"Джордан Воуз. Подводный Ас: история Вольфганга (fb2) " - читать интересную книгу автора (Воуз Джордан)

Глава 10 Смерть и летучие рыбы

Сущность стиля руководства Люта лучше всего проявляется в его взаимоотношениях с командой. Поэтому, чтобы лучше познакомиться с Лютом, следует узнать его людей.

«Мои люди были призваны со всей Германии», – сказал Лют в предисловии к «Проблемам руководства». Так оно и было, матросы призывались буквально из всех уголков Третьего Рейха и принадлежали ко всем слоям общества. Но под командованием Вольфганга Люта простая сумма их личных способностей переросла в новое качество.

Не было ничего необычного в том, что парень из Кенигсберга (ныне Калининград в Советском Союзе) работал в торпедном отсеке бок о бок с уроженцем Мюльгаузена (ныне Мюлуз во Франции). Капитан, родившийся в Латвии, командовал моряками, призванными в Баварии, Тироле и Фрисландии. Уходя в отпуск, подводники разлетались в разные стороны, как листья на ветру – в Берлин, Франкфурт, Гамбург, Дрезден, Дюссельдорф и Любек.

Перечислим кое-кого из подчинённых Люта на U-181: старший радист Герберт Кручковски, электромеханик маат Йозеф Гробельны, механик маат Вальтер Пфайфер, торпедист маат Вальтер Шмидт, боцманмат Франц Хавран, матросы Гейнц Шульц, Карл Кайзер, Зигфрид Нагорны, Иоханнес Фрелих, Вильгельм Виллингер. В судовой роли U-181 числились более 50 человек,[88] а всего на лодке побывали более 100 человек. Мнение матросов о своём командире не столь полезно для нас, как точка зрения офицеров. Как это ни странно, матросы отзывались о Люте одинаково хорошо, никто из них не сказал ни одного плохого слова о своём командире. Они его любили. Вальтер Шмидт в конце долгой беседы, в ходе которой он рассказал много интересного об U-181, просто заплакал. Не скрывая горечи, он заявил: «Сейчас таких людей больше нет». Впрочем, таких людей не было и тогда. Офицеры это знали лучше. Хотя их мнение в целом тоже было благоприятным, но всё-таки оно было более взвешенным и объективным. Например, офицеры знали, что Лют был фанатичным фашистом. Зато матросы, все как один, клялись, что ничего подобного не было. Офицеры знали его как педантичного, въедливого, временами жестокого командира. Матросы видели только его отвагу, умение и доброту.

Существовали объективные причины для столь разных мнений. Экипаж находился дальше от Люта, чем его офицеры. Матросы гораздо реже общались с ним, и чаще всего общались группами. Очень редко матросы привлекались к принятию решений. Они делали свою работу, Лют заботился о них, а они разделяли его успех. Он «уважал и любил их», и матросы это знали.

Примерно такие же люди стояли на верхней палубе U-181, когда 23 марта она покидала Бордо, направляясь в свой второй боевой поход. Никто из них не подозревал, что следующие 7 месяцев лодка проведёт в открытом море. Они вернутся в Бордо лишь через 203 дня, и за это время ни разу якорь лодки не коснётся дна, и никто из моряков ни разу не ступит на сушу. Никто ещё не подозревал, что после возвращения все они станут героями Рейха, а Лют получит самую высокую награду. И никто не мог подумать, что это будет последний боевой поход Вольфганга Люта.

Моряки на палубе стояли по стойке «смирно», гордо подняв голову. Их глаза были устремлены на город, навевавший приятные воспоминания. А внутри отсеков кипела работа, моряки говорили и смеялись, ловко скользя в настоящих джунглях рукоятей, трубопроводов, колбас и картофеля. Многие вспоминали Бордо и сладкие денёчки, проведённые там, симпатичных девушек, бордели и кабаки, и самые разнообразные приключения. Они рассказывали о поездках домой, своих родителях и семьях, своих возлюбленных и старых друзьях. Или они говорили о путешествии в Позен.[89]

В феврале Лют взял нескольких моряков с собой в Позен. Этот город был столицей новой провинции Вартеланд, созданной после захвата Польши в 1939 году. Зачем подводникам было ехать за тысячи километров, чтобы посетить дождливую столицу захваченной польской провинции, когда вместо этого можно было посетить Париж? Потому что они были лично приглашены гауляйтером, губернатором этой провинции.

Покровителем и крёстным отцом U-181 был Артур Грейзер, одна из наиболее отталкивающих фигур среди высших иерархов Третьего Рейха и нацистской партии. Ранее он был председателем правительства в Данциге.[90] Позднее его кандидатуру даже рассматривали в качестве возможной альтернативы Гансу Франку на посту губернатора Польши. Грейзер встретился с Лютом летом 1942 года, посетив U-181 в Штеттине. Он входил в состав свиты Вильгельма Фрика, министра внутренних дел Рейха. После отъезда Фрика Грейзер задержался в Штеттине и подружился с Лютом. Это могло произойти потому, что он знал родителей Люта, живших в Позене (они переехали туда в начале войны), или потому, что он неподдельно полюбил Люта. Но как бы то ни было, он «усыновил» U-181, постоянно следил за ней, посылал подарки экипажу (книги и пластинки) и даже пригласил посетить Позен. Грейзер как бы стал заочным членом команды лодки.

