"Михаил Высоцкий. Принцесса и арбалет Том 2" - читать интересную книгу автора

приятнее думать, что близкий человек погиб, совершая Подвиг во имя
Отечества, чем знать, что был зарезан в пьяной трактирной драке своим
собутыльником. Результат один, но сам процесс перехода из мира живых в мир
мертвых в перовом случае вызывает гордость и восхищение, во втором - нечто
значительно менее приятное.
Ладно, оставим их пока в покое. Все заняты своими делами - Лера плачет,
Бесс ее утешает, Федя, только что узнавший не только о гибели дяди, но и о
предательстве друга, переживает молча. Зыкруд Алвит, с дубиной титана в
одной руке и подаренной мною бейсбольной битой в другой, играет головами
крыланов в только что изобретенную им игру, смесь лапты, бейсбола, крикета и
кегельбана. Хорошо ему - зыкруды вообще слабо воспринимают опасность, а
конкретно этот индивид вообще вбил себе в голову, что пока "любимый Михаил",
то есть я, рядом - то ему ровным счетом ничего не грозит. Вот и наслаждается
жизнью. И не мучают его мысли, что только что лишь чудом мы все спаслись от
верной гибели, что убегая от посланцев Ада и Черноречья через древний портал
в гробнице титанов попали в дальнее прошлое. "Любимый Михаил" подарил новую
игрушку, тепло, светло, мухи не кусают, тишь, да гладь, да божья благодать -
так чего, спрашивается, переживать? Факт гибели Била до Алвита дошел, но
волноваться по такому поводу он не собирался. Ну да, был такой, Бил. Жил,
потом умер. Ну и что? "Алвит жив, Михаил жив" - а значит ровным счетом
ничего плохого в этом мире не произошло.
Беспечности зыкрудов могли бы позавидовать не только люди, но и многие
литературные персонажи - ни жизнерадостные хоббиты, ни беззаботные кендеры
не могли сравняться в своем оптимизме с этими лесными дикарями. Заросший,
высокий, худощавый, с нечесаной иссиня-черной бородой, сквозь которую
блестели сорок белоснежных острейших клыков, которым любая акула позавидует,
в бальном платье Валерии и с двумя дубинами в перепончатых руках Алвит
представлял собой незабываемое зрелище. Хищный лесной житель, способный в
зимнем лесу найти клубнику и не брезгующий человечиной, он был для меня
эталоном оптимизма. Одного взгляда на Алвита хватало, чтоб уверится - пока
жив последний зыкруд, в мире не все так плохо.
А оптимизм мне сейчас был жизненно необходим. Еще бы. Узнать, что
последние пол года жизни ты был лишь марионеткой в чужих руках, отыгрывая по
нотам написанную кем-то партитуру, что вся пресловутая свобода воли
оказалась лишь фикцией, а воли у тебя не больше, чем у пешки на шахматной
доске - для меня это было большим моральным потрясением. Заставить себя
после всего этого опять трепыхаться, опять бороться, попытаться вновь
сорваться с нитей, убежав от всесильного кукловода, было тяжело. Так
сказать, психологический кризис.
Настоящий герой, тугодум в набедренной повязке, у которого за спиной
висит верный двуручный меч, глянул бы на моем месте на свою "команду", и
ради них бы пошел бороться за правое дело. Увы, я - не герой, для меня мир
во всем мире - лишь один из лозунгов развитого социализма, а равенство,
братство, счастье - три лозунга французской буржуазной революции. Так
сказать, "ИgalitИ, fraternitИ". И ручного психоаналитика под рукой тоже нет,
как и талмудов по психоанализу. Так что придумывать для себя дальнейшую
мотивацию приходилось на месте в полевых условиях.
Что меня всегда удивляло в героях книг, фильмов, да и во вполне
реальных людях - картонность их мотивации. "Почему ты так сделал?" "Так
надо!" И все! Больше им нечего сказать. Я, конечно, не спорю - есть люди, у