"Владимир Возовиков. Четырнадцатый костер" - читать интересную книгу автора

МЕСТЬ

Мысли мои прервал короткий шорох. Было удивительно тепло. Ущербная
луна, проглянув в тучах, мягко посеребрила ближнюю протоку, и проснулся
потревоженный кем-то запоздалый куличок, чей грустный стеклянный голос
долетел с песчаной косы у другого берега.
Снова раздался шорох, и я едва не вскочил: показалось - голова огромной
бурой змеи взметнулась у ближних кустов. Но тут же вспомнил: в эту пору, в
начале октября, по ночам змеи не охотятся - холодная кровь их замирает, и
только солнечное тепло дает им подвижность и быстроту.
Посреди поляны возник в сумерках гибкий настороженный зверек, замер,
шевельнулся, пропал - словно растаял или приснился. Горностай... Вот он
снова возник, почти тут же исчезнув, и лишь редкие слабые шорохи палого
листа да писк обреченных мышей выдавали его присутствие. Хотел пожелать ему
удачи, но вспомнил, что горностай - тоже охотник.
Тихи осенние ночи в поле и в лесу. Лишь тоскливый крик совы да редкий
шорох дойдет до слуха. Праздником звуков кажутся в эту пору далекие весенние
ночи, когда блики талых вод заставляют странно светиться воздух, и весь он
звенит и вибрирует от свиста, чириканья, кваканья, хорканья. От зари до зари
не смолкает бесчисленный птичий оркестр, в который время от времени
вторгаются особенные голоса, заставляя чаще и громче биться сердце.
Басовитым кларнетом упадет из сумерек гусиный гогот; на далеких болотах
родится серебряный стон журавля, пройдет, замирая, подобно кругам на воде, -
словно пригрезится; в смутном березняке весело простучит барабан зайца;
прилетит с опушки ни на что не похожий гортанно-древний смех куропача, и
водяной бык отзовется с реки таким же древним и диким мычанием. И до глухой
полуночи журчит, разливаясь над округой, бормотание полусонных косачей. Поет
вода, поют лягушки, поют птицы, даже звери поют - каждый спешит заявить о
себе, о своем праве на эту землю, о своей жажде любви и бессмертия.
Весна - великая свадьба природы, и потому разум и благородство велят
человеку уважать шальную радость ее участников, в самозабвении песен и
плясок забывающих о близости врага, готовых погибнуть на брачном пиршестве,
чтобы родить новые жизни. Почему-то мне кажется - только хмурые и жадные
охотники способны стрелять весной да еще те, чей азарт выше разума.
Последних не так уж мало, из-за них-то во многих угодьях по весне все еще
гремят ружья - на законных, а чаще незаконных основаниях.
Мне уж давно не случалось охотиться весной, но едва ли могу ручаться,
что разум мой выше азарта - стрелял ведь когда-то и помню каждый выстрел.
Странно вроде бы это - а вот помню! И каждый трофей помню, чего нельзя
сказать об осенних и зимних охотах. Перебираю в уме весенние трофеи и вдруг
обнаруживаю - их всякий раз бывало по одному. Впрочем, и тут есть
исключение. Маленький четверолапый истребитель мышей - горностай, чьи легкие
прыжки снова послышались в кустах, напомнил о нем своим появлением.
...В ту раннюю жаркую весну природа проснулась в апреле и уже в начале
мая набросила на березы и тальники дымчатую зеленую сеть. Наверное, горячее
солнце одуряюще действовало на лесных птиц: бор оглох от их ликующих
голосов, словно спорили, чья песня громче и краше. Но все равно был "вне
конкурса" голос иволги, внезапно возникающий где-то на сосновой опушке,
похожий на причудливый золотой завиток. Да еще резким диссонансом врывалось
в пестрый хор ворчанье старого косача, слетевшего с утреннего тока, но не