуплением к товарам прибавочной "товарности", как это "делают" деньги со своей прибавочной стоимостью, мы сбалансируем их обоих."

Такова была вкратце идея Прудона. И для того, чтобы её реализовать, он основал банки обмена. Как все знают, они так и не заработали в полную силу. Идея с ними провалилась.

И всё же решение проблемы, которая так и не спасла Прудона, достаточно простое. Всё, что нам нужно, - это изменить обыденную точку зрения, перестать думать с точки зрения владельца денег, а взглянуть на проблему с точки зрения труда и владельца товаров. Это изменение позволит нам мгновенно ухватить суть проблемы и мгновенно же её решить. Товары, а не деньги, есть реальный фундамент экономики. Товары и их составляющие - есть 99% нашего богатства, а на деньги приходится только 1%. Поэтому давайте относится к товарам, как к фундаменту, как к базе; давайте не будем смешивать эти понятия. Мы должны воспринять товары так, как они появляются на рынке. Т. е. мы их не можем изменить. Если они ржавеют, ломаются, исчезают, пусть с ними происходит то, что происходит; это природа товаров, которые суть материальные вещи, которые суть не вечны. Как бы ни эффективно мы могли организовать банки Прудона, мы не сможем спасти газету, отданную на продажу продавцу газет, если день закончится, а он её так и не продаст, то непроданная газета пойдёт в переработку. Более того, мы должны помнить, что деньги есть универсальное средство накопления; все деньги, обращающиеся в сфере коммерции как средство оплаты, приходят в банки и там оседают до тех пор, пока их снова не позовёт на рынок "процент" использования капитала. И как же мы сможем тогда приподнять товары до уровня готовых денег (золота) в глазах тех, кто склонен их накапливать? Как мы сможем убедить их вместо накопления денег набивать банки или склады-хранилища книгами, зерном, нефтью, ветчиной, кожей, динамитом, фарфором... и т. д.?

И это было именно то, что предлагал Прудон, то, что он реально делал, в попытках привести деньги и товары к единому знаменателю. Прудон проглядел тот факт, что деньги являются не только средством для обмена товаров, но и средством накопления, поэтому деньги и, скажем, помидоры, деньги и лайм, деньги и одежда никогда не будут выглядеть вещами с одинаковыми характеристиками (одинаковой стоимостью и полезностью) в глазах накопителей. Молодёжь всегда предпочтёт накопления в одной золотой монете набитому товарами, даже самому большому складу.

Поэтому мы не можем переделывать товар в деньги, они не равнозначны, хотя и обладают базовыми характеристиками всего того, к чему имеют отношение. Но давайте рассмотрим деньги поближе, потому что именно в них находится искомое и могущее быть изменение. Должны ли деньги оставаться нынешними деньгами всегда? Должны ли деньги, как товар, быть по отношению к другим товарам, которые они, собственно, и обслуживают, неподвластными? Ведь в случае пожара, наводнения, кризиса, войны, смены моды и т. д., только ли деньги должны быть невосприимчивы к ущербу? Почему деньги должны быть выше товаров, которые деньги и обслуживают? И не является ли нынешнее положение вещей (деньги выше товаров) такой привилегией денег, которая, если покопаться, является источником прибавленной стоимости, т. е. той самой привилегией, которую Прудон намеревался изничтожить? Ну так, в чём дело, давайте положим конец привилегии денег. Никто, ни рантье, ни спекулянты, ни капиталисты более не смогут найти денег, как высшего товара, а только лишь как то, на что они могут обменять содержимое магазинов, складов и рынков. Если деньги будут держать себя так, как будто им на всё наплевать (по отношению к товарам), они, как и товары не пользующиеся спросом, должны УМЕНЬШАТЬСЯ, портиться, ржаветь, гнить, исчезать. Пусть деньги тоже подвергаются физическим воздействиям природы: мошкам и ржавчине, болезням и напастям, выветриванию, в конце концов; и, когда придёт время монете умирать, пусть её владелец заплатит за гроб и за похороны. Только тогда, и никак не раньше, мы сможем сказать, что деньги и товары являются равными и абсолютно взаимозаменяемыми величинами - т. е. именно тем, чего так добивался Прудон.

Давайте изложим это требование в коммерческой форме. Мы говорим: "Обладатель вещей, за время их хранения, обязательно терпит убыток в количестве и качестве. Более того, он должен ещё и заплатить за услуги хранения (ренту, страховку, обслуживание и т. д.). Чему равен объём таких ежегодных выплат? Скажем, 5% - и эта цифра ещё значительно занижена."

А теперь вернёмся к нашим баранам: какую цену платит банкир, капиталист за то что он хранит или распоряжается деньгами? На какую сумму уменьшились военные расходы, т. е. деньги, за 44 года, что хранились в Шпандау Юлиусом Тауэром? Ни на пенни они не уменьшились!

Если всё так, как я изложил, то ответ на вопрос ясен, деньги должны терять в стоимости примерно так же, как теряют стоимость и товары, которые лежат на хранении. Деньги в таком случае перестают быть неподвластными напастям, которым подвергаются все остальные товары; не будет никакой разницы между тем, чем владеть и что хранить: товары или деньги. Деньги и товары в таком случае становятся равными эквивалентами, проблема Прудона решена, а путы, сковывающие развитие человечества, падают ниц.

Я намереваюсь придать моему дальнейшему исследованию форму социальной и политической программы. Но эта задача сподвигла меня отложить полное решение проблемы и показать её лишь в частях 3-5 этой книги. Начну же я с разделов Распределение и Свободная земля. Такое расположение частей служит более ясному изложению общей схемы и обнаружению более чётко определимой цели естественного экономического порядка. Читатели, которым не терпится узнать, а как же проблема Прудона решена, могут сразу перейти к частям 3-5 и вернуться к частям 1,2 попозже.

Как было подчёркнуто во вступлении, экономической целью любого подвида социализма является запрет на получение незаработанного дохода, или добавочной стоимости, которую иногда ещё называют рентой или процентом на капитал. Чтобы достичь сего - обычно объявляется, что национализация или социализация продукции и всех её средств производства есть дело в этом случае совершенно необходимое, без которого нельзя обойтись.

Данное требование неимущих (не владеющих собственностью) поддерживается научным исследованием Карла Маркса по поводу природы капитала. Работы Карла пытаются доказать, что добавочная стоимость является неизбывно присущим частному предприятию или частной собственности на средства производства фактором.

Я - автор - предлагаю продемонстрировать, что марксова доктрина основана на непригодных к существу дела основаниях, которые мы должны просто избегать, чтобы не уйти от истины. Мои выводы базируются на том, что капитал не должен рассматриваться в том числе и как материальный товар, а на том, что капитал должен рассматриваться как условие рынка, полностью определяемый спросом и предложением. Французский социалист Прудон, оппонент Маркса, дал работникам доказательство этого более 50 лет назад.

Ведомые этой откорректированной теорией капитала, мы узнаем, что устранение некоторых искусственных препятствий, связанных с частным владением землёй и нашей иррациональной монетарной системой, позволит экономическому порядку выявить один фундаментальный, непоколебимый принцип. Устранение этих препятствий позволит рабочим своим собственным трудом и в короткое время (десять-двадцать лет) так изменить условия рынка для капитала, что добавленная стоимость исчезнет полностью и навсегда, тогда как одновременно средства производства полностью потеряют свой капиталистический характер. Частная собственность на средства производства не будет тогда предоставлять никаких преимуществ, которые ныне владелец капитала в любой его форме извлекает из обладания оным: ничего капитал не будет приносить - ни добавленной стоимости, ни ренты, ни процента на использование капитала, наоборот - владелец капитала с течением времени будет его только... ТЕРЯТЬ.

Накопления или любые другие деньги, инвестированные в средства производства (дома, заводы, земли), будут возвращаться владельцам в суммах, всё меньших и меньших с течением времени. Причём списание средств будет связано с естественной убылью, с естественной средней амортизацией того, что используется в процессе производства и потребления. И просто за счёт тяжёлого и ничем и никем не останавливаемого труда, оплодотворённого современными средствами производства, столь обожаемый и столь ненавидимый КАПИТАЛ будет низведён до роли игрушки для детей, до роли фарфоровой хрюшки с прорезью на спине для накопления мелочи. Капитал, в любой его форме, не будет приносить доход, а, чтобы добраться до него самого, владельцу придётся взять молоток и разнести хрюшку на куски.

Первая и вторая части этой книги, повествующие о земле, показывают, как сельское хозяйство, строительная индустрия, добывающая индустрия могут вестись без изымания добавочной стоимости. Но и без коммунистических глупостей. Последующие части книги, связанные с новой теорией капитала, покажут, как, без национализации средств производства, мы сможет полностью устранить влияние добавочной стоимости на нашу экономическую жизнь и утвердить новый порядок права на то, что получается в результате труда.

Под "работником" в этой книге имеется в виду тот человек, который живёт на заработанные собственным трудом средства. Под это определение подпадают ВСЕ: крестьяне, рабочие, служащие, ремесленники, промысловики, художники, священники, солдаты, управляющие, короли. Все они "работники". Противопоставлением работнику в нашей экономической системе является капиталист, т. е. лицо, извлекающее доход средствами, им не заработанными.

Мы также делаем разницу между продуктом (полученным в результате приложения труда), результатом (тем, что труд добавил к материалу) и конечным итогом - всей совокупностью полученного в результате приложения труда. Продукт - это то, что получается, когда к чему-то прикладывается труд. Результатом труда являются деньги, полученные в результате продажи продукта, либо в результате оплаты времени труда, потраченного в промежуточных операциях. Конечный итог есть то, что работник, после продажи результата своего труда, может купить или тем или иным образом использовать, употребить.

Термины: зарплата, оплата, ставка - это всё определения, использующиеся для замены одного и того же, в нашем случае - РЕЗУЛЬТАТА ТРУДА, когда сам результат, собственно говоря, нельзя пощупать, хотя труд и вложен. К примеру, подметание улицы, написание стихотворения, управление предприятием. Если же результатом труда является материальный предмет, скажем, стул, и он одновременно является собственностью работника (он его и сделал), то результатом этого труда не будет зарплата, результатом этого труда будет ЦЕНА, за которую стул и продадут. Все эти разъяснения подразумевают одну и ту же вещь: а именно, как результаты труда переводятся в деньги, за которые их покупают.

Доходы производителей и торговцев, после вычета процента за использование капитала или ренты, которая в нём и содержится, могут, по нашей методике, быть классифицированы как результаты их труда. Управляющий добывающей компании получает свою зарплату за то, что он лично сделал. Если же управляющий одновременно является и совладельцем предприятия, то его доход будет больше за счёт получаемых им дивидендов. Тогда он одновременно и работник, и капиталист. Как правило, доходы фермеров, торговцев и служащих складываются из результатов их личного труда и некоторых дополнительных источников капиталистического характера. Фермер, работающий на арендованной земле да за счёт привлечения капитала, живёт только за счёт конечного итога своего личного труда. Всё, что остаётся ему после уплаты арендной платы и процента на используемый капитал, есть результат его деятельности (труда) и полностью подпадает под нашу характеристику оплаты труда.

Между результатом труда и конечным его итогом лежат бесчисленные сделки, которые мы осуществляем для того, чтобы купить то, что мы потребляем. Вот эти самые сделки оказывают огромное влияние на КОНЕЧНЫЙ ИТОГ нашего труда. Очень часто случается, что два человека, предлагающие один и тот же результат труда для продажи, получают, в конечном итоге, совершенно разные суммы. Причина этого состоит в том, что, хотя они и равны, как работники, как торговцы они вовсе не равны между собой. Некоторые умудряются очень лихо продавать результаты своего труда, они же, как правило, так же лихо умудряются покупать дешевле то, что им нужно самим. В случае продажи результатов труда на рынке коммерческий нюх человека и знание им определённых вещей для успешной продажи или покупки, очень сильно влияет на конечный итог труда, примерно так же, как на него влияет техническое совершенство и эффективность производства. Поэтому между результатом труда и его конечным итогом, стоит ОБМЕН, как финальный аккорд производства. В этом смысле каждый работник есть ещё и ТОРГОВЕЦ.

Если объекты, составляющие продукт труда и конечный итог труда, имеют между собой свойства, которые можно сравнить и оценить, то этим и занимается коммерция, т. е. переход продукта труда в конечный итог. Если представить, что измерение, оценка, взвешивание были бы несказанно точны, то конечный итог труда был бы всегда равен продукту труда (минус процент на капитал и ренту), а доказательством того, что в этом процессе нет обмана, может служить следующее: объекты конечного итога труда могут быть тщательно проверены, на манер того, как аптекарь взвешивает на своих весах при вас же точную дозу лекарства (вы можете взять свои весы и проверить точность весов аптекаря). Но в том-то всё и дело, что у товаров НЕТ такой общей черты. В процессе обмена ВСЕГДА торгуются, причём БЕЗ привлечения к процессу любых измерительных приборов или величин. И наличие у нас на руках денег ТОЖЕ не избавляет нас от процесса "торгования" в процессе обмена. Термин "мера ценности" иногда приложим к вышедшим из употребления трудам в экономике, и этот термин вводит нас всех в заблуждение. Никакое из качеств канарейки, таблетки или яблока не может быть измерено деньгами.

Поэтому-то, прямое сравнение продукта труда и конечного итога труда никогда не даст нам полной и абсолютно ясной картины того, а действительно ли получил работник за свой труд всё полностью. Право на обладание ВСЕМИ РЕЗУЛЬТАТАМИ ТРУДА, если под этой фразой мы понимаем право индивидуума получать всё за свой труд, следует отнести в область воображения.

Ситуация же с коллективным правом на получение всех результатов труда - ещё тяжелее! Ведь результаты надо как-то разделить среди всех принимавших участие в труде работников, и только среди них. Ничего из результатов труда не должно доставаться капиталисту в виде процента на капитал или ренты. Это - единственное условие, налагаемое требованием права на получение общих или коллективных результатов труда.

Право на получение коллективных результатов труда также не должно вводить нас в проблемы распределения результатов на каждого из участников. Ибо то, что не получит один работник, получит другой - из одного и того же коллектива. Распределение долей результатов коллективного труда следует до настоящего времени по законам конкуренции, где тот, кто смел, тот, получается, и съел, причём, где труд проще и легче (не требует особых знаний или умений!), там и конкуренция - выше. Работники, выполняющие самую квалифицированную часть общей работы защищены от массовой конкуренции самым наилучшим образом, именно поэтому они и получают самую высокую цену за результаты своего труда. В некоторых случаях, когда превосходство одного человека обусловлено его талантливостью в какой-то сфере (к примеру, в пении), то конкуренции может и не быть вовсе! Счастлив тот, чей труд ПОЛНОСТЬЮ освобождён от кошмара конкуренции.

От реализации права на получение ВСЕХ результатов труда в выигрыше будут все работники, причём это будет как прибавление к тому, что они сейчас имеют. Это добавление способно вдвое - втрое увеличить их общий доход от того, что они имеют сейчас, но никогда этот процесс не будет равным для всех. Уравнивание в получении результатов труда есть цель коммунизма. Наша же цель, наоборот, получить право на получение всех результатов труда, но через конкуренцию. Сопутствующим эффектом реформ, нужных для обеспечения прав на получение всех результатов труда, мы можем, разумеется, ожидать то, что существующие различия в нынешнем получении, ныне очень и очень большие, будут, особенно в коммерции, уменьшены до вполне разумных пределов; но это будет всё же лишь сопутствующим эффектом и ничем иным. Право на получение всех результатов труда, с нашей точки зрения, не должно быть уравниловкой. Самые работящие, самые эффективные работники должны и будут наиболее защищёнными в плане получения результатов труда, причём строго пропорционально своей высокой эффективности. Этому будет способствовать увеличение оплаты труда с одновременным исчезновением НЕЗАРАБОТАННЫХ доходов.

Выводы

1. Продукт труда, результат труда и конечный итог труда не могут быть взяты и сравнены в своём застывшем статусе кво. Для этих величин нет единого измерения. Переход первого во второе, и второго - в третье совершается не через оценку, а через заключение сделок, через процесс, когда две стороны торгуются между собой, чтобы обе пришли к соглашению.

2. Невозможно точно сказать, являются ли результаты труда точно и полностью соответствующими конечному итогу труда.

3. Результаты труда могут быть только поняты, и только как общие коллективные результаты труда.

