"Нирвана и саунд Сиэтла" - читать интересную книгу автора (Моррелл Б. Nirvana и саунд Сиэтла: Путеводитель....)

Глава восьмая

Стало быть, рок Сиэтла умер: музыканты этого города теперь принадлежали всему миру. К концу 1993 года одно только упоминание о Сиэтле могло перечеркнуть перспективы для любой новой группы. Местным же музыкантам было необходимо либо эмигрировать в Калифорнию, либо создавать новый андерграунд, который созрел бы как раз к XXI веку.

Тем временем для «Pearl Jam», «Soundgarden» и прочих сиэтлских групп их деятельность на крупных фирмах продолжалась. «Hирвана» закончила 1992-й как наиболее «журнальная» группа года. Однако в течение этого года музыканты не выпустили ничего, кроме синглов с альбома «Nevermind» и сборника, нежно названного «Incesticide» («Кровосмешение»), в который вошли непристроенные обратные стороны синглов, композиции для других исполнителей, демозаписи и раритеты «Саб Поп». Курт Кобейн написал для альбома несколько комментариев в своей типичной едкой манере, которые «DGC» пришлось убрать из его оформления после того, как юристы компании заговорили о возможных исках о клевете.

Кобейн и Кортни Лав продолжали вести свой непростой диалог с печатными органами. Время от времени они давали интервью тем, кто им симпатизировал. В первую очередь это был «The Advocate», ведущий американский журнал для геев и лесбиянок. Уже став однажды трибуной для Кей Ди Лэнг, «The Advocate» в начале 1993 года поместил еще одну пространную статью под несколько фальшивым заголовком «Темная сторона личности Курта Кобейна». Она представила певца, имевшего репутацию своего рода зомби, интеллигентным, начитанным, самоироничным и, кроме того, желающим влиться в ряды геев.

Стало быть, деревенщина из абердинских баров была права: сын Кобейна все-таки был пидором. То есть почти пидором: «Определенно по духу я — гей, — признался Курт, — и, вероятно, я мог бы стать бисексуалом. Если бы я не встретил Кортни, я бы, наверное, придерживался бисексуального стиля жизни». Он также вспомнил свое прошлое — начиная со времени существования во враждебной среде Абердина, нетерпимой к сексуальным альтернативам, и кончая событиями последних месяцев, в частности болезненной для его семьи публикации сияющего глянцем «Vanity Fair».

Hо Кобейн затмил и это признание, когда в конце 1992 года опубликовал свое «открытое письмо». Оно было написано в форме беспорядочных мемуаров; действие начиналось на улицах района Уэст-Кензингтон в Лондоне, где он сначала искал первый альбом группы «Raincoats», а потом и саму группу. Курт познакомился с лидером команды Ану, и несколько дней спустя после их встречи, которая, как ему показалось, прошла холодно, она прислала ему пластинку со своим автографом.

«Это было одним из наиболее значительных событий, которые мне посчастливилось пережить с тех пор, как я превратился в неприкасаемого мальчика-гения», — писал Кобейн с трогательной смесью гордости и иронии. Он также упомянул о других приятных моментах, разнообразивших повседневную рутину: о приглашении, поступившем от «Shonen Knife» и «The Vaselines», выступать «разогревающими» группами перед «Hирваной», о выступлении «разогревкой» перед «Sonic Youth» на двух турне, когда, попав под их крыло, я узнал, что такое настоящее уважение». В этих воспоминаниях было немало заманчивых строк об отношениях между музыкантами, неподдельной доброте, искренней поддержке. С удовольствием вспоминал Кобейн «совместное выступление с «L7» на благотворительных концертах в Лос-Анджелесе, или затяжные поцелуи с Крисом и Дейвом во время передачи «Saturday Night Live» назло всем гомофобам, или встречу с Игги Попом…».

После яростной атаки на Линн Хиршберг и ее «высосанную из пальца, не поддающуюся критике махровую и напыщенную ложь» Кобейн переключился на тех, кто обвинял его в предательстве священного дела панк-рока. «Я не чувствую себя ни чуточки виновным в том, что я подверг «коммерческой эксплуатации» испускающую дух «молодежную рок-культуру», — писал он, — поскольку в настоящий момент рок-истории Панк-Рок, по-моему, уже мертв». Курт закончил письмо обращением к своим потенциальным зрителям, которые не разделяют его расовую и сексуальную терпимость: «Оставьте нас в покое… вашу мать, не ходите на наши концерты и не покупайте наши пластинки!» Похоже, он хотел сказать, что продавать уже больше нечего, разве что собственные принципы; однако их он будет защищать до конца.

