"Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. Трое в горах (Сборник "НФ-2")" - читать интересную книгу автора

формы нос, волосы - светлые, крупно-кудрявые. Так и вспоминается
гомеровское: "кольцами кудри, как цвет гиацинта"...
Словом - лучшего Прометея не сыщешь. Но только по фактуре. Потому что
во всех других отношениях С., по-моему, просто ничтожество. Самоуверен до
наглости, хвастлив и невежествен. "Столичную" пьет как лошадь.
Может, я мало смыслю в кино, но убежден, что можно было бы сыскать
актера, духовно более подходящего для Прометея. Стоит ли, черт побери,
профанировать искусство?
Говорил я об этом с режиссером. Смеется. Покровительственно похлопал
меня по плечу. Говорит - такое ли еще бывает в кино! Не смотрите, говорит,
на съемку. Съемка для непосвященного - кабак, суматоха. А увидите на
экране - пальчики, говорит, оближете. Не Прометей будет, а конфетка.
Колоссально получится.
И рассказал старый анекдот. Некоему певцу сказали: "Да ведь вы идиот".
"Может быть, - ответил певец, - но зато какой голос!"
Не нравилось мне все это.
И еще действовал на нервы проникновенный голос за кадром. Раз десять он
повторяет на протяжении фильма: "Это было в черных глубинах бездонного
космоса", или, наоборот: "в бездонных глубинах черного космоса". Каждый
раз это сопровождается одной и той же музыкальной фразой. Режиссер говорит
- будет колоссально, с мурашками по спине. Не знаю, не знаю...
А дальше было так. С. напивался каждый день, ничего с ним не могли
поделать, кажется, весь его багаж состоял из "столичной". Правда, на ногах
он держался и даже участвовал в съемках. Но я страшно нервничал, так как
понимал, что воздействие алкоголизированных излучений его дурацкого мозга
портит робота, чтобы не сказать - развращает. Ведь по ходу съемок робот
должен подчиняться именно его, С., мысленным командам.
Однажды я не выдержал: выключил ТУР-201 и составил соответствующий акт.
Режиссер взбесился. Кричал, что я срываю съемочный план, грозил
пожаловаться в институт, обвинял в потере освещения (по утрам и вечерам в
этой долине особое, желто-розовое, персиковое, как он говорит, освещение).
Я твердо стоял на своем: или "столичная", или робот. Режиссер метался
между С. и мною, как шарик от пинг-понга. Наконец ему удалось вырвать у
С., как он выразился, клятву трезвости.
Я включил робота, и утренняя съемка прошла благополучно. Но на закате
случилась беда...
С виду С. был вполне трезв. Повторяли уже несколько раз отснятый
эпизод: робот освобождает Прометея от оков. Освобожденный титан радостно
распростер могучие руки навстречу заре. Его прекрасное лицо было мягко
освещено заходящим солнцем...
Что-то там не удовлетворило режиссера. Он объявил перерыв, чтобы потом
отснять эпизод еще раз. И только тут я понял, что С. пьян. Он, ухмыляясь,
гладил робота по манипуляторам. Что за мысли роились в его тупой башке -
не знаю. Но робот не человек. Должно быть, он, бедняга, добросовестно
пытался разобраться в этой дикой двойственности: с одной стороны, образ
посланца высокоорганизованных миров, несущего добро и знания, с другой -
образ С., которого от первобытного человека отличает умение пить водку и
повязывать галстук...
Робот встал на ходовой треножник и пошел по карнизу, под нависшей
скалой, на площадку с цепями Прометея.