4. Право на получение всех коллективных результатов труда должно быть завязано на совершенное исключение и запрет всех незаработанных доходов, имя которым процент на капитал и рента.

5. Когда процент или рента исключены из экономической жизни, наше доказательство примет совершенную форму, т. е. право на получение всех результатов труда будет полностью реализовано, и вот тогда результаты коллективного труда станут полностью равны продуктам, сделанным коллективным трудом.

6. Подавление незаработанных доходов выводит во главу угла РАБОТНИКА - и резко повышает его доход, в несколько раз. Равенства среди работников не возникает, только периодически, как исключение. Различия в индивидуальном продукте труда будет точно переводиться в индивидуальные результаты труда.

7. Общий закон конкуренции, определяющий относительные величины индивидуальных результатов труда, останется в силе. Самый работящий и самый эффективный и получит самый высокий результат труда - как вознаграждение, которое он сможет потратить так, как захочет.

Ныне результаты труда обвиты со всех сторон сорняками ренты и процента, причём, разумеется, это не вызвано условиями рынка, где каждый берёт столько и там, сколько сможет и хочет, в общем, сколько ему позволяет рынок.

Мы далее исследуем, каким образом вышеуказанные условия рынка были созданы. А начнём мы с ренты на землю.

У собственника земли всегда есть выбор: либо обрабатывать землю, либо оставить её невозделанной. Обладание им землёй не зависит от того, возделывает ли он её или нет. Земля тоже не страдает от того, что её не обрабатывают; даже наоборот, с течением времени такая земля становится лучше; а, если "копнуть" ещё глубже, то некоторые системы землеобработки требуют, чтобы земля через промежутки времени "отдыхала" - для "восстановления своих сил".

Таким образом у землевладельца отсутствует стимул для того, чтобы разрешить другим использовать свою собственность (ферму, землю, пустошь, пруд, ручей, лес и т. д.) без должной компенсации. Если землевладельцу не предложить компенсацию, т. е. ренту за использование, он, скорее всего, предпочтёт вообще ничего с землёй не делать, пусть остаётся лежать невозделанной. Землевладелец - полный властелин своей собственности.

Любому, кому нужна земля и кто обратится за ней к землевладельцу, очевидно придётся платить ренту, нести расходы. Даже если бы мы увеличили владение землёй до самого последнего предела, объяв всю Землю, её собственнику - землевладельцу - и тогда не придёт в голову мысль о том, чтобы он пускал других для её обработки бесплатно. Если собственнику земли совсем припрёт, то он превратит землю в охотничьи угодья, или в парк. Рента является неизбежным условием найма, потому что давление конкурентов в предложении "поставщиков" земли для взятия её в аренду НИКОГДА не будет достаточно сильным, чтобы предлагать земли задаром.

А сколько же тогда землевладелец может потребовать? Если вся поверхность Земли нам нужна для выживания человечества; если более нет свободной земли рядом или в доступности; если каждый участок поверхности Земли кому-то принадлежит и кем-то обрабатывается, если приложение труда, приложение так называемых интенсивных технологий уже не даёт необходимого прироста продукции - вот тогда зависимость тех, кто не обладает земельной собственностью, от тех, кто оной обладает, будет абсолютной, точно такой же, как она была во времена существования феодов, и, соответственно, тогда землевладельцы так высоко поднимут ренту, как это вообще возможно - до самого верхнего предела; они будут требовать себе весь результат труда, весь урожай, а труженику, т. е. уже полному рабу, будут давать только то, что не даст ему умереть голодной смертью. При таких условиях так называемый рикардианский "железный закон естественной платы за труд" будет чётко соответствовать своей сути. Возделыватели земли будут полностью во власти землевладельца, а рента будет равна тому, что произросло на земле, минус затраты на раба, его тягловых животных (еду им) и процент на капитал.

Условия, при которых возможно возникновение "железного закона", однако, не существуют; наша планета гораздо больше и земли на ней очень много, чтобы прокормить всё существующее население. Даже при нынешнем уровне интенсивного земледелия едва лишь одна треть земли эксплуатируется, остальная часть либо лежит невозделанной, либо - вовсе забытой всеми. Если бы вместо экстенсивного земледелия было бы введено жёсткое интенсивное, то вполне вероятно хватило бы и одной десятой части земной поверхности спокойного прокормления всех нынешних работников. Девять десятых оставшейся земли в таком случае были бы не востребованы вовсе. (Разумеется, это не означает, что человек бы успокоился таким результатом, потому что сложно представить, что все удовлетворились бы какой-то одной пищей; многие бы захотели использовать эту землю под другие назначения: как пастбище, загон для скота, птицеферму, садик с розами, плавательный бассейн - в этом случае, земли бы стало маловато).

Интенсивное земледелие включает в себя: осушение болот, ирригацию, глубокую вспашку, внесение удобрений, избавление от камней, известняка; выбор растений для посадки, селекцию растений и животных; уничтожение вредителей в садах и на виноградниках, саранчи; замена тягловой силы на железные дороги, строительство каналов, использование других видов транспорта; более экономичное распределение еды для людей и кормов для животных (более интенсивные обмены); уменьшение количества овец через бОльшее использование хлопка; развитие вегетариантства и т. д. Интенсивное земледелие требует бОльших затрат труда, тогда как экстенсивное земледелие требует бОльшего количества земли.

Никого из ныне живущих не понуждают, по причине недостатка земель, обязательно обращаться к владельцам земли с просьбой об аренде, и, поскольку этого понуждения нет, то зависимость безземельных от владельцев земли (и только по этой причине) ограничена. Но у землевладельцев в собственности самая лучшая земля, а та, что остаётся, требует большого приложения сил. Интенсивное земледелие, повторимся, включает в себя больше забот, и не каждый из нас способен приехать на целину, взять кусок земли и обработать его так, чтобы он давал урожай; и это не включая проблем чисто денежных - всё ведь стоит денег: переезд на новое место, транспортные расходы, торговые расходы, пошлины, в конце концов.

Фермеры всё это знают, знает это и землевладельцы. Поэтому, прежде чем работник земли соберётся переезжать на новое место, прежде чем он приступит к осушению болота, прежде чем он приступит к посадке сада, прежде всего - он спросит у владельца, сколько тот хочет получать за использование его земли. А владелец, прежде чем отвечать, десять раз обдумает этот вопрос, тщательно подсчитает разницу между самим трудом и результатом труда (мы снова привлекаем ваше внимание к этой важной разнице: труд, вложенный новым арендатором, может быть в десять раз выше, чем тот, что вкладывался до него, однако результат может быть одинаковым), прикинет ещё раз, а какая именно у него земля: пустошь, сад, целина в Африке, Америке, Азии или Австралии. Ибо владельцу земли важно получить эту разницу, причём, как можно большую разницу!, для себя самого; вот его требования от земли. Общее правило гласит, что самой калькуляции не так уж много. Обе стороны переговоров прекрасно знают из опыта, что есть что на конкретном участке земли. Однажды самые отчаянные уже приехали и обработали землю по соседству, и, если слухи пошли о том, что земля подходящая, рядом скоро очутятся другие парни. В этом плане поставка новой рабочей силы ограничена, а результатом является рост оплаты труда на новых землях. Если же на новые земли прибывает и прибывает новое население, оплата подрастёт ровно до той точки, при которой новый работник засомневается, а стоит ли переезжать, может лучше остаться дома. Это, кстати, обозначает, что результаты труда, их стоимость уравнялись в обоих местах. Правда, иногда переселенцы всё же делают кое-какие подсчёты, стоит рассмотреть эти расчёты и нам.

Предположим, что то, что мы рассматриваем, это и есть примерное количество работающего капитала в Германии, и не включаем это в наше дальнейшее рассмотрение.

Прикидки эмигранта

расходы на переезд себя и своей семьи - $1000,

страховка на время переезда - $200,

страховка здоровья во время акклиматизации, т. е. та "мелочь", на которую можно выбить из страховой компании за специальный риск, связанный с переменой климата - $200,

огораживание, общее обустройство на месте - $600,

Итого: стоимость эмиграции и обустройства - $2000.

-----

Эти расходы, которые эмигрант не несёт, будучи в Германии, следует добавить к его расходам, мы имеем в виду процент на заёмный капитал: 5% на $2000 составит - $100.

Мы предполагаем, что переехавший эмигрант столкнётся с той же конкуренцией, что у него была и на родине. Мы помним, что фермер, как и любой другой производитель, может рассчитывать только на такое получение продуктов своего труда, которого хватит на получение результатов своего труда. Ведь фермеру, после выращивания урожая, надо будет послать продукты на рынок и продать их там, получить за это деньги, и вот только их он и может использовать для своего потребления. Ещё ему надо платить за доставку того, что он будет потреблять, до своего нового дома. Как правило, сам рынок, на котором можно продать продукты фермеру, находится далеко; предположим, что он находится в Германии, т. е. в стране, которая завозит к себе огромное количество сельскохозяйственных продуктов.

Тогда эмигранту надо будет заплатить за:

всю транспортировку по новой стране (суда, лихтеры, железная дорога) - $200,

импортную пошлину в Германии - $400,

всю транспортировку в Германии - $200,

налоги в новой стране - $100,

----- $1000.

В вышеприведённых расчётах переход продуктов труда в результаты труда, который обычно происходит через торговлю, эмигрант, затрачивая средства на фрахт, таможенные пошлины, получает прибыль порядка $1000; а немец, не эмигрант, такие затраты не несёт. Если же, немец, оставшийся на своей земле в Германии, платит за аренду земли порядка $1000 и выращивает на ней ровно столько, сколько эмигрант, то результаты их труда равны.

В экономических понятиях точно такая же разница существует между "окультуренной" обработкой землёй в Германии и какой-нибудь дикой целиной где ещё, только вместо транспортных расходов и затрат на пошлины нам следует ввести процент на капитал, задействованный, чтобы из целины сделать приемлемую для ведения сельского хозяйства землю (осушение болот, смешение различных слоёв земли, внесение удобрений, и т. д.). В случае интенсивного земледелия разница падает не на процент на используемый капитал или транспорт, а на стоимость культивации земель.

Рента, следовательно, обычно сокращает результаты (а не продукты) труда, низводя эти результаты до среднего уровня по отношению точно к таким же результатам где бы то ни было. Какими бы преимуществами ни обладала сельскохозяйственная ферма в Германии (хорошими землями, близостью к рынку) перед точно такой же фермой, скажем, в Канаде, сама величина ренты в Германии, либо стоимость земли при её продаже (капитализированная рента), выровняет остальное. Все различия в продуктивности земель, климате, доступности рынкам, наличие/отсутствие таможенных платежей, стоимости транспортировки и т. д. - всё выровняет рента. (Стоит заметить, что подобной зависимости нет в оплате труда; мы намеренно эту зависимость здесь не указываем).

Говоря "экономически", рента за землю уменьшает земной шар для фермера, производителя и капиталиста (если он не владеет землёй) до совершенно полной унификации. Или, как сказал Флёршайм: "Как неровности дна океана выравниваются поверхностью воды, так обработка различных земель выравниваются рентой". Это очень примечательный факт - рента ограничивает результаты труда для всех без исключения возделывателей земли, причём ровно до того уровня, который можно ожидать от возделывания целины либо дома, либо в другой стране. Понятия плодородия, бесплодия, суглинистости, песчанистости почвы и т. д., выражаясь всё теми же "экономическими" понятиями, для ренты бессмысленны. Ренте всё равно, где, что и как (с какими усилиями) выращивает человек на земле.

Оценка результатов труда на целине, пустоши, болоте или заболоченном участке земли определяют для владельца земли две величины: сколько он должен платить наёмным работникам (если в аренду землю не сдаёт) или сколько он должен взимать ренты (если сдаёт). Наёмный работник, видимо, будет требовать такой оплаты труда, какая бы получилась, обрабатывай он свободный участок земли (грубо говоря, доставшейся ему бесплатно - этот термин "свободная земля" мы далее рассмотрим и определим более подробно). Причём в процессе обсуждения с работодателем наёмному работнику нет нужды "давить" на него потенциальной эмиграцией (мол, не повысишь оплату, я уеду на край земли и там буду землю обрабатывать). Женатики, обременённые жёнами и детьми, ничего такими намёками от владельца земли не добьются, потому что землевладелец прекрасно знает, каково это - эмигрировать. Однако картина полностью меняется, если в эмиграцию уже устремилось всё молодое работоспособное население, и на месте возник недостаток рабочей силы. Даже если некоторые и не могут эмигрировать, недостаток рабочей силы добавляет им ровно столько же аргументов в пользу повышения оплаты своего труда, как если бы они предъявили землевладельцу билет в другую страну.

(*Насколько сильно влияют эмигранты и вообще эмигрирующая рабочая сила на оплату труда хорошо иллюстрируется следующим пассажем из речи президента Вильсона из его речи 20 мая 1918 г.: "Когда наш министр обороны был в Италии, один член итальянского правительства перечислил некоторые причины, по которым Италия, с его точки зрения, так тесно связана с США. Итальянский министр сказал дословно: "Хотите провести интересный эксперимент? Сходите к любому поезду, везущему войска на фронт, и задайте итальянским солдатам вопрос на английском языке, кто из них был в Америке. И посмотрите, что получится."

Наш министр обороны так и сделал, зашёл в поезд и попросил итальянских солдат, тех, кто бывал в Америке, встать. Встало примерно половина присутствовавших."

Итальянские землевладельцы - получатели ренты - просто выпихнули всех этих мужчин в своё время в Америку, а американские землевладельцы - получатели ренты - выпихнули их обратно в Италию. Поскольку конечный итог труда в Америке ничем не отличался от итальянского, бедняги были вынуждены всё время путешествовать то туда, то - обратно!

Вильсон добавил: "В итальянской армии бьются американские сердца!" Но мы-то с вами знаем лучше; когда эмигранты-работники покидали Италию, они проклинали свою судьбу, и точно так же проклинали её, когда уезжали из Америки.)

С другой стороны, арендатор земли, фермер, должен иметь ровно столько результатов своего труда, сколько их бы имел работающий на свободной земле эмигрант или наёмный работник после вычета ренты и процента на заёмный капитал. И снова, размер ренты определяется результатами труда на свободной земле. Землевладелец, рассчитывая ренту, совершенно не обязан оставлять арендатору бОльшую разницу, нежели та, которая достигается результатами труда на свободной земле, а арендатор, в свою очередь, не может получить результатов меньше.

Если же результаты труда на свободной земле варьируются время от времени, то это варьирование падает на варьирование оплаты труда и величины ренты.

Среди всех обстоятельств, влияющих на результаты труда на свободной земле, мы должны принять во внимание, во-первых, расстояние между незарезервированными землями и местами, где продукты потребляются. Мы можем предположить, что таковыми являются либо места, где то, на что будут обмениваться эти продукты, собственно и делаются (заводы), либо свозятся для последующей продажи (магазины, торговые центры). Важность расстояния между рынком и землёй, где продукты выращиваются, лучше всего видна в разнице цены участка земли неподалёку от города и точно такого же участка подальше. Причина разницы в расстоянии до места потребления - рынка.

В Канаде, с земель идеально приспособленных для выращивания зерновых, там, которые и посегодня можно получить даром, так вот с них зерно должно вывозиться в машинах, по ещё неразъезженным дорогам до очень далеко расположенной железной дороги, откуда зерно перевозят в Дулут, а там - грузят на озёрные суда. Затем зерно перевозят в Монреаль, где его перегружают уже на океанские грузовые лайнеры. Лайнеры доставляют зерно в Европу, скажем в Роттердам, там снова нужны суда, чтобы доставить зерно до Рейнской области. Следует доставить зерно никак не ближе Манхайма, чтобы была возможность быстро попасть на рынки Страсбурга, Штутгарта или Цюриха, а для этого снова нужна железная дорога. В общем, цена этого зерна, после уплаты таможенных пошлин, должна совпадать с ценой зерна, выращенного на месте. Эта длинная перевозка стоит больших денег; и всё же рыночная цена, которая остаётся после вычета всех таможенных платежей, фрахтов, страховок, брокеража, процента на капитал, в общем всего-всего - остаётся той суммой, которая получается в результате продажи продукта труда, а вовсе не той суммой, которая нужна новому эмигранту - поселенцу на целине Саскачевана. Эта сумма должна быть переведена для поселенца в то, что ему уже нужно на месте: соль, сахар, одежда, оружие, инструменты, книги, кофе, мебель и т. д. - и только после того, как все эти товары будут доставлены к месту, где его может купить поселенец, а кто-то уже потратит деньги на доставку этих товаров, этот поселенец может сказать: "Вот он - реальный конечный итог моего труда и выращенный процент на внесённый капитал." (Неважно, кстати, занял ли поселенец денег или воспользовался своими накоплениями, он должен вычесть этот процент из своего произведённого продукта).