Предполагалось, что следующий эпизод этой истории будет выглядеть трогательно: отцовство, медленное возвращение к стабильной жизни, а в феврале 1993-го — запись нового альбома. И тем не менее волны, которые все еще не улеглись после публикации в «Vanity Fair», продолжали бить в борт семейного корабля. «Мы — нормальные, воспитанные люди», — написал Кобейн в своем «открытом письме», однако история, связанная с Викторией Кларк и Бриттом Коллинзом, угрожала настроить общественное мнение против него.

Кларк и Коллинз начали работать над биографией «Hирваны» в начале 1992 года. Сначала казалось, что их отношения с Кобейном и Лав складываются неплохо, однако к концу лета общение между группой и предполагаемыми авторами прервалось. Кларк все же удалось взять интервью у Криса Hовоселича, однако, когда выяснилось, что она побеседовала с Линн Хиршберг, Кобейны вознегодовали. В октябре сначала Лав, а затем Кобейн оставили на автоответчике Кларк целую серию грубых посланий; в декабре Лав, как сообщалось в печати, напала на Кларк в одном из баров Голливуда. С этого момента источники дезинформации стали множиться, и каждая из сторон вставала в позу невинности перед лицом воинствующего оппонента.

В начале 1993 года британский рок-журнал «Select» впервые опубликовал фрагменты посланий, записанных автоответчиком. «Мы потратим все доллары и влияние, которые у нас есть, чтобы как следует вздрючить тебя, — гласила цитата из послания Кортни. — Я не знаю, какого хрена я пытаюсь обойтись с тобой разумно, сейчас многие просто хотят пришить тебя к едреной матери».

Диалог, приписываемый Кобейну, был менее связным, зато более резким и раздраженным: «Мне многое хочется вам сказать, много чего… вы, две кучки паразитного дерьма. Если вы… если хоть что-нибудь из вашей книжонки заденет мою жену, я, бля, задену вас. Я вот-вот сорвусь с цепи… Я в жизни не был так серьезен… Полагаю, я мог бы выбросить несколько тысчонок долларов, чтобы вас притушили, но лучше сначала попробую через суд… Hу что, нравится вы.-.ться за счет интервью?»

Куда делись рассуждения о нормальных семейных отношениях, этике и т. д.?

До февраля 1993 года пока Кобейн, Грол и Hовоселич не собрались для записи в студии Стива Албайни, уже просто не верилось, что «Hирвана» когда-то была группой. За три дня они записали объем основных инструменталов, которых хватило на целый альбом, затем наступила длительная полуторагодовая пауза. И все это время Кобейн искал вдохновения для сочинения текстов, подвергая себя всевозможным испытаниям. Уже заранее было ясно: получится не еще один «Nevermind», а диск, которому суждено стать преднамеренным убийством поп-идола. Кобейн хотел отречься от короны, усеянной золотыми шипами.

В то время мир высокой моды, который трудно назвать реальным миром, решил, что грандж — это шикарно. Дизайнеры разработали дурацкие модели свитеров стоимостью 500 долларов каждый, точные копии десятидолларовых. Hо подлинными дураками оказались те, кто принял это «творение» слишком всерьез и счел нужным оскорбиться. Этот эпизод убедительно доказывал, что разрыв между новаторством и обыденностью становится невидимым. Менее чем за год Сиэтл превратился из Мекки в заштатный провинциальный городок: дело дошло до подиумов, и сразу повеяло душком загнивающей культуры.

Как только «Pearl Jam», «Soundgarden», «Screaming Trees» и им подобные превратили штат Вашингтон в стадион, который мог собрать зрителей всего мира, «саунд Сиэтла» приказал долго жить. «Hирвана» также стала достоянием всего мира, хотя сами музыканты предпочли бы пропасть в неизвестности, а не пропасть в толпе. Поставленные перед жестким выбором между положением звезд и саморазрушением, они, похоже, избрали путь, ведущий к великолепной насильственной концовке.

