"Петр Вайль, Александр Генис. Потерянный рай. Эмиграция: попытка автопортрета " - читать интересную книгу автора

высадить из поезда, выгнать из школы, избить в милиции. Общее мнение по
этому поводу выражало распространенное пожелание - "всех волосатых
расстрелять". Длинные волосы, став элементом массовой культуры, сохранили
свое идеологическое значение не только как барьер между поколениями, но и
как социальный протест против официального и общенародного стереотипа. Это
был самый легкий, но не самый безболезненный способ выделиться из системы.
Проблема вечного дефицита, с которой связана еда в Советском Союзе,
создает впечатление., что главным было эту еду достать. На самом же деле
пища выполняла такие сложные социальные функции, какие могла создать лишь
крайне утонченная и разветвленная система культурно-бытовой стратификации.
Традиционная для советского общества категорическая ориентация на
частную жизнь породила ритуал застолья, в котором тому или иному блюду могут
придаваться довольно сложные идеологические оттенки. Например, фаршированная
рыба на столе ответственного работника говорит и о его еврейских корнях, и о
достаточной решительности, чтобы эти корни обнародовать. Такая, казалось бы,
незначительная дилемма - пить чай или кофе - делит страну не только на
географические регионы (москвичи - чай, ленинградцы - кофе), но и на лагеря
славянофилов и западников. Неразрывная связь еды и выпивки породила целый
ряд эвфемизмов. Селедка, плавленый сырок, вобла означают не только продукты
питания, а целый комплекс времяпровождения. В первом случае время проводят с
водкой, во втором - с крепленым вином, а в третьем с пивом.
По тому, что стоит на столе, легко определить социальную принадлежность
хозяина и даже, его отношения с режимом. Например, студень и соленые грибы
свидетельствуют о склонности к русскому национализму и опрощению. Жареная
индейка и черная икра говорят о жизнерадостно-потребительском отношении к
жизни. Салат "жаки", состоящий из сыра и груш, полают в домах,
исповедывающих европейские убеждения.
Даже такой антикулинарный процесс, как голодание, содержит в себе
идеологический оттенок. Лечебное голодание (не говоря уже о религиозных
постах) означает и недоверие к государственной медицине, и некоторую
мистическую ориентацию, противоречащую материалистической философии.
Смещение критериев в советской жизни медленно, но верно влекло
интеллигенцию к накопительству. Если в начале 60-х существенно было вещей не
иметь, а имеющиеся презирать, то в 70-е вещи стали означать достигнутую
независимость и сознание экономической престижности. Личный автомобиль - это
свобода передвижения, романтика забытой глубинки, знак осуществленной
имущественной потенции. Дача значит и возвращение к земле, и поповское
торжество частной собственности над государственными палаточными городками,
и даже возврат к чеховскому быту - с самоварами, домашним вареньем, долгими
беседами. Вообще, роскошь обособила определенную общественную группу, подняв
ее над проблемами народа и власти. Сигареты "Кент", виски "Белая лошадь",
дубленка и "Фольксваген" как бы создавали карликовое государство размером в
несколько московских кварталов. Внутри этой страны царил социальный мир,
обеспеченный высокой зарплатой и обилием самиздата.
Повсюду деньги - свободный эквивалент вещей. Их прообраз, экстракт, а
часто суррогат. В России деньги и вещи разделены весьма существенной
преградой. И то, и другое, конечно, связано между собой, но странной и
далеко не однозначной связью. Дело в том, что в России важна не просто вещь,
а идеологически значимая вещь. Не книга, а Бердяев, не часы, а "Сейко", не
треска, а "Печень трески"...