Из этого всего следует вполне очевидная вещь: результаты труда на такой свободной земле в огромной мере зависят от транспортных расходов. И эти расходы постоянно падают, что видно из нижеприведённой таблицы: (взято из мулхаллского словаря статистики).

Фрахт - цены на перевозку одной тонны зерна из Чикаго в Ливерпуль:

1873 г. - $17

1880 г. - $10

1884 г. - $6

Другими словами, перевозка из Чикаго в Ливерпуль за эти годы позволила сэкономить по $11 на каждую тонну зерна; т. е. одну шестую от цены 1884 г., или одну четвёртую от цены текущего года (1911). Но расстояние от Чикаго до Ливерпуля - это только часть маршрута, если брать Саскачеван-Манхайм; посему эти $11 являются только частью реальной экономии на транспортных расходах.

Точно такую же экономию на перевозке получил, кстати, и тот, кто доставляет товары поселенцам. Зерно есть продукт труда; цена на него, $63 в 1884 году, - это то, что "выращивает" вложенный труд; а поставки товаров на целину - есть результаты его труда, т. с. овеществлённые, именно для получения их, этих товаров, работает поселенец, выращивая и продавая зерно. Мы должны помнить в связи с этим, что рабочие фабрик Германии, которые потребляют канадское зерно, должны платить за него своими собственными продуктами, тем, что они произвели, а затем послали прямо или косвенно в Канаду, а на эти самые произведённые ими товары точно так же падает стоимость доставки. Исходя из этого, экономия на транспортировку удваивается, а результаты труда на свободной земле, которая определяется оплатами труда в Германии, увеличиваются.

Однако не стоит предполагать, что экономия на транспортных расходах прямо переводится в возрастание соответствующего конечного итога труда переселенцев. В действительности, на возрастание падает только половина экономии; причина этому следующая: увеличивающиеся результаты труда (и конечный итог труда) переселенца на свободной земле поднимает оплату труда сельскохозяйственных работников в Германии. А увеличение доходов этих обоих категорий заставляет требовать увеличения оплаты для себя и немецких фабричных работников. Соотношение, существующее между производством продуктов сельского хозяйства и промышленности постоянно видоизменяется, и, как результат, обменное соотношение между ними - тоже видоизменяется. Поселенец вынужден платить всё более высокую цену за промышленные товары. А качество этих промышленных товаров, такое вот у них свойство, не увеличивается в ровной пропорции к получению результатов от труда в сельском хозяйстве на свободной земле (результаты тоже растут) из-за снижающихся транспортных расходов. Разница, по закону конкуренции, достаётся промышленным работникам. То, что случается, происходит всегда, когда улучшается производительность труда. Так, к примеру, пароходы вызвали снижение транспортных расходов (по сравнению с парусными судами). Экономия от снижения транспортных расходов делится между производителем и потребителем.

Здесь снова имеет смысл показать на цифрах, что именно происходит: как изменение транспортных расходов влияет на конечный итог труда поселенца на свободных землях, а также, как оно влияет на ренту и оплату труда.

I. Вот результат труда поселенца на свободной земле в Канаде.

В 1873 году цена тонны зерна с фрахтом составляла $17.

10 тонн - цена фрахта = $170.

Продукт: 10 тонн зерна с доставкой до Манхайма, там эти 10 тонн продаются по цене $63 за тонну, итого: $630.

Результат труда: $460.

Этот результат, выраженный в денежном эквиваленте, тратится в Германии на приобретение товаров потребления, которые отправляются затем в Канаду. Стоимость отправки их точно такая же - $170.

Следовательно, результаты труда поселенца уже становятся такими - $290.

II. Точно такие же расчёты производим по году 1884.

 Фрахт стоит уже $6 за тонну.

Продукт: 10 тонн зерна по цене $63 за тонну, итого: $630.

10 тонн - цена фрахта = $60.

Результат труда: $570

Если сравнить последнюю цифру с той же из примера I, то окажется, что поселенец получит на $110 больше. Т. е. по идее, он сможет на эту сумму больше приобрести промышленных товаров. Но по причинам, указанным выше, соотношение обмена между продуктами сельского хозяйства и промышленными товарами изменится на $55 в пользу промышленности. Представим, что рост цен на промышленные товары поглощает половину сэкономленной суммы - увеличения результатов труда, это даст уже другую цифру: $515.

Из неё мы можем вычесть фрахт за доставку промышленных товаров из Европы в Канаду, но стоимость фрахта станет чуть дороже за счёт бОльшего количества более дорогих товаров; вместо $60 фрахт возрастёт до, скажем, $61.

Тогда результатом труда переселенца станет уже другая цифра: $454.

Вот таким образом, уменьшение стоимости фрахта увеличивает результаты труда поселенца с $290 до $454, поэтому оплата труда немецких сельскохозяйственных работников будет автоматически увеличена ровно до такого же уровня, если же увеличения не будет, то работники будут требовать этого, пока не добьются своего. А рента на землю уменьшится ровно на эту же величину, в пропорции.

Если в самой Германии в 1873 г. цена 10 тонн зерна была $630,

а оплата за производство этого объёма была: $290,

то 10 тонн земли (*тонна земли: датский измеритель количества земли, требуемый для производства одной тонны зерна, в зависимости от почвы), стоят для землевладельца, либо через работу, либо через ренту: $340.

Но если в 1884 г. оплаты выросли до $454, то рента должна упасть до $176 (т. е. $340 минус $164 роста оплаты труда).

Поэтому то, что поселенец на свободной земле вынужден платить за транспорт, вычитается из результатов его труда; землевладелец же в Германии требует ту же самую величину либо через ренту - если он сдаёт землю, либо эта величина вычитается рентой из результатов труда тех, кто у него землю арендует, либо эта величина составляет то, что он платить работникам, если обрабатывает землю сам. Другими словами, то, что поселенец на свободных землях платит как за транспортные расходы, то присваивается землевладельцем через ренту.

Расходы на перевозку (ж/д и фрахт), разумеется, не являются единственными факторами, влияющими на результаты труда поселенца на новой земле, и, соответственно, на оплату труда немецкого сельскохозяйственного работника. Человеку нужен не только хлеб, поэтому результаты его труда не являются единственной причиной, по которой он принимает решение уехать в эмиграцию или остаться. Социальная инфраструктура того государства, в котором он проживает, или того, куда собирается ехать, тоже является фактором, влияющим на его решение, хотя малый результат труда дома иногда окупается выращиванием кроликов у себя в сарае под сенью лаврового листа, или песнью зябликов, которое, по мнению этого человека, может быть так красиво только дома. Эти столь привлекательные или отталкивающие моменты жизни постоянно меняются в настроениях людей, иногда побуждая, а иногда - препятствуя эмиграции. К примеру, масса немецких фермеров ныне эмигрирует из России обратно в Германию, и не из-за того, что понизились результаты их труда, а потому что условия жизни в России по тем или иным причинам перестали их устраивать. Все подобные факторы в той или иной мере балансируют, выравнивают чисто материальные позывы эмигранта или фермера. Давайте представим, к примеру, что мы решили сделать жизнь немецких работников лучше, а лучше мы сделаем через введение запрета на потребление алкогольных напитков. Подобный запрет несомненно обогатит жизнь работников, особенно приятно будет жёнам работников-мужчин; а те миллионы и миллионы, которые ранее тратились на алкоголь, могут быть с гораздо большей пользой потрачены на поддержку материнства, к примеру, в виде ежемесячных субсидий на каждого ребёнка. Либо - на обустройство школ, публичных библиотек, театров, церквей, на развёртывание сети бесплатных кондитерских, на народные фестивали и гуляния, организацию собраний и т. д. Вопрос следовательно будет состоять в том, что, если человек собирается эмигрировать, то его решение не будет принято из-за только одних материальных выгод; многие жёны будут уговаривать своих мужей остаться дома, а многие эмигранты - не вернутся. Эффект влияния ренты и оплаты труда очевиден. Землевладельцы поднимут свои цены ровно до той планки, до какой ограничивающее влияние запрета на потребление алкоголя для потенциального эмигранта будет компенсировано. Таким вот образом, бесплатные торты для женщин в сети кондитерских будут вычтены из оплаты труда их мужей в форме возрастания ренты.

Так каждое преимущество, которое предлагает Германия в профессиональной, интеллектуальной и социальной сферах для людей - будет конфисковано рентой на землю. Рента - это капитализированная поэзия, наука, искусство и религия вместе взятые. Рента всё переводит в наличность: Кёльнский собор, ручьи, щебетание птиц среди буковых деревьев. Рента налагает пошлину на Фому Кемпинского, на базилику Кевелаар, на Гёте и Шиллера, на неподкупность наших госслужащих, на наши мечты о лучшей жизни, другими словами, на всё и вся; эта пошлина всегда максимально высока ровно до такой степени, при которой работник спрашивает себя: ну что - оставаться дома и платить за всё это - или бросить всё к чёрту и уехать куда-нибудь? Работники всегда находятся на "золотой точке". (В терминах международной торговли "золотая точка" обозначает такое состояние дел торговцев, при которых они не совсем уверены, чем им лучше платить: векселем или наличным золотом? Где стоимость перевозки золота является "рентой" брокера!) Чем более человеку приятно жить в своей стране и среди своих сограждан, тем выше цена, которую назначает землевладелец за это удовольствие. Слёзы уезжающего эмигранта - это жемчужины землевладельца. Именно по этой причине землевладельцы городских участков часто организуют улучшение социальных условий жизни, чтобы сделать жизнь в городе привлекательнее. Смысл ясен: ему надо, чтобы уезжающих, покидающих эту территорию, стало меньше, ну а затем - поднимается аренда (стоимость) новых строительных площадок, рента новых домов. Тоска по родине - есть стержень ренты на землю.

Но немецкий работник-фермер не живёт одним хлебом, точно так же, как и поселенец на свободной земле. Материальные результаты труда являются только частью того, что необходимо человеку, чтобы ощущать полноту жизни. Если эмигрант вынужден преодолевать эмоции, свою привязанность к родной земле, точно так же на новом месте он обнаруживает массу привлекательного, впрочем, как и отталкивающего. Привлекательные вещи делают результаты его труда удовлетворительными в той или иной мере (так каждый из нас соглашается на какой-то вид работ за меньшую оплату, если эта работа очень нравится!), тогда как отталкивающие вещи, наоборот - уменьшают привлекательность работы. Если перевешивают отталкивающие вещи (климат не тот, нет защиты для собственности и жизни, обилие паразитов и т. д.), то результаты труда должны быть соответственно ВЫШЕ, если надо, чтобы эмигрант остался, и надо поощрить других последовать его примеру. Всё, что влияет на жизнь и обустройство, довольство поселенца на свободной земле имеет прямое влияние на недовольство немецких рабочих своей жизнью и прямо влияет на уровень оплаты труда дома, в Германии. Сие влияние начинается с переезда. Если путь был коротким, без морской болезни, если пища на борту эмигрантского парохода была сносной, то оставшиеся на родине будут поощрены этими обстоятельствами к эмиграции. Если поселенец напишет домой, что там, куда он приехал свобода, можно вволю охотиться, рыбачить, бегают стада бизонов и в речки нельзя войти, не наступив на форель, и всё это бесплатно!, и к нему относятся как к свободному гражданину, а не как к бродяге и побирушке, то точно такой же работник дома, разумеется, поднимет голову выше при переговорах с нанимателем и будет требовать бОльшей оплаты своего труда. Всё будет наоборот, если сосед напишет о кровопролитных стычках с индейцами, о гремучих змеях там и сям, о постоянной мошке и тяжёлой работе.

Всё это также известно землевладельцам, поэтому, если приходит домой письмо с причитаниями о горестной доле жизни на чужбине, из этого письма выжимается максимум; оно публикуется в газетах, и здесь снова, с другой стороны, письма, описывающие жизнь на чужбине в мажорных тонах, никогда не появятся в прессе. А тем организациям, которым дают деньги для продвижения плюсов жизни дома, дают также задание хаять жизнь в эмиграции. И тогда каждый укус змеи, каждый снятый скальп, каждый отдельный рой саранчи, каждое кораблекрушение - всё будет освещаться широко и с подробностями, делая всё, чтобы работники НЕ эмигрировали, были более послушны, ибо их труд переводится через ренту в доходы землевладельцев.

Когда мы произносим "свободная земля", то прежде всего перед нами возникают необработанные плугом равнины Северной или Южной Америк. На эту свободную землю можно легко приехать, до неё можно спокойно добраться. Климат в обоих случаях вполне приемлем для европейцев, социальные условия на месте для многих людей тоже являются вполне приемлемыми; безопасность жизни и собственности - достойная. По прибытии на место иммигрант поначалу помещается на неделю-вторую в специальные лагеря за счёт государства, а в некоторых странах ему ещё и дают бесплатно железнодорожный билет до самого дальнего возможного конца заселяемых земель. Там, на месте, он волен поселяться там, где ему вздумается. Он может выбрать именно то место, которое ему нравится: на пастбище, на поле, в лесу. Участок земли, на который он может претендовать, достаточно велик для того, чтобы загрузить работой самую большую семью. Как только поселенец обозначил столбами свою собственность (свой участок земли) и уведомил об этом специальное агентство, он может приступать к работе. Более никто не вмешивается в его работу, никому даже не позволяется задавать ему вопросы, а может ли он на этой земле работать. Он может спокойно обрабатывать землю и питаться её плодами. На своей новой земле он теперь царь и бог.

Землю подобного рода мы называем землёй первого класса. Такую землю, разумеется, уже нельзя отыскать на уже заселённых землях, только там, где живут всего несколько человек в округе. Между уже занятыми участками существуют, однако, ещё необработанные участки, которые, по странной прихоти государства, являются уже частной собственностью некоторых людей, которые на них, на этой земле, вовсе не проживают. Несколько тысяч таких людей живут в Европе, владея между тем миллионами акров земли в обоих Америках, Африке, Австралии и Азии. Любой, кто хочет взять такую землю и начать её обрабатывать, должен прежде связаться с владельцами и обговорить с ними условия ренты, но, как правило, он может её прямо купить за какую-то незначительную сумму. Сможет или не сможет он заплатить буквально несколько пенсов за акр за землю, которая ему понравилась и которую он собирается обрабатывать, в принципе, никак не влияет на результаты его труда, ведь правда? Такую вот условно свободную землю мы называем землёй второго класса.

Свободная земля первого и второго классов до сих пор имеется в изобилии практически в любой части света, вне Европы. Не всегда эта земля является хорошего качества для ведения земледелия. Очень много её покрыто лесами - чтобы очистить эту землю, сделать её пригодной для сельского хозяйства, надо потратить много труда. На многих землях ощущается недостаток воды, использовать такую землю можно, лишь проведя соответствующие ирригационные работы. Другие земли, тоже очень хорошие, надо наоборот - осушать; или они расположены так далеко от ближайших населённых пунктов, что обмен продуктами будет очень затруднён, если вообще возможен. Земли подобного рода могут быть заселены лишь теми иммигрантами, у которых есть капиталы или кредиты. С точки зрения теории оплаты труда и ренты не имеет значения, каким именно образом или с помощью чего эта земля будет обработана: компанией капиталистов или непосредственно иммигрантами. Значение имеет процент на вкладываемый капитал. Если иммигрант поселяется на земле и использует заёмный капитал, то ему надо будет платить проценты, следовательно ему надо будет вычитать их из результатов своего труда.

Для индивидуумов или компаний, обладающих необходимыми средствами для самостоятельной обработки таких земель - половина нашего земного шара всё ещё составляет свободную землю. Лучше земли в Калифорнии и вдоль Скалистых Гор ещё недавно были пустынями; теперь это цветущий сад. Британцы, с помощью строительства дамб вдоль Нила позволили спокойно жить и трудиться миллионам людей. Зюдер-Зее и пустыни Месопотамии - это тоже земли, принятые в земледельческий оборот с помощью капитальных затрат. Поэтому мы можем сказать, что земли и второго класса будут являться для человечества источником пополнения сельскохозяйственных земель ещё неопределённо долгое время.

