"Стенли Уаймэн. Под кардинальской мантией " - читать интересную книгу автора

контуры ее красивого лица, которое, если уже искать в нем недостатков,
грешило разве чрезмерною правильностью. Эта женщина, казалось, самой
природой была предназначена для того, чтобы идти навстречу опасностям и
затруднениям; даже здесь, в полночь, среди этих отчаянных людей, она не
представляла собой ничего неуместного. Я мог допустить, мне казалось даже,
что я угадываю это, что под этой наружностью королевы, за презрительным
смехом, с которым она выслушала рассказ хозяина, в ней таилась все-таки
женская душа, душа, способная на увлечение и нежность. Но ни один внешний
признак не свидетельствовал об этом, по крайней мере, в то время, когда я
смотрел не нее.
Я пристально разглядывал ее и, признаться по правде, в глубине души был
рад, что мадам де Кошфоре оказалась именно такой женщиной. Я был рад, что ее
смех звучал так презрительно и враждебно; я был рад, что она не оказалась
маленькой, нежной и кроткой женщиной, которая, подобно ребенку, не устояла
бы перед первым ударом несчастья. Если мне удастся исполнить свое поручение,
если я сумею... Но пустое! Женщины все одинаковы. Она скоро найдет себе
утешение.
Я следил за этой группой, пока она оставалась в поле зрения. Когда же
мадам де Кошфоре, в сопровождении одного из мужчин, обогнула угол гостиницы
и скрылась из виду, я вернулся на свою постель, еще больше прежнего
недоумевая, что мне теперь предпринять.
Было ясно, что для успешности моего дела мне необходимо проникнуть в
замок, который, согласно полученным мною сведениям, охранялся лишь двумя или
темя старыми прислужниками и таким же количеством женщин. Таким образом,
захватить господина де Кошфоре в замке не представлялось невозможным. Но как
проникнуть туда, в этот замок, охраняемый умными женщинами и всеми
предосторожностями, которые может придумать любовь? В этом заключался
вопрос, и заря застала меня ломающим над ним голову и все еще далеким от его
решения.
Всю ночь я провел, как в лихорадке, и был очень рад, когда настало утро
и я мог встать с постели. Мне казалось, что утренний воздух освежит мой
мозг; мне было душно на маленьком чердачке. Я тихонько спустился по лестнице
и умудрился пройти незамеченным через общую залу, где лежали и громко
храпели несколько человек. Наружная дверь была не заперта, я отворил ее и
очутился на улице.
Еще было так рано, что деревья черными громадами рисовались на
красноватом небе, но горшок на столбе у дверей уже зеленел, и через
несколько минут повсюду должен был пролиться серый сумрак занимающегося
утра. Да и теперь вдоль дороги распространялось слабое зарево света. Я
остановился подле угла дома, откуда мог видеть передний фасад его и ту
сторону, к которой примыкала конюшня, и, вдыхая свежий утренний воздух,
старался открыть какие-нибудь следы ночной сцены. Вдруг мой взор упал на
какой-то светлый предмет, лежавший на земле в двух или трех шагах от меня. Я
подошел к нему и с любопытством поднял его, ожидая увидеть какую-нибудь
записку. Но это оказалось не запиской, а крошечным оранжевым саше, какие
женщины часто носят у себя на груди. Он был наполнен порошком, издававшим
слабое благоухание, и имел на одной стороне букву Э, вышитую белым шелком.
Одним словом, это было одной из тех изящным маленьких безделушек, которые
так любят женщины.
Очевидно, мадам де Кошфоре уронила его прошлой ночью. Я долго ворочал