"Владимир Возовиков. Четырнадцатый костер" - читать интересную книгу автора

Лениво вспархивали из-под ног сытые рябчики и тетерева; ожиревшие бурундуки
удивленно таращили на нас осовелые глаза; лишь серые белки с обычным
проворством носились в кронах, да колонок мелькал в буреломе огненной
молнией. Старший на ходу отдал приказ:
- За выстрел ближе одного километра от зимовья виновник до конца похода
лишается права охоты. Уяснили?
Мы согласно кивнули: ночное происшествие было свежо в памяти, и нам не
следовало отпугивать лесных стражей, которые теперь отовсюду приглядывались
к нам. К избушке подходили открыто, спокойно разговаривая, стараясь
показать, что не принесем в окрестный лес вражды и страха.
Промелькнули три дня на берегах Светлого озера, полного рыбы, в диких
нетронутых кедрачах, изобилующих зверем и птицей. А когда возвращались,
завернули к шишкарям и застали их бригаду в тревоге. Оказалось, ночью на
двух наших знакомцев напал укрывшийся в тайге бандит, завладел ружьем и
тяжело ранил парня, с которым у Женьки вышла стычка. Раненого с его
напарником отправили на моторке в больницу, и мы тогда не узнали
подробностей из первых уст. Может быть, те двое оказались слишком беспечными
в тайге, работая вдали от бригады? Или не умели слушать лес, в котором
выросли? Скорее всего, умели, но азартный и жадный стрелок, паля во все, что
бегало и летало вокруг их становища, далеко разогнал тех, кто мог бы глухой
ночью разбудить людей тревожным криком и предостеречь от опасности...
Вот опять ухнула сова за Хопром, будя осенний лес. Может быть, это о
нас, затаившихся у потухшего костра, разносит она вести? Старайся,
глазастая, - какие ни есть, мы все же охотники. Ты, как всегда, не
ошиблась...

НА ОДНОЙ ТРОПЕ

С какой же поры стал я находить тихую долгую радость в воспоминаниях о
несостоявшемся выстреле, который мог оказаться вернейшим? И в ту последнюю
ночь на Хопре было жаль, что накануне вечером пропустил стаю пролетных
вальдшнепов - не знал, открыта ли на них осенняя охота в здешнем краю. Но с
этим сожалением становилось уютнее от простой мысли: где-то в черном осеннем
небе стремительно и неслышно скользит сейчас к югу стайка теплых, похожих на
веретена птиц, и маленькие сердечки их не сжимаются в ожидании гремящей
молнии, прорезающей ночь, не мучает их пронзительная тоска об исчезнувших
сородичах и не шарахаются они от каждого темного куста. А потом, на
рассвете, упадут, усталые, в поределую березовую рощу, и для охотника лес
наполнится новым значением, оттого что в нем, среди палой листвы и сухих
трав, чутко затаятся пестрые длинноклювые и темноглазые лесные кулики.
Самую жестокую бессонницу прогоняют думы о том, что на кромке зеленого
плавуна, посреди осоки, спокойно прячет голову под крыло селезень, случайно
разминувшийся с зарядом моего ружья, и заяц, ушедший на последней охоте от
нашего молодого гончака, крадется с дневки к неубранному капустному полю, а
рысь, не убитая лишь потому, что в момент нечаянного столкновения в лесу мое
ружье оказалось разряженным, подстерегает его, распластавшись на поваленном
дереве.
Лютой зимой, в тайге, оглохшей от ледяного безмолвия и ружейного треска
раздираемых морозом деревьев, бывает теплее, когда воображаю зеленые сны
медведей в тесных берлогах и березовые грезы тетеревов в снеговых лунках,