Самая важная свободная земля, однако, т. е. самая важная составляющая свободной земли по отношению к теории ренты и оплаты труда, является свободная земля третьего класса. Т. е. земля, доступная всем, земля под рукой. Но общее описание, концепцию этого класса, однако, не так-то легко выявить. Два других класса понятны, а вот этот класс обычно вызывает затруднения.

Несколько примеров для прояснения ситуации.

Пример 1. В Берлине строительные нормативы не позволяют строителям возводить здания больше четырёх этажей. Если бы норматив составлял два этажа, то площадь города была бы в два раза больше от нынешней (чтобы вместить то же самое население). Посему можно считать, что земля, сэкономленная этими двумя этажами, третьим и четвёртым, - это по сути земля, которая ещё не занята под строительство. Если бы в Берлине разрешили строить так, как в Америке - скажем, по 40 этажей зараз вместо четырёх - то уже сохранилось бы незастроенной ДЕВЯТЬ десятых частей Берлина. А всё остальное, незастроенное, стало бы земельным прибытком, стало быть, могло бы быть предложенным любому строителю по цене едва превышающей цену за клочок земли под высадку помидор. Свободная земля под строительство, поэтому, могла бы быть вполне доступной даже в самом центре любого немецкого города, причём в неограниченном количестве - пожалуйста, как говорится, строй хоть четыре этажа, хоть сто, хоть - до небес.

Пример 2. В республике "Агрария" введён запрет на употребление химикатов в качестве удобрений, ну потому что эти самые химикаты вредны для здоровья людей, а в действительности - для того, чтобы ограничить урожаи и для поддержки определённой цены на зерно. Землевладельцы страны "Аграрии" определённо верят, что лучше меньше, да дороже, чем больше, да дешевле. Результатом такого вот запрета на употребление химических удобрений, и, как следствие высоких цен на зерновые, причём, представим, что ещё и эмиграция запрещена, будет то, что люди "Аграрии" будут обрабатывать все пустоши, все болота, все самые труднодоступные земли... чтобы так поднять урожаи, чтобы все были накормлены. Но одновременно люди будут протестовать, недовольные, и требовать отмены запретов, по крайней мере запрета на хим. удобрения, ибо удобрения позволяют утроить урожаи, как это, собственно, и происходит в Германии.

Каков может быть результат отмены запрета на использование хим. удобрений на ренты и оплату труда? Не случится ли то же самое в "Аграрии", что уже случается в городах, когда строительные нормативы постепенно изменяются в сторону увеличения, позволяется строить здания всё большей этажности? Вместе с разрешением на использование хим. удобрений, урожаи в "Аграрии" увеличатся втрое, поясним: В ТРИ РАЗА больше, чем население нуждается для прокормления. Следствием повышения урожайности будет разрешение на такое использование земли, при котором две трети этой самой земли будут НЕ использоваться вообще. Останутся для будущих поколений. Т. е. в республике, где до запрета на использование хим. удобрений, активно использовался каждый метр земли (включая болота и прочую землю!), простое разрешение на использование этих удобрений, их импорт, неожиданно создаст избыток земель. Свободных земель. И эти земли, отныне и надолго, будут теперь использоваться только как охотничьи угодья (либо будут продаваться или сдаваться по номинальной, весьма незначительной цене).

Эти примеры, взятые по отношению к строительной индустрии и сельскому хозяйству, показывают, как земля, свободная земля третьего класса, может быть создана, может ежедневно создаваться, как результат научных открытий, повышения производительности труда. Кочевнику нужно 100 акров для содержания себя и своей семьи, фермеру - 10, садовнику - один акр или... того меньше.

Все сельскохозяйственные земли Европы так прекрасно обрабатываются, а население Европы ещё так незначительно, даже в Германии, что если сады будут и далее распространяться такими темпами, то половина земель, что ныне используется под сельское хозяйство, останется без запашки. Ну, во-первых, нам потребуются покупатели на такое большое количество произведённых продуктов питания, а во-вторых, нам потребуются работники для такой интенсивной обработки земель.

Поэтому-то мы можем рассматривать всю Германию как свободную землю третьего класса. По отношению к тому результату, который получается у фермера при качественной обработке им земли, которая превышает - и значительно! - такой же результат у охотника, кочевника или даже фермера, который работает не качественно, а количественно (использует больше земель для б#180;ольших урожаев), вся такая земля у фермеров может быть отнесена к свободной земле. Так же, как американцы могут считать те этажи, что они так и не построили выше своих сотен этажей, СВОБОДНОЙ СТРОИТЕЛЬНОЙ ПЛОЩАДКОЙ.

Давайте попробуем применить эти примеры к нашей теории ренты и оплаты труда. Германия, в тех терминах и в том научном обозрении, что мы применили, до сих пор является свободной землёй, а фермер (любой) может совершенно спокойно взять эту землю и начать её обрабатывать, ну, если не удовлетворён своими доходами на другом участке земли. Доходы (оплата труда) фермеров не могут падать постоянно, ниже результатов труда, которые они получают на свободной земле третьего класса, не более, чем они могут упасть на земле первого класса. Именно в этой точке сравнения находится центр - никогда не прекращающаяся поддержка требований работника (фермера-трудяги) - при ведение переговоров о том, сколько такой фермер будет получать.

Очень интересный вопрос: а сколько же работник может потребовать в качестве оплаты своего труда? Ещё более интересный: а сколько захочет землевладелец получить в виде ренты?

Давайте представим следующее: при обычном экстенсивном земледелии 12 человек обрабатывают участок земли 100 акров, урожай, который они собирают, равняется 600 тоннам, т. е. по 50 тонн на каждого человека или по 6 тонн с акра.

Давайте предположим далее, что при ИНТЕНСИВНОМ земледелии на той же самой площади земли нужно уже 50 человек, а урожай, который они соберут, составит 2000 тон, или 40 тонн вместо 50 на каждого человека, и 20 вместо 6 тонн с акра.

Таким образом выходит, что интенсивное земледелие даёт лучший урожай по отношению к площади земли, но меньший - если сравнивать с числом занятых работой людей.

Т. е. при экстенсивном земледелии:

12 человек производят по 50 тонн каждый, итого: 600 тонн.

При интенсивном земледелии:

12 человек производят по 40 тонн каждый, итого: 480 тонн.

Таким образом, получающуюся разницу можно отнести за счёт использования бОльшей площади земли в 100 акров, именно это позволяет 12 работникам использовать экстенсивное земледелие, т. е. такое земледелие, которое требует меньше труда. Разумеется, они, эти работники, предпочтут этот метод для увеличения количества зерна, если у них будет достаточно ещё необработанной земли. Но, если земли будет недостаточно, то они будут вынуждены переходить на интенсивное земледелие, удовлетворяясь меньшими результатами труда. Невыгодность последнего так велика, что, если им в этот момент предложить землю для экстенсивного земледелия, то они согласятся платить дополнительно за то, что у них будет бОльшая результативность их труда, или, другими словами, владелец такой земли может увеличить ренту для них, где разница увеличения будет составлять именно ту сумму, которая получается при сравнении результатов экстенсивного и интенсивного земледелия на одной и той же площади. Мы уже знаем, что результаты труда при экстенсивном земледелии больше. В нашем примере рента 100 акров будет составлять 120 тонн.

Вывод: ведение сельского хозяйства тогда стремится к экстенсивному земледелию, когда необходимо вкладывать меньше труда, и тогда - к интенсивному, когда земли маловато. Из-за возникающего при этом напряжения выигрывает рента, а, чем больше напряжение (судя по опыту поколений), тем более это влияет на перераспределение результатов труда между рентой и оплатой труда.

Вот на этом моменте надобно остановиться и выяснить, разобраться, почему экстенсивное земледелие даёт бОльшие урожаи относительно вложенного труда, но меньше - относительно используемой площади земель. Всё дело в обеспеченности сельскохозяйственных работников всякого рода техникой. Этого объяснения вполне достаточно в случае с сельским хозяйством, ибо такова природа вещей. Если бы это было не так, если бы экстенсивное земледелие приносило 40 тонн с человека, а интенсивное - 50 тонн, то всё сельское хозяйство велось бы только интенсивно. А все земли, которые бы не обрабатывались, лежали бы в первозданной сохранности, просто потому, что любой вновь появляющийся работник прилагал бы больше труда к обработке уже имеющихся земель, нежели распахивал бы целину.

(Теория, по которой рост населения зависит от увеличения пищи, не стыкуется с нашими вышеприведёнными выводами. Население растёт с увеличением количества пищи, да; но увеличение производства пищи растёт при интенсивном земледелии, т. е. сначала - рост интенсивного земледелия имеющимися человеческими ресурсами, как следствие - рост запасов продовольствия, а вот уже затем - рост населения.)

Под экстенсивным использованием земли мы имеем в виду такой способ обработки земель, при котором любой вкладываемый труд распространяется на ВСЮ доступную площадь земель, и не имеет значения, как собственно: через использование охоты, выращивания скота, трёхпольной системы земледелия, через простой сбор ягод на болотах, либо современными способами обработки.

Под интенсивным использованием земли мы имеем в виду такие способы ведения сельского хозяйства, которые, если проводятся в больших масштабах, вызывают общую нехватку рабочей силы.

Посему: интенсивный и экстенсивный методы соотносятся друг с другом. Пастух является работником интенсивного использования земель по сравнению с охотником. Именно поэтому пастушеские племена всегда платили ренту за использование земель, принадлежащих охотникам. И были способны платить, кстати.

Экстенсивный метод выдаёт на горА больше результатов труда (оплаты труда и ренты), тогда как интенсивный метод даёт бОльшие урожаи. Землевладелец применяет оба способа, комбинирует их, всячески поощряя применение интенсивного. Однако он не может это делать, не изымая рабочую силу из экстенсивного земледелия и не оставляя некоторые земли лежать необработанными (свободные земли третьего класса). Логично предположить, что владельцам это не с руки, они не хотят, чтобы земли лежали без использования. Поэтому они стараются привлечь рабочую силу повышением оплаты труда; и в этих попытках они могут вплотную подойти до той самой точки, когда остаётся минимум прибыли (иначе - это поглощение ренты оплатой труда), поскольку землевладелец предпочтёт всё же получить хоть доллар с акра, нежели не получить ничего.

По вышеприведённым причинам свободная земля обладает функцией уравнивания уровней ренты и оплаты труда. Свободная земля третьего класса не позволяет чётко зафиксировать уровень оплаты труда. Землевладелец не может платить работникам очень мало, а работник не может стребовать с землевладельца очень много; разница в стремлениях обеих сторон установить какой-то приемлемый уровень, удовлетворяющий и ту, и другую, определяется экономическими законами.

Технические усовершенствования увеличивают продукт труда (производительность), и, если продукт увеличивается в равной степени за счёт использования экстенсивного и интенсивного земледелия, то равным образом будут увеличиваться и рента, и оплата труда. Соотношение будет одинаковым тогда и в другой сфере: землевладелец получит точно такое же повышение своих доходов, как и работники от увеличения производства.

Однако достаточно редко так происходит, что технические усовершенствования влияют на экстенсивное и интенсивное земледелие РАВНО. К примеру, ну что будет работник в интенсивной сфере делать с мощным плугом из десяти ножей, или с аппаратом для посева? Такого рода машины разумно применять на больших площадях; для ведения интенсивного земледелия они бесполезны, львы не ловят мышей, как говорится.

Для свободной земли третьего класса мощные трактора с мощными плугами - бесполезны, место таких тракторов - свободные земли первого и второго классов: безбрежные просторы прерий Северной Америки, где один плуг (* Иногда плуг принадлежит сельскохозяйственному кооперативу, хотя обычно он является собственностью подрядчика, местного умельца-кузнеца, который его и ремонтирует.) может вспахать земли 50 или более фермеров, вспахать хорошо и относительно задёшево. Продукт труда, если применять такие плуги, для поселенцев на свободных землях возрастает прилично. Ведь для свободных земель результаты труда очень зависят от продукта труда (сколько будет произведено), а конечный итог труда свободного поселенца будет определять, в свою очередь, оплату труда наёмного персонала (оплату труда) или ренту на остальной земле.

Теперь мы понимаем, что если все остальные обстоятельства, связанные с переводом продуктов труда в результаты труда, остаются неизменными, то при увеличении продуктов труда, когда это увеличение связано с техническим усовершенствованием, увеличится соответственно и оплата труда. Обязательно. Однако обстоятельства никогда не остаются неизменными, здесь мы снова видим, как важно различать продукт труда и результат труда. Потому что уровень оплаты труда определяет результат, а не продукт.

Если результаты труда для поселенца на свободной земле вырастают, то сразу же вслед за этим вырастает результат труда работников индустриального сектора. Если бы этого не случалось, то все промышленные рабочие очень быстро бы вернулись к сельскому хозяйству. Причём на всех землях: первого, второго и третьего классов. Этот рост оплаты труда в промышленности напрямую вызывается изменением соотношения между продуктами сельского хозяйства поселенца на свободной земле и продуктами промышленности. Следует вот что: вместо ранее 10 мешков зерна за один граммофон, работник на свободной земле вынужден давать уже 12 мешков. Это касается всех промышленных товаров. В этой связи важно понимать, что работник сельского хозяйства, при переводе (конверсии) продукта своего труда в результаты своего труда, должен отдавать часть своей прибыли (полученной за счёт увеличения производительности труда) рабочему в промышленности. Поэтому применение механического плуга, а тем более плуга с трактором - увеличивает плату за труд ВЕЗДЕ.

То, что получают работники, трудящиеся за оплату, от моторного плуга - является, однако, гораздо бОльшим приобретением, нежели простое увеличение продуктов (которые создаёт применение плуга). Моторный плуг может дополнительно произвести 100 миллионов тонн зерна, но эта величина, будучи распределённой среди ВСЕХ работников, превратиться в мелочь, если спроецировать её на РОСТ производительности труда поселенца на свободной земле. В общем, получающие оплату труда, в отличии от фермеров, получают гораздо больше в общем. Причины этому следующие:

Если результаты труда свободных поселенцев на землях первого и второго классов увеличиваются, то равно увеличивается оплата труда тех работников, что трудятся в Европе на арендованной земле, причём, даже если последние НЕ начинают производить БОЛЬШЕ. (Не применяют моторный плуг, или применяют его очень мало.) Рост оплаты труда европейцев происходит за счёт уменьшения ренты на землю; только малая толика этого роста приходится на резкое увеличение производительности труда свободных поселенцев на других землях.

Продолжим наш анализ ситуации, показывающий, что технические усовершенствования способствуют только тем, кто трудится на землях первого и второго классов, но совершенно не касается тех, кто занимается интенсивным земледелием. Итак, мы увидели, что:

Продукт труда фермера на свободной земле первого и второго класса возрастает, скажем, на 20% через введение эффективной сельскохозяйственной машинерии - разумеется, после вычета процента на занятый капитал, амортизацию, техническое обслуживание, ремонт, затрат на приобретение запчастей.

Результаты труда этого же фермера увеличиваются лишь на 10%, поскольку, как мы уже показали, работники в промышленности тоже получат своё "от пирога".

Обмен продуктами между промышленностью и сельским хозяйством меняет достигнутый через увеличение производительности труда результат на 10% в пользу промышленности. Поэтому при 20%-ном увеличении продукции только половина, или 10%, падает на собственно увеличение оплаты труда.

Поскольку немецкие земли не увеличивают свою производительность, то немецкие землевладельцы вынуждены снижать ренту, чтобы не остаться совсем без работников на своей земле.

Но потери землевладельца не ограничиваются потерями лишь в снижении рентных платежей (они выражаются в тоннах продукции) - поскольку само зерно для него не представляет никакого интереса (точно так же, как и для поселенца на новых свободных землях). Потому что при обмене зерна на промышленные товары он снова теряет, теперь уже из-за изменения пропорции обмена - его потери значительно больше, чем 10%.