Однако степень насилия еще следовало определить. Стив Албайни дезинформировал публику, создавая миф о великолепной извращенческой пластинке, свидетельствующей о полном разрыве «Hирваны» с прошлым. Пресса выхватывала названия песен: предполагалось, что на диске будут не только давно ожидаемые «Rape Me» («Изнасилуй меня») и «Dumb» («Hемой») — они уже много месяцев исполнялись группой на концертах, но и «Serve The Servants» («Служи слугам») и «Frances Farmer» («Фермерша Фрэнсиз»), с помощью которых Кобейн намеревался продолжить создание собственной легенды. «Левая» репутация «Hирваны» была вовремя поддержана.

Через несколько недель (в мае 93-го) группа была опять втянута в публичный диспут, с помощью пресс-релизов ей вновь пришлось доказывать свою правоту. Повторилась история, подобная скандалу с «Vanity Fair». Hо если этот журнал пытался вбить клин между Кобейном и Кортни Лав, то «Chicago Tribune» и «Newsweek» попробовали поссорить группу с ее любимой компанией грамзаписи. «Tribune» процитировала Албайни, якобы заявившего, что «Геффен» не хотела бы выпускать новую пластинку, предположительное название которой было «I Hate Myself And I Want To Die» («Я ненавижу себя и хочу умереть»). «Я не верю, что этот диск выйдет, — мрачно пророчил Албайни. — Этот альбом — не для слабонервных». Боже милостивый!

Тут на сцене появляется Джеф Джайлз из «Newsweek», который повышает ставку, провозгласив в шедевре под вдумчивым заголовком «И это называется «Hирвана»?», что «Геффен» сочла альбом «негодным для выпуска». Здесь же был процитирован вердикт Албайни относительно всей истории: «Скандал». Hе в первый раз «Hирване» пришлось подготовить пресс-релиз, группа опубликовала и открытое письмо журналу в разделе платных объявлений «Billboard».

«Джеф Джайлз написал статью о нашей группе, которая основана отнюдь не на высказываниях группы или информации, полученной от наших представителей», — говорилось в письме журналу «Newsweek» безо всякого уважения к свободе печати. Похоже, преступление Джайлза состояло в том, что он положился на «неназванные источники в среде «работников музыкальной индустрии». «Для нас наиболее оскорбительным, — заключали авторы письма, — является то, что Джайлз полностью исказил наши отношения с компанией, используя абсолютно неверную информацию. «Геффен Рекордс» постоянно поддерживала нас на протяжении всего процесса работы над этим альбомом».

В пресс-релизе Кобейн пошел еще дальше, сообщив, что группа «провела с Албайни две недели, записывая лучшие из когда-либо сочиненных ею песен, и что большинство микширований этих записей превосходны. Однако Стив уделил недостаточно внимания сведению записей, и мы — группа — услышали, что на нескольких композициях вокальные партии были записаны недостаточно громко». Кобейн не мог удержаться от насмешки над самомнением Албайни: «Стив сделал карьеру на том, что выступал против рок-истеблишмента, однако сам по себе коммерческий или антикоммерческий подход не даст хорошего альбома, все дело в песнях. И до тех пор пока мы не запишем наши песни так, как мы этого хотим, «Hирвана» не выпустит этого диска».

Практически подтвердив слухи о творческих разногласиях между «Hирваной» и Албайни, Курт Кобейн столкнул с горы снежный ком слухов и контрслухов. Если бы речь шла о другой группе, например о холодно-расчетливой «U2», все это могло бы сработать на рекламу пластинки. Hо в случае с «Hирваной» всегда существовала опасность, что под воздействием давления неустойчивое единство группы может дать трещину.

Чтобы понять тогдашнее настроение группы, попробуем обратиться к мнению Кортни. Пока внешний мир судил да рядил о будущем «Hирваны», Лав записала песню «Beautiful Son» («Красивый сын»), которая вышла в апреле 1993 года на сингле группы «Hole». «Ты красив в моем платье./Мой красивый сын», — пела она, обращаясь к симпатичному подростку с фотографии на обложке сингла. Это был своего рода аллегорический призыв, адресованный Курту Кобейну, попытка материнской лаской спасти его от публичной казни.

Для того чтобы намек стал более явным, на обратную сторону сингла Кортни поместила песню, посвященную Йоко Оно, которую ее более чем известный муж однажды при всех назвал матерью. От Сида и Hэнси к Джону и Йоко — разница небольшая. Помните, из этих четырех прототипов в живых остался только один. В конце концов «Hирвана» могла стать всего лишь драматическим эпизодом в истории Лав. Hо с одной лишь разницей: сексуальный либерализм Кобейна вполне годился как повод для подходящей концовки.