"Дениел Уоллес. Крупная рыба" - читать интересную книгу автора

которые мне, бывало, рассказывал мой отец? Думаешь, я рассказываю тебе
истории; вот когда я был мальчишкой, я слушал истории так истории. Отец
будил меня среди ночи, чтобы рассказать историю. Это было ужасно.
- Но даже сейчас ты сочиняешь, папа. Я не верю ни единому твоему слову.
- Необязательно верить мне, - говорит он слабым голосом. - Просто верь,
что это правда. Это - как метафора.
- Забыл. Что такое метафора?
- Всесожжение Господу в основном. - Его лицо слегка искажается от боли.
- Вот видишь? - говорю я. - Даже когда ты серьезен, и то не можешь
удержаться от шутки. Бесполезно с тобой говорить. Ты держишь меня на
расстоянии. Как будто боишься меня или чего-то такого.
- Боюсь тебя? - говорит он, вращая глазами. - Я умираю и, по-твоему,
боюсь тебя?
- Боишься сблизиться.
Он задумывается, мой старик, отводит глаза и смотрит куда-то вдаль, в
свое прошлое.
- В какой-то степени тут, должно быть, виноват мой отец, - говорит
он. - Мой отец был пьяница. Я не рассказывал тебе об этом, нет? Запойный,
пил страшно. Иногда бывал слишком пьян, чтобы самому сходить за новой
порцией. Какое-то время заставлял бегать меня, но потом я перестал,
отказался. В конце концов он натаскал на это дело своего пса, Джина. Тот с
пустой корзинкой в зубах бежал в кабак на углу, там корзинку загружали
пивом, и пес тащил ее отцу. Чтобы расплатиться, отец засовывал псу под
ошейник долларовую бумажку. Как-то раз доллара не нашлось, и он засунул под
ошейник пятерку. Пес домой не вернулся. Хоть и пьяный, отец добрался до
кабака и увидел, что его псина сидит у стойки и пьет двойной мартини. Отца
это забрало. "Раньше ты никогда так не поступал", - говорит он Джину, а тот
отвечает: "Так раньше ты всегда давал мне денег в обрез".
Отец смотрит на меня - и ни капли раскаяния.
- Просто не можешь без этого, да? - не выдерживаю я и скриплю зубами.
- Конечно могу, - отвечает он.
- Хорошо, - говорю я. - Попытайся. Расскажи что-нибудь. Расскажи о том
месте, откуда ты родом.
- Из Эшленда, - говорит он, облизывая губы.
- Так, из Эшленда. Какой он?
- Маленький, - отец переносится мыслями в родной городок, - очень
маленький.
- Ну какой маленький?
- Он был такой маленький, что, когда ты включал электробритву, уличные
фонари чуть не гасли.
- Неплохое начало, - говорю я.
- Народ там был такой прижимистый, - продолжает он, - что сидел на
одних бобах, чтобы сэкономить на пену для ванны.
- Я люблю тебя, папа, - говорю я, придвигаясь ближе. - Мы заслуживаем
лучшего. Но к тебе так трудно пробиться. Помоги мне, хотя бы сейчас.
Расскажи, какой ты был в детстве?
- Я был толстый, - начинает он. - Никто со мной не играл. Я был такой
толстый, что мог играть только в прятки. Вот какой я был толстый, - говорит
он, - такой толстый, что приходилось делать передышку, чтобы выйти из дому
на улицу, - говорит без улыбки, потому что на сей раз не старается