Чем меньше рента в отношении к затратам на труд (оплату труда), тем сильнее потери землевладельца от каждого повышения оплаты труда. Но, поскольку, разумеется, землевладельцы не могут нанимать работников на свою землю и пребывать в убытке от этого, и поскольку те землевладельцы, которые практикуют экстенсивное земледелие, не могут иметь больше прибыли, чем их коллеги, практикующие интенсивное, наступает перелом в пользу всё большего и большего ведения экстенсивного. В этой схеме труда требуется меньше работников, многие становятся безработными, а безработица, в свою очередь, давит на уровень зарплат, заставляя имеющих работу принимать условия, при которых их оплата труда ниже, чем они рассчитывают, т. е. на то, что достигается результатами труда поселенцев на свободной земле первого и второго класса (они подняли оплату на 10%, как мы помним). В связи с этим идёт рост эмиграции. И он идёт ровно до тех пор, пока снова не восстановится паритет между оплатой труда дома и результатами труда за океаном.

Когда технический прогресс выдвигает на первый план ведение экстенсивного земледелия ДОМА, а интенсивное земледелие пребывает в чахлом состоянии, бОльшая часть продукта приходится на ренту. Несмотря на естественное увеличение количества продукции, оплата труда может при этом опуститься ниже приемлемого для работников уровня.

Поэтому-то технические усовершенствования в земледелии очень неравномерно влияют на конечное распределение продуктов (плодов земли), многое зависит от того, на что именно приходится (откуда берётся) получающийся избыток: на свободную землю первого или второго класса, на свободную землю третьего класса или на интенсивное земледелие.

В давешние времена работники были не совсем так уж и неправы (луддиты!), разрушая новые машины, и говоря при этом о защите своих интересов. Может так случиться, что мы выясним, что рента не только "забирает себе" всё, что приносит технический прогресс, она берёт себе и часть оплаты труда.

За последние десятилетия научные открытия оказали ещё большее влияние на увеличение объёма того, что "выпускает" немецкая земля, а именно - позволив увеличить производство ВТРОЕ. Гораздо больше, чем новая техника. Упомянем только использование поташных солей, шлака и использование собирающих азот растений вместо навоза; искусственные азотные удобрения (кальциевый цианамид); люди научились лечить и предотвращать заболевания растений и животных. (*Одним насыщением почвы электрическими токами физик Лодж добился увеличения продуктивности зерновых на 30-40%.)

Однако научные открытия "удобряют" не всю землю в равной степени. Большая часть открытий позволяет улучшить торфяные, болотистые и песчаные почвы (которые до этого считались совершенно бесполезными). И в этом случае развитие обозначает даже больше, чем ТРОЙНОЕ увеличение продукции; такое развитие обозначает введение в оборот НОВЫХ земель, ибо болота и песок никто раньше не пахал вообще. В Германии только очень малая часть подобных земель как-то где-то ещё обрабатывалась (в основном, полуболотистые), на них даже выращивался совсем уж маленький урожай - да и то раз в пятнадцать лет, работой на этих землях занимались совсем отпетые труженики.

(*Не далее как тридцать лет назад половина провинции Ганновер была покрыта вереском. И многие на своих клочках земли каждые 15 лет этот вереск косили, складывали в стога, сжигали, развеивали пепел над землёй, пахали её и засевали гречкой или рожью. Что-то там даже вырастало. Дым от этих "пожарищ" был виден за 500 миль от Ганновера.)

Теперь на этих землях урожай снимают каждый год. Плодородная земля не может естественно дать втрое больше зерна, поскольку и так уже даёт много. Обычно плодородную землю подкармливают разбрасыванием навоза - это позволяет земле "восстанавливаться" - поэтому, как правило, земледелие на плодородных землях всегда повязано на выращивание крупно-рогатого скота (больше скота, больше - навоза, больше и лучше подкармливается земля). Поэтому применение искусственных удобрений не так важно для плодородных земель, как для совершенно бесплодных. Влияние искусственных удобрений на рост продукции земледелия на свободных землях первого и второго классов - ещё меньше. Целина, как правило, долгое время не требует никакой подкормки для восстановления почвы. К тому же, как правило, ввоз удобрений на такие земли ещё и запрещён.

Поэтому эффект от научных достижений и открытий на оплату труда и ренту очень меняется в зависимости от того, к какого рода земле они прилагаются. Как и в случае с новой техникой невозможно определить даже в общем, увеличивается ли рента или оплата труда от введения научных открытий в хозяйство или они - уменьшаются.

Влияние юрисдикции (государственных законов) на распределение продуктов труда среди получателей ренты и работников является очень сложным и комплексным. Часто говорится, что, собственно, вся политика и состоит из "наездов" то на ренту, то на оплату труда, и из ответных защитных мер. Как правило, действием в политике руководит инстинкт. Игра сил до сих пор полностью не понята, или - что точнее - понята, но политика прячет от нас всю правду. Ревнители принятия всевозможных мер, предлагаемых с такой страстью, не озабочены научными доказательствами того, а являются (будут) ли эти меры эффективными. Политика и наука живут друг с другом как кошка с собакой; гораздо чаще целью политики является предотвращение или по крайней мере задержка в признании очевидности того или иного научного открытия. Что только ни говорили, к примеру, о таможенных пошлинах на зерно - "Они защищают местного сельскохозяйственного производителя, поощряют его к лучшей работе!", - долдонят те, кто немедленно прикарманивает повышающиеся ренты; "Они узурпаторы, ростовщики и воры!", - говорят другие, те, кто ощущает величину пошлины в стоимости куска хлеба; "Пошлины платят иностранцы!", - утверждают некоторые, к кому обращаются гневные возгласы тех, кто резонно вопрошают, что тяжесть пошлин целиком и полностью ложится на плечи потребителей. Подобные пререкания продолжаются и продолжаются, и было так и пятьдесят лет назад, происходит это доныне; спорщики не становятся мудрее. Поэтому очень интересно проанализировать влияние законов, к примеру, на налогообложение землевладельцев, а также - на распределение продуктов труда.

Когда купец закупает в далёкой стране груз табака, зная, что на границе ему придётся заплатить $100 за тюк, следует признать, что он знает, что делает, и включает в цену табака на рынке то, что ему необходимо компенсировать, и эти расходы, ну, помимо процентов на инвестированный капитал, и все прочие, не забывая и о своей прибыли. Таким образом, таможенная пошлина для купца является составляющей частью длительного цикла проведения этапа торговли, а данные об этих операциях в цифрах появляются в его бухгалтерии по стороне кредита, точно так же, как всё прочее, на что он тратит деньги:

100 тонн табака с острова Ява - $50.000

фрахт и пошлина - $10.000

_______

$60.000

10% ожидаемой прибыли - $6.000

_______

Капитал - $66.000

Вот таким образом и обходится купец в таможенными пошлинами. Спрашивается - а почему наш землевладелец не может точно так же вести дело с государством, взимающим налог на землю уже с него? Очень часто люди думают, что именно так всё и происходит. На самом деле всё сложнее: землевладельцы говорят, что они всегда стремятся получить эту самую сумму для выплаты налога, а также процент на капитал и, разумеется, свою прибыль с арендатора, причём тоже по-разному, чтобы в конце концов этот самый налог на землю был из скудной оплаты труда его наёмных работников. Видите ли, постоянно говорят землевладельцы, ведь всё одинаково в наших схожих случаях с купцом, и скажите на милость, ну разве не будет логичнее разбросать налог на землю через подушный налог, через налог на доход? Ведь тогда работники сумеют сэкономить по крайней мере то, что сейчас землевладельцы из них и так вытягивают: т. е. процент на капитал и прибыль землевладельца.

Чтобы проанализировать эту проблему вглубь, необходимо ответить на вопрос, поднятый Эрнстом Франкфуртом в своей восхитительной маленькой книжице о незаработанном доходе, а вот и сам вопрос: "Что становится с налогом на землю после того, как его соберут? Он ведь не может быть нематериальным, ведь дальнейшая судьба этого налога такова: государство вкладывает эти деньги в строительство новой дороги во владениях землевладельца, строит школы для детей его наёмных работников, платит, в конце концов, импортную премию за ввезённое зерно. Если же мы не знаем, куда именно идёт налог, то кто тогда его платит?" Вот такой вопрос задаёт нам Эрнст Франкфурт.

Дело в том, что землевладельцы не ждут, когда государство построит им дорогу (на тот налог, которое оно с них собрало), чтобы им, землевладельцам, было проще и удобнее эксплуатировать принадлежащую им землю. Землевладельцы строят дороги сами. То же самое касается капитальных инвестиций в благоустройство земель, к примеру, вырубку лесов или кустарника, осушение болот, и т. д. Землевладельцы резонно ожидают, что с дорогами их земля будет приносить им больше дохода. Если же государство всё же включается в строительство дорог, и обирает землевладельцев налогом на землю, то происходит это потому, что, как правило, государственные дороги проходят через земли многих землевладельцев, поэтому государству приходится применять силу, а не учитывать все конфликты интересов. Ну таково государство, ему иначе нельзя. Но даже если государство строит дорогу, взимаемый налог на землю является целью собрать капитальные инвестиции, и весь процент с этого инвестированного капитала землевладелец очень скоро соберёт до последнего фартинга. Такова, кстати, судьба каждого налога. Если государство начинает взимать налог, чтобы на него выстроить защиту от вторжения варваров, то землевладелец всё равно экономит этот налог (ведь иначе ему пришлось бы разоряться на страховку от непрошенных, скажем, русских казаков или янки - имеется в виду российское зерно или зерно из Соединённых Штатов Америки!).

Поэтому, если государство получает доход от взимания налога на землю и тратит этот налог на то, чтобы было хорошо, в конечном итоге, землевладельцу же, то этот налог следует рассматривать просто: как капитальные инвестиции, капиталовложения. Они являются как бы вознаграждением государства за оказанные услуги. Для землевладельца это налогообложение является закамуфлированной оплатой труда его наёмных работников. Если он сдаёт землю в аренду, он просто добавляет этот налог к сумме ренты, причём процент от этого вложенного капитала (а именно так и надо его рассматривать!) возвращается очень быстро, если государство работает споро и задёшево. Ну а уж если государство выступает в качестве очень толкового подрядчика, т. е. делает всё не только быстро, не только дёшево, но и крайне эффективно, то тогда землевладелец получает ещё и прибыль.

А что если государство облагает налогом землевладельцев, чтобы облегчить жизнь наёмным работникам, арендаторам, ну скажем, с точки зрения образования (введение его бесплатного!)? Выгодно ли землевладельцу с этой точки зрения такое инвестирование его капитала - налога на землю, который он платит? Давайте представим, что мы неправы, что землевладелец не может возложить на арендатора расходы на обучение его самого и его детей, не может и сократить его оплату труда. Что получится тогда? А вот что, наёмные работники будут платить больше налогов за своё образование из своих средств, ведь образование стоит денег. С какой тогда стати землевладельцу поднимать оплату труда своим наёмным работникам? Он ведь тоже налоги платит. Ни с какой стати, вы правы. Ему в этом нет никакой нужды и необходимости, ведь результаты труда его наёмного работника определяются результатами труда поселенца на свободной земле первого, второго и третьего классов. Если бы доход, получаемый от взимания налога на землю, использовался для обустройства жизни поселенца на свободной земле третьего класса точно так же, как, скажем, за счёт снижения (или недополучения) образования, то тогда, конечно, равновесие между результатами труда наёмных работников и поселенцев на свободных землях было бы достигнуто, а для землевладельца стало бы невозможным возлагать бремя налога на землю на своих наёмных работников. Поэтому землевладелец в Германии говорит своему наёмному работнику: "Работа на ферме, которую ты собираешься арендовать у меня, сама по себе прекрасна. Ну сам посуди: бесплатное образование для твоих ребятишек, прекрасная жирная почва, изумительный климат, вид на озеро, рынок для продажи зерна вот он, рядом, далеко возить не надо - в общем, суммируем - ты должен мне платить $10 за акр в год". А своему собственному работнику на земле, которому он платит жалование, землевладелец говорит: "Если тебе не нравится меньшая с сегодняшнего дня зарплата - то можешь идти, куда угодно. Сядь и посчитай сам, с зарплатой, которую я тебе предлагаю, вместе с бесплатной школой для твоих детей, и прочими социальными услугами, ты даже не знаешь, как тебе повезло. Не веришь - тогда езжай в Америку и паши целину, или землю первого, второго и третьего классов. Так что крепко подумай, прежде чем уйти".

Теперь уже совершенно ясно, что всё бремя налога на землю постоянно переносится на кого-то другого, и так происходит до тех пор, пока поселенец на свободной земле не имеет достаточно результатов своего труда, чтобы иметь прибыль. Вернее так, это касается земель третьего класса в особенности. Если же, с другой стороны, доход, извлекаемый от налога на землю, в той или иной форме, притекает в обустройство интенсивного земледелия, то тогда увеличение результатов труда поселенцев на свободной земле третьего класса переходит к работникам на ферме, занятым экстенсивным земледелием, а налог на землю в этом случае никуда не переходит, дважды ударяет по величине ренты: во-первых, через полное взимание налога, а во-вторых, через более высокую оплату труда, которую потребуют наёмные рабочие.

Вышеприведённые пассажи показывают, как прав был Франкфурт, вопрошая, а что такого интересного происходит с капитализацией налога на землю, кто выигрывает от этого, и как призрачны надежды тех, кто думает, как перенести бремя несения налога на землю с одних плеч на другие без такого обустройства земли, которое недостижимо на свободных землях. Нам также становится ясно, почему многие меры, предлагаемые социальными реформаторами, так и проходят втуне, безрезультатно, или вообще имеют обратный от желаемого эффект. В общем, влияние государства, его законов имеет очень большое влияние на распределение продуктов труда. Очень.

В предыдущей главе мы с вами увидели, что налог на землю, собираемый в пользу фермеров, поселенцев на свободной земле, в форме, скажем, премии на импортное зерно, дважды ударит по ренте, в первый раз самой величиной налога, а во второй - увеличенными оплатами труда работников фермы. Многие читатели теперь будут склонны думать, что защитная пошлина, будучи своей противоположностью премии на импортируемое зерно, должно и ренты поднять в такой же манере, т. е. во-первых, напрямую, в точности с суммой взимаемой пошлины на поставляемое зерно, и во-вторых - через снижение оплаты труда, которое произойдёт из-за снижения результатов труда поселенцев на свободной земле первого и второго классов.

Давайте посмотрим, так ли это.

Для начала следует чётко понимать, что защитные пошлины на ввозимый в страну импорт фундаментально отличаются от других видов налогов и пошлин для землевладельца, а именно в том, что землевладельцу эти самые пошлины гораздо выгоднее, нежели государству, которое их придумывает и запускает в жизнь. За каждые собранные государством в виде защитной пошлины 100 миллионов долларов землевладельцы извлекут свою прибыль в 1000 миллионов (*Для любой страны легко подсчитать, сколько именно: надо взять цену импорта и цену продукции, производимой внутри страны и сравнить.) из потребителей хлеба, просто подняв на него цену. Вот поэтому такого рода пошлины и называются "защитными": они сделаны для защиты землевладельцев, для того, чтобы последние могли спокойно поднимать ренту, и могли отдавать в залог свою собственность (землю) в банк по более высокой цене. Когда импортные пошлины являются просто фискальными, как в случае с табаком, налог налагается не только на импорт (сам табак), но и на продукцию, произведённую из него уже внутри страны. Любой человек в Германии, высаживающий более одного табачного кустика в своём саду, должен немедленно информировать налоговые органы об этом. Точно такая же картина и в Испании. Государство просто наживается на взимании пошлины с выращивания табака. Поэтому, если предположить, что пошлина на импортное зерно является второстепенной с точки зрения налоговой политики, то тогда вопрос Франкфурта, что происходит с этим налогом, являет собой также вопрос второстепенной важности. Ибо мы только что показали это (через пример с табаком). Поэтому мы оставим пока на время сами пошлины на импорт зерна, а сконцентрируем своё внимание на ренте, или на той ферме, которую эта пошлина и призвана защитить.

Произвольно толкуемого в плане распределения продукции между землевладельцем и работником фермы ничего нет; каждый делает так, как делает, в силу присущего человеку поведения. Любое искусственное вмешательство в процесс распределения продукции будет происходить в точном соответствии с этими законами поведения, заметим особо - не в сопротивлении им!, иначе никакого взаимодействия между землевладельцем и работником не выйдет. Даже если и произойдёт какое-то вмешательство в естественный ход вещей, то потребуется всего лишь какое-то время, чтобы всё вернулось на круги своя, при этом игра экономических сил будет напоминать качение маятника, который толкнули в какую-то сторону: тогда сам процесс распределения будет напоминать кривую с падениями и ростом в значениях ренты и оплаты труда. И так до тех пор, пока равновесие снова не будет достигнуто.

Поэтому, если защитные пошлины введены с целью поднятия ренты за счёт снижения оплаты труда, то они вступают в конфликт с экономическим законом, которому подчиняется распределение продукции между рентой и оплатой труда, поэтому-то эти пошлины либо сразу не работают, либо какое-то время работают, а затем всё равно перестают, в общем идёт чехарда ровно до тех пор, пока равновесие сил, разбалансированное юридическим вмешательством, снова не восстановится.

Нашей целью не является исследование деталей введения импортной пошлины, нам достаточно увидеть лишь тот эффект, который вызывается её введением на экономические силы. Если бы мы хотели придти к определённым выводам в результате исследования всех возможных обстоятельств к определённой ситуации, к примеру, исследовать вопрос о том, как повлияла бы импортная пошлина на зерно в размере 33%, насколько бы она подняла ренту в определённом землевладении, нам пришлось бы перелопатить горы материала и выйти за пределы этой небольшой книги.

Итак, рассмотрим влияние импортной пошлины на результаты труда поселенцев на свободной земле первого и второго классов, где оплата труда на фермах на землях, защищённых этими самыми пошлинами, зависит от результатов труда поселенцев на свободных землях третьего класса, чей продукт труда тоже, кстати защищён той же самой пошлиной, о которой мы упомянем позже.

Поселенцы на свободной земле первого и второго классов рассматривают импортные пошлины как обыкновенное обременение их труда, точно так же, как и другие налагаемые на них пошлины, т. е. как то, что повышает стоимость продуктов их труда, при переводе их в результаты труда, конечному потребителю. Для таких поселенцев неважно, почему продукты их труда становятся дороже: от более высоких транспортных расходов, от большей стоимости упаковки, от пиратства, от жульничества, от импортных пошлин, всё едино, как говорится. Всё, что потребитель платит за продукт труда (за зерно) поселенца на свободной земле, есть для такого поселенца прибавочная стоимость от затраченных им усилий; следовательно эту прибавочную стоимость всякие фрахты и импортные пошлины просто уменьшают. Следовательно и результаты труда становятся меньше. И, если потери без импортных пошлин, а только за счёт перевозки, были скажем 30% от стоимости продукта, то при наложении импортных пошлин потери могут дойти аж до 50-60%.

Фрахт из Аргентины до Гамбурга стоит обычно $4 за тонну. Прибавим к этому стоимость перевозки по железной дороге от самой фермы до порта, а это будет подороже пути морем, причём раза эдак в два; в общем, получится $13. Пошлина на аргентинское зерно в Германии составляет $14 за тонну. Итого $27 в конечной цене порядка $60.

Мгновенный эффект от введения импортных пошлин составляет, таким образом, уменьшение результатов труда поселенцев на свободных землях первого и второго классов, а, поскольку эти результаты определяют оплату труда работников на земле, защищённой специальными тарифами (импортной пошлиной), то выходит, что и и этим работникам оплата труда сокращается: причём поначалу только через подорожание пищевых продуктов, если учесть, что зарплата остаётся неизменной. Таким образом, пошлина на импортируемое зерно позволяет землевладельцу завышать цену на свои продукты, без необходимости отдавать получающийся излишек своим работникам в виде прибавления им жалованья, она же, пошлина, вызывает повышение цены на промышленные изделия. Повышение оплаты труда промышленных работников - чтобы избавить их от бремени, вызываемого повышением цен на то, что облагается пошлиной - невозможно, поскольку и оплата труда промышленных работников, как мы уже видели, определяется результатами труда свободных поселенцев на землях первого и второго классов. Промышленные работники не могут ни на кого перенести бремя, получающееся в результате введения импортных пошлин, не могут этого сделать и работники на фермах, не могут и поселенцы на свободных землях первого и второго классов. Поэтому до тех пор, пока в обществе не происходит реакция, которую мы опишем дальше, до тех пор пока эта ситуация не будет прочувствована как следует, весь прибыток от введения импортной пошлины целиком достаётся землевладельцу, как щедрый и бесплатный подарок. Под импортной пошлиной мы имеем в виду не только те суммы, которые получает государство и общественная казна, но также и тот процент, ту надбавку к цене, которые платит каждый гражданин государства за товары, произведённые в его собственной стране, которая получается как следствие введения таможенных барьеров. Это означает, что каждая булка, каждое яйцо, каждый кусок ветчины, каждая картофелина приносит доходец в карманы землевладельцев. (Если земля сдаётся, то пошлина мгновенно переходит в ренту; если земля продаётся, то пошлина капитализируется, т. е. берётся предполагаемая рента года за два в сумме - и вот вам продажная цена; теперь подсчитайте, сколько к цене прибавит включение таможенной пошлины!)

Пошлина, говорят нам политики, платится иностранцем. Абсолютно точно. Им. Потому что та относительно небольшая сумма для государством, собираемая им на своей границе, оплачивается, без сомнений, целиком и полностью поселенцем на свободной земле. Эта пошлина вычитается из результатов его труда. Но может ли хлеб, испечённый из привозного зерна, стать вкуснее для немецкого работника, если ему сказать, что вот видишь, тот работяга за океаном заплатил импортную пошлину за это, заплатил нашему государству? От этих слов немецкому работнику не будет ни холодно, ни жарко, потому что его оплата труда определяется результатами труда поселенца на свободных землях - будет даже холодно, потому что именно он, немецкий работник, будет платить БОЛЬШЕ за еду, цену на которую подняли его же собратья-землевладельцы в Германии через повышение ренты (полностью забрав всю сумму пошлины себе).

Вера, надежда, смелое предположение, что капитал, либо процент на капитал, сумеет ухватить часть импортной пошлины и перетянуть её на себя, являются, как мы далее покажем, неверными. Процент, особенно в случае нового капитала, ищущего применение-инвестицию, нельзя обложить налогом. Он свободен и независим от тарифов.

Однако введение импортных пошлин производит некий противоположный эффект от того, что следовало бы по логике ожидать. Опишем его иносказательно: представим себе поселенца на свободной земле где-нибудь в Канаде, США или Аргентине, и он пишет своему другу в Берлин: "Я теперь теряю на фрахте и импортной пошлине на зерно, которое я тебе поставляю в Германию, более половины того, за что ты платишь в виде хлеба в Берлине. Ты тоже теряешь на фрахте и импортной пошлине половину или более того из того, за что уже я плачу здесь (из импортированных из Германии сюда промышленных товаров: инструменты, книги, медикаменты и т. д.). Если бы мы были соседями, то мы бы сумели сэкономить эти расходы и оба вдвое увеличили бы свои результаты труда. Но я не могу перенести свою землю в Германию. А вот ты можешь перевезти либо себя, своё умение, либо целиком перевезти всю фабрику сюда. Давай, приезжай, привози всё с собой, что надо, и я обеспечу тебя любой пищей по цене, ВДВОЕ меньшей, чем ты сейчас платишь в Берлине, а я буду у тебя покупать то, что ты произведёшь ВДВОЕ дешевле от той цены, что плачу сейчас."

Препятствий для реального выполнения такого предприятия весьма много, хотя сами по себе подсчёты верны. Отрасль промышленности, как правило, может развиваться только там, где по соседству с ней развиваются и другие отрасли, потому что в определённой степени отрасли взаимозависимы друг от друга. Эмиграция промышленности поэтому происходит постепенно; начинают те отрасли, которые более "независимы" от других: производство кирпичей, лесопильни, мукомольни, друкарни (типографии), мебельные и стеклофабрики и т. д., и, поначалу, разумеется, это касается тех видов товаров, на которые фрахт и импортные пошлины достаточно высоки. Тем не менее иммиграция независимых индивидуальных работников с производствами напрямую зависит от простой калькуляции: чаще всего эмиграцию производств вынуждают высокие импортные пошлины и высокая стоимость перевозки-фрахта. Чем выше пошлина на зерно, тем чаще будут паковать свой инструмент работники промышленности и тем скорее они переедут туда, где стоимость пищи невысока, недалеко от поселенца на свободной земле. А с каждым новым промышленным предприятием, возникающим по соседству с этим поселенцем, результаты его труда будут расти, а уже это будет влиять и на оплату труда на его бывшей родине, ныне защищённой импортными пошлинами.

Преимущество, которое получает землевладелец при введении тарифов на импорт, будет поэтому рано или поздно растворено в повышающихся зарплатах. Те землевладельцы, которые понимают сложившуюся ситуацию правильно, будут действовать решительно: они продадут землю до того, как обратный эффект (описанный выше) заставит их почувствовать, что земля теряет стоимость, и оставят новых владельцев с носом (на самом деле, новые владельцы пойдут протестовать, заявляя властям, мол, так и так, им требуется помощь, мол, сельское хозяйство гибнет! (* "Die Not der Landwirtschaft": "Возродим сельское хозяйство!"" - было политическим девизом прусских протекционистов. "Сельское хозяйство" в данном случае есть эвфемизм для слова "рента". Нетрудно найти параллели подобному явлению в Англии или США.)

Сокращение ренты как следствие повышения оплаты труда - неумолимо, хотя и не всегда оба явления могут выражены цифрами. Потому что то развитие событий в их "чистом" виде может быть отягощено или произойти одновременно со столь часто случающимися всплесками инфляции, вызываемых перепроизводством бумажных денег или ещё чем (открытием новых золотых приисков). Инфляция, которая имела место быть в период с 1890 по 1914 гг., восстановила потери землевладельцам от снижающейся ренты. Но это касалось только заложенных земельных владений, к тому же землевладельцу не надо было забывать и об обратном процессе, о таковой возможности, о том, что в 1873-1890 гг. происходило падение цен на землю.)

Но реакции, вызываемые защитными тарифами, не сводятся лишь к влиянию на поселенцев на свободной земле первого и второго классов. Необходимо проанализировать и то, как они влияют на фермеров, трудящихся на земле третьего класса. Эффект на "третьеклассников" прямо противоположен эффекту на первых двух, которые, как мы помним, платят эту пошлину из своего кармана, - а вот "третьеклассник" действительно находится под защитой этого закона об импортной пошлине. Он поставляет на рынок продукты по уже повышенной цене. Поэтому он прославляет этот закон, а попросту говоря, участвует в прямом ограблении потребителя. Теперь он за того же самого кролика, за который вчера получал 6 марок, получает уже 8, а мёд у него уже стоит 1,35 марки вместо вчерашних 1,10; проще говоря, он получает больше за всё, что продаёт, не неся никаких дополнительных при этом потерь. Лично для него все товары остались по тем же ценам, что и были раньше. Т. е. результаты труда для фермера, работающего на земле третьего класса, ВЫРАСТАЮТ, а работники промышленности испытывают снижение в результатах своего труда. А то уже даёт фермеру на земле третьего класса двойную выгоду, во-первых, его продукты продаются дороже, а в общем и целом все оплаты труда вокруг него сокращаются. Тем не менее, результаты труда фермера на земле третьего класса по-прежнему определяют общие ставки труда работников. Разумеется, возникающая диспропорция долго не живёт. Все же понимают, что вчера кролик стоил 6 марок, а сегодня уже 8, повысились цены и на другие продукты, соответственно, работники начинают требовать повышение зарплаты уже для себя, - а как жить? - показывая на то, что фермеры, работающие на земле третьего класса, вдруг стали получать больше, работники тоже начинают требовать увеличения оплаты труда. А иначе они тоже пойдут осушать болота, обводнять пустыни... В общем, или их требования будут выполнены, или..!

Уже понятно, что рано или поздно оплата труда растёт везде. Сначала на земле третьего класса, затем на землях первого и второго, и т. д. до тех пор, пока не будет полностью компенсирован "урон", нанесённый введением импортной пошлины на ввозимое зерно.

Следует, однако, помнить, что рост на продукцию сельского хозяйства, спровоцированный введением импортной пошлины, вызывающий далее повышение ренты, должен обязательно вызвать отклик: увеличение усилий в ведении ИНТЕНСИВНОЙ землеобработки, а это, в свою очередь, вызовет увеличение результатов труда фермеров на земле третьего класса (за счёт приложения бОльшего труда), оплаты труда наёмных работников, и снова - повысится рента.

Таким образом, введение импортной пошлины будет иметь следствием увеличения производства продукции сельского хозяйства на землях третьего класса, т. е. фермеров, трудящихся ИНТЕНСИВНО, и, поскольку сначала введение пошлины не влияет на промышленность, то и косвенно на увеличение их результатов труда.

Здесь следует понимать, что если при интенсивной обработке земли увеличиваются результаты труда фермеров, то оплата труда ТОЖЕ должна скоро увеличиться, потому что результаты труда фермеров, работающих на земле третьего класса, полностью определяют уровень оплаты труда кого бы то ни было.

Наше заключение по вышеприведённому таково: импортная пошлина на ввоз зерна из-за границы, так называемый защитный тариф, влияет на результаты труда поселенцев на свободной земле, но его действие одновременно, рано или поздно, станет противоречить самому себе; поэтому "защита", поначалу столь действенная, рано или поздно полностью сойдёт на нет.

Для тех, кто платит эту пошлину "временно", наше утверждение может являться утешением, для тех же, кто извлекает от введения импортной пошлины прямую выгоду - наоборот, им будет грустно, что оно так выйдет. Но очень серьёзным моментом является другое: если фермер собирается покупать землю или делить её в виде наследства, и думает при этом, что постоянно повышающаяся рента будет повышаться бесконечно. Ибо, что знает фермер о теории рент и оплаты труда? Ему не до этой теории, он руководствуется собственным опытом. Вот - собранный им урожай, вот цены на его урожай, а вот оплата труда наёмных работников его фермы - всё, подсчёты окончены. То, что у фермера есть в наличности сейчас, он использует для оплаты труда наёмных работников, остальное - может покрываться суммой, взятой из банка под проценты, за счёт заложенной земли. Этот залог не временная мера: залог будет происходить и происходить, процесс закладывания и перезакладывания хозяйства обязательно будет происходить каждый год. Что случится с фермером, когда к нему подступят наёмные работники и потребуют увеличить оплату труда, и им наплевать на то, что цены на сельскохозяйственную продукцию не изменились? Он схватится за голову и снова станет причитать о несчастной судьбе сельскохозяйственного производителя.

Если землевладелец способен выжать $1000 ренты из своей земли, то мЕньший результат его не устроит, если же, конечно, он сам не соберётся нанять работников и платить уже им за обработку земли. Если же земля, после вычета всех расходов землевладельца на её обработку, так и не принесёт ему по крайней мере $1000, то землевладелец уволит всех работников, а землю отдаст в аренду под $1000.

Ни при каких обстоятельствах, следовательно, работник на его земле не будет иметь бОльших результатов труда, нежели арендатор на невостребованной земле; если бы было иначе, то каждый арендатор на невостребованной земле предпочёл бы работать наёмным работником у землевладельца.

С другой стороны, наёмный работник у землевладельца никогда не согласится работать, если он будет иметь МЕНЬШЕ, чем он смог бы заработать арендовав землю, ибо в этом случае у него есть два выбора: снять землю в аренду или эмигрировать из страны. Правда также и то, что такому человеку часто приходится испытывать недостаток средств либо для аренды земли, либо для эмиграции; но в любом случае, или у него есть деньги, или он вынужден их занять, то он должен учитывать процент на капитал в своих расчётах и вычитать его из продуктов своего труда. Так происходит потому, что у него остаётся только та сумма, которая остаётся у поселенца, после выплаты процентов по капиталу.

Если результаты труда поселенца на свободной земле составляют $250, а процент на его работающий капитал составляет $50, то результаты его на самом деле составляют $200, поэтому общий уровень оплаты труда должен быть около этой цифры. Оплата наёмных работников не может быть выше этой же цифры, иначе все поселенцы тут же станут наёмными работниками; но зарплаты не могут быть и ниже, иначе все наёмные работники превратятся в поселенцев.

Оплата труда промышленных работников также, и это очевидно, зависит от этого же общего уровня оплаты труда. Потому что, если результаты труда в промышленности существенно выше, нежели результаты труда работников на земле, крестьяне сбегут в город, на фабрики, и в результате, сельское хозяйство сократит свою продукцию, цены не неё повысятся, тогда как промышленные товары, коих станет больше, наоборот - в цене упадут. Такое вот падение цен в одном секторе и повышение цен в другом рано или поздно "включит" механизм выравнивания оплат труда, и так будет до тех пор, пока оплаты труда вновь станут равномерно распределёнными по секторам примерно одинаково. Кстати, выравнивание будет происходить достаточно быстро, учитывая тот факт, что работников, мигрирующих из отрасли в отрасль достаточно много. Им, по большому счёту, всё равно, что выращивать или производить: свёклу или уголь.

Именно поэтому, обсуждать то, а влияют ли результаты труда поселенца на свободных землях, определяют ли они результаты труда сельскохозяйственного работника и вообще взаимно ли всё это влияет друг на друга - можно, но вывод будет один: да, влияют, да, определяют.

Оплата труда НЕ может вырасти больше результатов труда на свободной земле, поскольку только факт наличия свободной земли и возможность туда уехать являются неоспоримым аргументом в споре наёмного работника и работодателя, арендатора и землевладельца об оплате труда или о сумме ренты. Если арендатор или наёмный работник лишатся этой "подпорки" (скажем, в результате ограничения свободы эмиграции), то они останутся на милости землевладельца. Поэтому, если свободная земля является такой вот опорой для тружеников дома, является правдой и то, что ни при каких обстоятельствах оплата труда не может опуститься ниже, чем результаты труда поселенца на свободной земле.

Результаты труда поселенца на свободной земле есть поэтому - и максимум, и минимум оплаты труда дома одновременно.

Существующие реальные отличия по отдельным индивидуумам являются в нашей теории неважными с точки зрения этого общего правила. Когда впервые произошло разделение продуктов труда между землевладельцами и работниками, то доля каждой стороны была определена практически автоматически, на естественном основании. А вот последующие изменения были уже произвольными, они регулировались законами конкуренции, законом спроса и предложения. Всё естественно: чем труднее и противнее работа, тем выше за неё должна быть и оплата. Иначе как человек может согласиться на другое? Да никогда он не согласится. Только лишь за обещание иметь больше оплаты труда или результатов труда (мы понимаем, что это не обязательно деньги, хотя в большинстве случаев, конечно, бренная монета). Суть в том, что если работникам нужен учитель, пастор или лесник, то им для "имения" такого человека под боком, надо открыть кошелёк и достать оттуда сумму на оплату труда. Причём, оплата труда перечисленных нами выше людей может быть существенно выше их собственных результатов труда. Ибо только более высокой оплатой труда они смогут привлечь такого рода работников (так называемой социальной сферы), одновременно провоцируя уже своих детей к стремлению заполучить такую профессию. Если "поставка" учителей (предложение учительского труда) или пасторов будет по-прежнему в дефиците, то, сами понимаете, оплата труда им будет ещё выше. Если будет наоборот, то оплата труда учителей будет снижаться. То же самое касается любых других профессий, для получения которых необходимо обучение. То же самое касается оплаты труда тех работников, кому учиться не очень нужно, к примеру, пастухам. Если пастуху предложат такую оплату, изысканную из результатов тяжёлого земледельческого труда, что она будет весьма высокая за спокойное времяпровождение в поле в наблюдении за коровами, то каждый горожанин, учитель или пастор, а также фермер, наёмный работник и прочие - все как один будут претендовать на то, чтобы устроиться пастухом. Поэтому пастуху предлагается всегда минимальная оплата труда, причём минимум этот повышается, если никто за пастушество не берётся совсем, ровно до той планки, после которой человек такой находится. Работникам тоже нужен покупатель, который купит их продукты, и продавец, который предоставит им уже другие продукты, те, которые им нужны. Работник-торговец тоже должен быть как-то вознаграждаем за свой труд, у него он выражается в коммерческой выгоде, причём если она достаточно высока, то немедленно привлекает к себе людей из других профессий и занятий.

Поэтому базой всех регулирований оплаты труда всегда является результат труда поселенца на свободной земле. Имея в основании эту базу, все остальные уровни оплат труда и доходов выстраиваются в целую структуру, где продукты распределяются среди общества от самого низкой доли до самой высокой. Любое изменение в базе немедленно переносится изменениями по всей структуре, так же как землетрясение приводит в действие флюгер на колокольне даже в безветренную погоду.

Наше доказательство, что доктрина "железного закона естественной оплаты за труд" не стоит выеденного яйца, таким образом, завершена, ибо этот пресловутый "закон", хотя и не вызывается правом собственности на землю, вполне может быть вызван работой капитала. То, что капитал не обладает силой влияния на этот закон - видно из постоянных флуктуаций в оплатах труда (настоящий же "железный" закон не может быть неустойчивым). Причину, по которой капитал не обладает такой силой, такой властью, мы покажем далее (смотрите ЧАСТЬ V, "ТЕОРИЯ ПРОЦЕНТА НА СВОБОДНЫЕ ДЕНЬГИ"). Если бы у капитала была такая сила, чтобы он мог уменьшить результаты труда поселенца на свободной земле до МИНИМУМА, т. е. до "железного закона", рост капитала, выраженный в том, сколько он получает в виде процента, неминуемо бы колебался вместе с количеством продукта труда на свободной земле, а капитал растёт-то только из бОльшего количества продуктов, а не из чего иного. Но нам в данном случае это неважно, потому что, как мы покажем далее, чистый процент, который ныне под вопросом, есть однозначно очень стабильная величина, настолько стабильная, что вероятно лучше бы было назвать "железным" именно процент, а не оплату труда. Посему, если представить, что помимо стабильной суммы в виде процента на капитал, была бы и стабильная оплата труда, то где - если бы рента перешла на свободные земли - был был резервуар для сбора излишков в производстве продуктов труда (ведь продукты труда колеблются в своих величинах, в своём количестве в течение времени)?

Когда поселенец на свободных землях составляет свой бухгалтерский отчёт, отображающий движение средств, он должен включить в него пункт о проценте на используемый капитал. Этот процент должен быть потом вычтен из результатов его труда независимо от того, является ли этот капитал его собственным или заёмным. Потому что процент этот не имеет ничего общего с трудом, как таковым; процент управляется вообще другими законами.

Точно так же должен вычесть процент на капитал из своих результатов труда работающий на своей земле владелец земли.

В обоих случаях, ведём ли мы речь о поселенцах на свободной земле или о фермерах, арендующих землю, процент на работающий капитал одинаков - возникает даже предположение, что этот процент НЕ ИМЕЕТ никакого влияния на ренту. Это - ошибка, имеет. Взяв труд и средства производства, с их помощью можно создать любое количество новых земель (обработать их), причём сделать это можно даже невдалеке от города. Чем меньше будет ставка процента на капитал, тем легче из бросовой земли создать плодородную. Наниматель или владелец земли требует от бросовой земли только одного: чтобы уровень процента был равен ренте той земли, которая была куплена на точно такой же капитал (за ту же сумму). Если мы рассмотрим свободную землю первого и второго классов, то фрахт порой "заглатывает" бОльшую часть продуктов труда, но в случае со свободными бросовыми землями своё из ожидаемой ренты высасывает процент на капитал. Какова бы ни была природа планируемой рекламации земли (которая пока бросовая), осушение Зюйдер-Зее, к примеру (недавно решили снова её осушать), или вспашка бывших торфяных болот, или вырубка лесов под пашню, или ирригация пустынь, или очистка земель от камней и каменных обломков, первый возникающий вопрос всегда один и тот же: каков будет процент на планируемый быть использованным капитал? Полученная цифра затем сравнивается с уровнем ренты, которую берут за использование земли похожего качества. Если процент велик, то сравнение будет не в пользу использования таких земель, земля останется бросовой. Если же, с другой стороны, уровень процента низок, то можно приступать к работе. Если, к примеру, представить, что процент на капитал упал с 4% (ныне) до 1% (гипотетически), то везде происходило бы много улучшений, много бросовых земель стало бы восстанавливаться. Потому что это бы стало выгодным занятием.

С процентом на используемый капитал в размере 1% можно было бы использовать воду Нила для возделывания Сахары, перекрыть дамбой Балтийское море и осушить его полностью, а существующие вересковые пустоши - сердце Германии - покрыть плёнкой и засадить какао и перцем. При проценте на капитал в размере 1% фермер смог бы сажать сады там, где он ныне не может этого делать из-за высокого процента: ведь ему приходится платить проценты на инвестированный капитал 5 или 10 лет, ожидая, когда будущие урожаи "отобьют" его. Другими словами, при 1% годовых стало бы возможным и выгодным превратить ВСЕ пустыни, болота и бросовые земли в плодородные земли. Разумеется, не надо воспринимать вышеизложенное так уж буквально, но теоретически - да, всё возможно.

Падение уровня процента на используемый капитал позволит не только увеличить площади используемых земель, это позволит людям удвоить или даже утроить количество продукции с ныне используемых земель через более широкое применение техники, строительство дорог, замены живой изгороди на заборы, строительства насосов для осушения болот, высадки садов, устройства парников для предотвращения вымерзания земли зимой, в общем, можно ввести в действие миллионы способов, наработанных человечеством. Всё это вызволит огромное количество земли, сделает эту землю вновь "свободной", нанесёт смертельный удар ренте.

Сокращение процента на используемый капитал позволит также превратить транспортные маршруты (доставку зерна из-за границы - морские порты, каналы, океанские суда, железные дороги и т. д.) в более дешёвые, это, в свою очередь, снизит транспортные издержки на поставку продукции со свободных земель. Каждый таким образом сэкономленный доллар будет ударом по ренте. Что мы имеем ныне? Процент на используемый в транспорте капитал составляет весьма приличную часть транспортных расходов. Для европейских железных дорог в 1888 г., при проценте 3,8%, соотношение между текущими затратами на поддержание работы ж/д (зарплаты работникам, уголь, ремонт и т. д.) и этим самым процентом был таков: 135:115. Вот смотрите, процент на используемый капитал составлял примерно столько же, сколько забирали и текущие расходы, поэтому уменьшение этого процента, скажем с 4% до 3% позволило бы уменьшить транспортные расходы примерно на одну восьмую.

Текущие расходы = 4, процент на капитал = 4, перевозка по ж/д = 8

" = 4, " = 3, " = 7

" = 4, " = 2, " = 6

" = 4, " = 1, " = 5

" = 4, " = 0, " = 4

Другими словами, при ставке 0% расходы на ж/д перевозку снизились бы ВДВОЕ. Если мы возьмём морской транспорт, то при уровне 9 и процент на капитал другой, но и здесь этот самый процент играет важнейшую роль: представьте, сколько там нужно расходов на суда, гавани, каналы, склады с углём, сами угольные шахты и т. д. - всё это требует денег, деньги есть используемый капитал, а процент на этот капитал является частью оплаты за транспортные перевозки, т. е. это именно та часть, которая возлагается на результаты труда поселенцев на свободных землях первого и второго классов, тех самых людей, чей труд имеет столь важное и решающее значение для определения уровней ренты и оплаты труда.

Сокращение процента на капитал или его полное уничтожение понизит стоимость морских транспортных расходов почти наполовину, а это, в свою очередь, вызовет добавление к результатам труда поселенцев на свободных землях в виде повышения их на 50%, зарубежные поставки зерна станут очень конкурентоспособными.

Но что станет с рентой, если пригодной для пахоты земли прямо под носом (а не за океаном!) станет всё больше и больше, гораздо больше, чем нужно? Что станет с рентой, если свободная земля, которая и определяет оплату труда, начнёт расти в размерах, причём не только там, но и здесь, причём с ростом такой земли будет происходить снижение разницы в продуктах и в результатах труда свободных поселенцев и местных производителей сельскохозяйственной продукции? Ведь тогда отпадёт нужда в эмиграции в Канаду, ибо зачем везти зерно чёрт знает откуда, если здесь и сейчас можно вырастить точно такое же зерно на землях Зюйдер-Зее? Если процент на капитал упадёт до 3, 2, 1 или 0%, то каждое государство будет способно СПОКОЙНО обеспечить ХЛЕБОМ своё население. Ограничение на интенсивное земледелие накладывает ПРОЦЕНТ НА КАПИТАЛ. Чем он ниже, тем более интенсивно обрабатывается земля.

Здесь мы снова может увидеть тесную связь между процентом и рентой. До тех пор пока существуют пустоши, болота и пустыни (которые можно обрабатывать!), до тех пор, пока их можно с помощью техники "поднять", высокий процент на используемый капитал - мечта капиталиста - является одновременно крепостью для землевладельца. Если процент падает до нуля, рента полностью не исчезнет следом, но на неё можно будет и не обращать такого внимания. Она не будет мешать.

Влияние падения процента на ренту земель для строительства новых зданий сложнее. Всё дело в капитале, требуемом для строительства, и проценте, который берётся из аренды помещений. Этот вид процента гораздо выше земельной ренты (в сельской местности и малых городах земельная рента составляет порядка 5% от стоимости аренды дома на этой земле, а вот процент на используемый капитал для строительства образует уже 90% от всей суммы ренты). Падение процента с 1% до 0% будет означать огромное сокращение стоимости аренды домов, а это в свою очередь вызовет положительную реакцию людей, заселяющих эти дома, они будут селиться больше в собственных домах, предпочитая их менее просторным. Сегодня, из-за высоких арендных ставок, прямо вытекающих из процента на используемый в строительстве капитал, они вынуждены ограничивать себя в тесноте. Когда же они смогут позволить себе платить меньше, то они тогда смогут платить за бОльшие площади. Но более просторные жилища, в свою очередь, обозначает более широкое использование земель, следовательно это повлияет на увеличение ренты на землю. С другой стороны, падение процента уменьшит стоимость железной дороги и вообще транспорта, следовательно, произойдёт переток населения в пригороды, а это повлияет на снижение ренты за землю в центре. )

1. Средняя оплата работника равна средним результатам труда поселенца на свободных землях и целиком определяется этими результатами. Любое изменение в результатах труда поселенца на свободных землях обязательно отображается - в виде непосредственного влияния - на уровень оплаты труда. Изменение результатов труда может быть вызвано при этом любыми причинами: применением более технически совершенных способов обработки земли, научными открытиями, изменением законодательства.

2. Так называемый "железный закон оплаты труда" - это иллюзия. Для индивидуума колебания оплаты труда идут вокруг значения, указанного в пункте 1. Оплата труда может быть слегка выше этого значения при эффективной работе, но может быть и ниже, она может даже опускаться ниже вообще уровня проживания.

3. Для всех уровней профессиональных работников (тех, для чьего труда требуется специальное обучение!) вплоть до самых высоких их уровней - оплата их труда целиком и полностью базируется на результатах труда поселенца на свободных землях.

4. Рента - это то, что остаётся от продуктов после того, как из них будут вычтены: оплата труда и процент на используемый капитал. Поскольку количество этого вычета (т. е. оплата труда) зависит от результатов труда на земле, рента также целиком и полностью зависит от результатов труда поселенцев на свободных землях.

5. Процент в этом случае является партнёром ренты.

6. Нельзя допустить априори, без должной квалифицированной оценки и анализа, что технический прогресс всегда повышает ренту. Правдиво иное утверждение - бывает, что рента снижается. Прогресс и бедность не обязательно идут вместе. Прогресс и медленное повышение общего процветания часто идут рука об руку.

7. Нельзя также однозначно утверждать, что налог на землю можно или нельзя изменять. На этот вопрос можно без обиняков ответить лишь в том случае, если чётко указать, куда именно и на что он будет расходоваться. Налог на землю может ударить по ренте дважды (сначала через сам налог, затем - через повышение оплат труда), однако, он может и увеличить ренту на величину, превышающую первоначальную в разы.

8. Если доход, извлекаемый из налога на ренту, используется для улучшения работы поселенцев на свободных землях, к примеру, в виде премии за импортируемое зерно или как субсидия для обработки пустошей и вообще заброшенных земель, то государство, если оно того захочет, может изъять ренту полностью. Если это допустить один раз, т. е. изымать ренту целиком как налог на землю и использовать так, как указано выше, то такой налог на ренту изменять НЕЛЬЗЯ.

Цена на землю растёт: вместе с улучшением обработки земли и ценами на сельскохозяйственные продукты. Вместе с падением оплаты труда и увеличением процента на используемый капитал.

Откуда поступает зерно на мельницу: из Канады, из Аргентины, из Сибири, от соседа-фермера; есть ли в цене зерна импортная пошлина, оплаченная тяжёлым трудом немца-эмигранта, или это зерно свободно от этой пошлины, потому что произросло в Померании - мельнику на это наплевать. Если качество зерна одно и то же, то одинаковой будет и цена.

Так же дело обстоит с любым товаром подобного рода. Никому не приходит в голову спрашивать о СЕБЕСТОИМОСТИ товара, предлагаемого к продаже; всем всё равно, какого он происхождения. Для покупателя не имеет также значения, был ли в процессе производства этого товара кто-то обогащён, а кто-то - разорён; если качество одинаковое, значит цена будет тоже одинаковой. Особенно отчётливо это понимаешь, глядя на золотые монеты. Никому нет дела до того, когда, кто, где и как добыл это золото и переплавил его в монеты. Одна монета может быть сделана из золота, за которое кто-то лишился жизни, другая - из того слитка, что откопал старатель на золотом прииске, но обе монеты циркулируют будучи совершенно одинаковыми по всем параметрам.

Следовательно, сколько бы ни было вложено труда в производство товара, какова бы ни была его себестоимость - цена на него будет одинакова. Этот факт известен всем, кто так или иначе связан с необработанным сырьём, имеет с ним дело, как с товаром, это также известно и землевладельцу, на земле которого такое необработанное сырьё, в виде зерна, и произрастает. Если, к примеру, городу нужны мощёные камни для мостовой на новой улице, владелец ближайшей каменоломни мгновенно оценит, каково расстояние от этой улицы до другой каменоломни с похожим качеством камня. Затем он посчитает стоимость доставки камней с этой самой ДРУГОЙ каменоломни до улицы, - хлоп и цена уже готова. Это именно та цена, которую придётся заплатить городу, потому что только от неё и может вообще начаться торговля вокруг окончательной цены. (Оплата труда в обоих каменоломнях, предполагается, что одинакова, мы её поэтому не учитываем).

Если, однако, ситуация другая: есть только одна каменоломня в обозримом соседстве, а владелец её заламывает в связи с этим непомерную цену за свои камни, то тогда в дело вступят другие факторы, которые будут конкурировать с ценой. Вот эти факторы: можно ли заменить камень на бетонные плиты, на деревянный тротуар, может просто посыпать улицу щебнем, может залить её асфальтом, может проложить по ней железную дорогу; либо... - может НЕ СТРОИТЬ улицу вообще? В последнем варианте то преимущество, которое получит город от строительства новой улицы, будет единственным моментом конкуренции, которое владелец каменоломни примет во внимание.

То же самое касается любого товара подобного рода, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ. Если кому-то требуется известь на цементный завод, глина для производства кирпича, кора дерева для кожедубильной фабрики, уголь, железная руда, дерево, вода, строительный камень, песок, нефть, минеральная вода, ветер для ветряной мельницы, солнце для санатория, тень для летнего домика, тепло для виноградарства, мороз для ледяного катка, тот землевладелец, который будет владеть землёй, на которой всё вышеперечисленное можно будет получить, востребует с покупателя некую цену, рассчитанную, правда, точно по тем же принципам, по каким её произвёл владелец каменоломни из предыдущего примера. Обстоятельства в каждом случае могут быть разными; конкуренция заменителей может ограничить жадность землевладельца в большей или меньшей степени; но всё будет происходить по заранее известному сценарию: землевладелец будет эксплуатировать то преимущество продукта или природы его собственности, которые те имеют, ровно в такой же манере, как если бы этот же покупатель взял бы и сам попробовал добыть то, что ему нужно, на свободной земле: в пустыне, в болоте, в горах, т. е. оставить ему в цене ЕГО ГОЛЫЕ ТРУДОЗАТРАТЫ, себестоимость.

Из нашего умозаключения мы выводим следующий вывод, имеющий величайшее значение относительно общего закона оплаты труда:

Продукт, произведённый на самых бедных, труднодоступных, самых дальних и потому совершенно бесполезных для любого владельца землях (т. е. землях СВОБОДНЫХ!!!), продукт, отягощённый стоимостью перевозки, а также оплатой работы за его производство, как если бы эта оплата была произведена на нормальных землях, образует основу цены такого продукта-товара. А всё, что владелец нормальных земель сэкономит в разнице между производствами там и там (на свободной земле и земле несвободной!) - составляет его ренту.

Потребитель вынужден платить за все продукты земли, за всё сырьё таким образом, как если бы их произвели на бросовых землях по САМОЙ ВЫСОКОЙ СЕБЕСТОИМОСТИ, или они были бы доставлены по самой высокой цене из этих далёких земель.

Если же производимый человеком продукт на самых бедных почвах, на самых удалённых землях является минимумом для того, чтобы человек вообще выживал, то частная собственность на землю сделает "железный закон оплаты труда" реальностью; но, как мы уже увидели, этого не происходит. Только по одной причине - оплата труда может вырасти чуть больше, чем необходимо для существования.

Рента на землю в городах, которая в наш индустриальный век практически приблизилась к общей ренте на сельскохозяйственную землю, определяется по схожему принципу, правда, при иных обстоятельствах.

Цена земли, на которой располагается Берлин, оценивалась в 1901 году в 2911 миллионов марок, т. е., при проценте 4% годовых, это соответствует ренте в 116 миллионов. Этой суммы, распределённой по всем 4 миллионам гектаров земли провинции Бранденбург, хватит, чтобы платить ренту по 30 марок за гектар. Земельная рента в других городах и других провинциях может быть по такой же схеме и 40 марок за гектар, т. е. эта сумма, если учесть бедность почвы, множество болот и лесов, едва-едва превышает ренту на сельскохозяйственные земли. Позиция провинции Бранденбург, региона с бедной почвой, но со столицей империи на ней, разумеется, исключение; тем не менее эти цифры показывают большую важность ренты на землю в городах в нынешнее время.

Эти цифры могут удивить читателя; но, как кто-то точно заметил - становится сомнительным, если взять сумму ренты, чтобы кто-то перестал смотреть на приобретение земель не в Берлине, а, скажем, в Силезии.

Как же относиться к этому курьёзному феномену; что определяет ренту земли для строительства, и какова взаимосвязь этой ренты с общим законом оплаты труда?

Ну, во-первых, следует выяснить поначалу, почему люди предпочитают жить в городах, а не в деревнях, даже несмотря на высокую ренту в каменных джунглях; вот почему бы им не расселиться равномерно ПО ВСЕЙ имеющейся земле? Подсчитанная средняя рента для каждого жителя Берлина составляет 58 марок, а это, извините, для семьи из пяти человек уже составляет 290 марок в год; стоимость, которую можно абсолютно точно сэкономить, живя в деревне, ибо снять в аренду домик в деревне стоит то же самое, сколько можно выручить за продажу фекалий из туалета при этом домике. А ведь жить на природе в деревне на просторе это не то же самое, что ютиться в городской тесной квартирке. Таким образом, должны быть какие-то другие, достаточно весомые причины, по которым люди предпочитают жить в городах.

Если мы предположим, что преимущества социального порядка в городе перечёркиваются его недостатками (плохой воздух, вечная пыль, шум и прочие раздражители наших чувств), всё, что остаётся на балансе, есть экономическая выгода жизни в городе. Взаимосвязь и сотрудничество между различными промышленностями в городе должны быть гораздо более выгодными, нежели существование изолированного производства в деревне. В случае с Берлином эта выгода чётко оцифрована, она стоит ровно 116 миллионов марок годовой ренты. Если бы этого не было, рост городов был бы невозможен.

Ни одна промышленность не может быть основана таким образом, чтобы сегодня на её заводах работало много работников, а завтра - никто или всего несколько; работник промышленного предприятия работает круглый год. В городах спрос на рабочую силу в разных отраслях промышленности более или менее выровнен, поэтому уволенный с одной фабрики может устроиться на другую. В этом плане работник защищён от безработицы на порядок выше в городе, нежели в деревне.

В деревне любой производитель будет испытывать острый недостаток общения и обмена опытом, для бизнесменов это представляет собой необходимый стержень их работы. Работники, которые получили разные профессии и опыт работы на разных рабочих местах, тоже представляют из себя ценность для городского промышленника, особенно, если сравнить его с конкурентом из деревни. Оставленный лишь на то, что у него есть в деревне, вынужденный работать лишь с теми, с кем он рядом живёт, лишённый обмена опытом с такими же как он, но из других отраслей промышленности и других стран, деревенский промышленник значительно отстаёт во всём в своей работе. Ему также не хватает тех удобств, которые имеет город в плане продажи произведённых продуктов. Ведь покупатели из разных областей и разных стран стекаются в город, ибо там они находят разнообразие товаров, причём все в одном месте. Городского промышленника посещают зарубежные гости, которые указывают ему на то, какими характеристиками должен по их мнению обладать производимый им товар, и, более того, дают ему ещё и ценную информацию по поводу состояния рынка в мире, сообщают, где какие цены и т. д. Деревенский промышленник всего этого лишён. Вместо того, чтобы принимать гостей у себя дома, он вынужден тратить своё время и деньги, чтобы ездить к ним. А информацию о ценах на сырьё, о состоянии рынка за границей, о платёжеспособности покупателя он должен добывать из таких источников, информация из которых вряд ли может рассматриваться как имеющую ценность.

К тому же, деревенскому промышленнику требуется запасаться всем сырьём в бОльшей степени, нежели его городскому конкуренту, который может просто купить то, что ему недостаёт тут же в городе; с другой стороны, если деревенский промышленник что-то упустит в своих покупках, что-то неважное, но нужное, скажем гвозди, то всё его производство может встать ровно до тех пор, пока недостающее не привезут из "города". Или машина сломается. Пока там механик из города прибудет для ремонта! А время идёт, производство стоит.

Вкратце, существует огромное количество неудобств, связанных с расположением производства не в городе, это и рабочая сила, и покупка сырья, и продажа готовой продукции, всего не перечислить... в общем, деревенский промышленник не может конкурировать с городским никак. Всё, на чём может сэкономить деревня - это рента на землю, вычтенная из очевидно ешё и МЕНЬШИХ затрат деревенского работника.

Поэтому только те отрасли промышленности могут нормально функционировать в деревне, которым нужно ровно столько земли, чтобы все недостатки ведения бизнеса в деревне уравнивались бы меньшей рентой; либо те, которые в силу их природы, не могут быть перенесены в города: лесопильни, кирпичные заводы, камнедробильные предприятия, либо те, которые запрещены из-за гигиенических причин: производство извести, цемента, дубильных производств и т. д., либо те, чьё очень простое технически производство позволяет тем не менее организовать управление прямо из города. Во всех остальных случаях производство выбирает город.

Теперь мы понимаем, откуда берутся деньги, чтобы заплатить 116 миллионов марок в год на ренту в Берлине, а также понимаем, что служит ограничением роста городов. Все преимущества работы в городах были чётко подсчитаны и собраны в карманах землевладельцев.

Если город растёт, растёт и его экономическое преимущество - растёт и рента (арендная плата на землю в городе). Если же рост ренты на городские земли превышает преимущества, которые может поиметь промышленность в городе, будучи в нём основанной, то рост города прекращается.

Если вы желаете использовать в своём бизнесе то, что может вам дать город в качестве очень полезных вещей, вам надо будет платить землевладельцу за это: в любом ином случае у вас есть возможность основать свою фабрику, завод, магазин или танцзал посреди лесов или полей. Подсчитайте сами, что вам выгоднее, и поступайте соответственно. Вас никто не неволит обосновывать свой бизнес обязательно или в городе, или - за городом. Если вы сумеете соблазнить покупателей, чтобы они пришли к вам за тридевять земель, через пыль, грязь, дождь, снег и там на месте заплатили ТУ ЖЕ ЦЕНУ, за которую продаются такие же товары в ЦЕНТРЕ города, тогда бы будете процветать. Если вы думаете, что не видать вам покупателей в деревне как своих ушей, тогда платите городскую ренту, устраивайтесь в городе. На самом деле у вас есть другая возможность: продавать ваши товары подешевле, но за городом. Некоторые покупатели не поленятся преодолеть некоторое расстояние, чтобы купить подешевле; но где здесь преимущество и в чём? То, что вы сэкономите на ренте, вы проиграете в меньшей цене товара, меньшей прибыли.

Земельная рента в городе определяется, таким образом, точно тем же законом, который определяет ренты сельскохозяйственных угодий и производства сырья. Все преимущества города (среди которых следует упомянуть и разделение труда), все без исключения - собираются в кармане у городского владельца земли. Точно так же немецкая пшеница, продающаяся в Германии по цене, как если бы она была выращена в Сибири и привезена в Германию и за неё заплатили бы пошлину, точно так же товары, произведённые в городе, будут продаваться по той цене, как если бы они были произведены далеко-далёко, привезены за огромную цену и за них бы уже заплатили пошлину.

Рента на сельскохозяйственные земли наживается на состоянии земли и её природе, оставляя бросовые земли и другие, полностью дикие, на милость работящего крестьянина; рента на землю в городе снимает всю пенку, без исключения, за счёт выгодности нахождения в самом городе, в обществе, в организации всяких служб, в центре образования, отсекая от результатов труда горожан всё то "лишнее", как если бы то, что они производили, производилось бы ими же, но далеко-далеко и привозилось в город на продажу, облагаясь по пути налогами и транспортными расходами.

Продукт, остающийся после вычета ренты и процента на капитал, образует собой фонд оплаты труда, который распределяется среди всех работников (рабочих, клерков, торговцев, врачей, слуг, королей, ремесленников, артистов и художников). В условиях, когда каждый человек сам определяет, чем ему в жизни заниматься, что делать, кем работать, это распределение продуктов делается в строгом соотношении с личными способностями и умениями каждого человека, спросом и предложением. Если выбор профессии или работы был бы АБСОЛЮТНО свободным (такового в принципе нет, но может быть), то каждый человек получал бы действительно максимально возможную долю продуктов при распределении. Ибо: каждый и так старается "укусить" побольше от общего "пирога", а размер доли определяется спросом и предложением или, в конечном итоге, всё тем же выбором профессии или работы.

Поэтому относительный размер оплаты труда зависит от выбора профессии или работы, т. е. иными словами, всё-таки от самого человека. Абсолютный же размер оплаты труда, наоборот, вообще не зависит от человека, потому что определяется общим размером фонда оплаты труда. Чем больше будет вклад каждого человека в общий фонд оплаты труда, тем больше будет и доля, приходящаяся на каждого. О количестве работников в данном случае говорить неуместно; если работников больше, то абсолютный размер фонда оплаты труда растёт, но ведь растёт и количество тех, кто имеет право на долю.

Мы знаем, каков размер вклада в общий фонд от разных категорий работников:

Вклад от сельскохозяйственных работников равняется общей сумме продуктов, которое это количество работников может вырастить на свободной земле - вычитаем из этой цифры транспортные расходы, процент на капитал и таможенные пошлины, которые мы поначалу учитываем в этой сумме.

Вклад других производителей сырьевых материалов равен сумме продуктов, которые они могут доставить на рынок из самых бедных, отдалённых районов и посему, понятно, что этими районами (землёй там) никто не владеет - из этой суммы вычитаем процент на капитал.

Вклад промышленных рабочих, торговцев, врачей и прочей интеллигенции и управленческого состава равен сумме продуктов, которые они могут произвести без использования преимуществ совместной работы, кооперации, близости друг к другу, как если бы они жили далеко от центров торговли и промышленности, т. е. городов - из этой суммы вычитаем тот же процент на капитал.

Если мы соберём все эти продукты и распределим их между всем работниками в соответствии с нынешней шкалой оплаты труда, то каждый получит ровно столько продуктов, сколько он может купить за деньги сейчас в тех местах, где он может их купить.

Разница между этой получившейся суммой и общим количеством продукта совместной работы всех работников - вся целиком приходится на ренту и процент на капитал.

Что тогда могут работники (всегда в самом общем смысле этого слова) сделать, чтобы увеличить свой фонд оплаты труда, чтобы все без исключения повышали и повышали свой уровень оплаты труда, т. е. чтобы все успевали нейтрализовать постоянную инфляцию?

Ответ прост: надо более внимательно отслеживать общий фонд оплаты труда; его надо постоянно "очищать" от паразитов. Работники должны защищать свой фонд оплаты труда, как это делают пчёлы или сурки (выгоняющие пришельцев-нахлебников!). Весь продукт труда, без всяких вычетов рент и процентов на капитал, должен идти в фонд оплаты труда, а затем распределяться до последней корки хлеба среди его СОЗДАТЕЛЕЙ. А это может быть достигнуто двумя реформами, которые мы назвали "СВОБОДНАЯ ЗЕМЛЯ" и "СВОБОДНЫЕ ДЕНЬГИ".