Дружба Грейзера в одном аспекте была полезна для Люта. Этот человек был важной фигурой и имел большой вес. Во всех остальных отношениях это было трагедией, так как в Грейзере было заключено столько зла, сколько мог вдохнуть в него фашизм. Он публично заявлял: «Следует исключить всякую мягкость в отношении поляков. Мы должны посеять отвращение к полякам в каждом германском сердце. Бог помог нам покорить польскую нацию, которая теперь должна быть истреблена. Через десять лет польские земли превратятся в тучные нивы пшеницы и ржи, но сеять и жать их будут немцы. Ни одного поляка там не останется».[91] Его слова были подлинными «зубами дракона», они дали дьявольские всходы безумных убийств. Лотар Энгель заметил: «Внешне он был приятным человеком, но поляки ненавидели его». Страстно ненавидели, и после войны повесили.

Лют оказался в довольно неловком положении. Такому человеку, как Грейзер, нельзя просто так сказать «нет». Если он навязывает вам свою дружбу, с этим приходится считаться. С другой стороны, ответить «да» значило быть привязанным к нему. А Лют прекрасно знал, что за человек Грейзер. Перед любым германским офицером возникала проблема: как удержаться достаточно близко к зверю и при этом не попасться ему в зубы. Некоторым удавалось держаться в стороне от нацистской партии и при этом избежать обвинений в нелояльности. Некоторым не удалось, именно к ним относился и Лют.[92] Приняв подарки Грейзера и его приглашение, он оказался слишком близко к чудовищу.

Когда экипаж U-181 прибыл в Позен, подводников встретил весь местный нацистский аппарат во главе с гауляйтером. Помпезная церемония встречи была организована в лучших традициях тоталитарных режимов – с цветами, песнями и плясками. Моряки остановились в отеле «Отстланд», который, по словам Петерсена, был одним из трёх лучших отелей Рейха. Возле каждой кровати стояла полная бутылка шнапса. Видные жители Позена зазывали группы моряков к себе в гости, для них устраивались вечеринки. Морякам была организована поездка по городу, и все они расписались в книге почётных посетителей городской ратуши. На одном из снимков можно видеть мэра Позена, приветствующего моряков, выстроенных в зале ратуши.

«В течение нескольких недель наша газета не выходила, так как издатели находились в отпуске. Часть экипажа уехала довольно далеко, чтобы посетить Позен. Они могут рассказать вам, как всё это происходило. Но вы сами прекрасно знаете, кто вы такие! Мы в прекрасном настроении начали на вокзале, там же его и закончили в таком же прекрасном настроении», – сообщает стенгазета U-181.

Выход из Жиронды и переход через Бискайский залив стали для Люта сплошной нервотрёпкой. Только 24 марта британские самолёты 3 раза загоняли U-181 под воду. И каждый раз метокс подозрительно помалкивал. В отдалении грохотали взрывы глубинных бомб, заставляя моряков строить грустные предположения относительно судьбы других лодок. Теодор Петерсен писал, что от такого типа переживаний «глаза молодых моряков становились круглыми, как блюдца, но у бывалых моряков они вызывали усмешку».

Тем временем Петерсен, прослужив 3 года под командованием Люта, был отправлен на учёбу, чтобы сделать из него командира подводной лодки. Новым первым вахтенным офицером U-181 стал Готтфрид Кениг, который всего 2 года назад был мичманом[93] на U-43. Теперь в подводном флоте можно было сделать стремительную карьеру, или так же стремительно погибнуть.

Лодка неуклонно шла на юг. Неизвестный редактор стенгазеты написал: «Сегодня мы пересекли тропик Рака».

«Некоторые из наших товарищей уже начали снимать всю одежду и ходят полуголыми. Но ведь тепло по-настоящему ещё не стало. Наш капитан, например, всё ещё ходит в кальсонах! После тяжёлой работы удалось отчистить всю грязь в кубриках, которую нам оставила верфь, и понемногу они принимают уютный вид. Настилаются покрытия в офицерском и унтер-офицерском отсеках. Все личные вещи засунуты за трубопроводы, кожаные куртки – под матрасы, книги – под подушки, и лодка приятно пахнет дешёвым бриолином и прочей французской парфюмерией. Старший рулевой снова вытащил свой карточный стол».

Угрожала скука, и Лют приступил к поискам лекарства от этой болезни. Возобновились шахматные и карточные турниры. Стенгазета сообщала: «Сегодня в 16.30 начнётся блицтурнир во всех отсеках. Заявки принимаются боцманом Хавраном до 16.00. Каждый найдёт себе партнёра. Десять секунд на ход! Возле каждой доски будет сидеть судья с секундомером. Тронуто – схожено! Ходы назад не берутся. Если кто-то трижды просрочит время, он считается проигравшим. Это прекрасный шанс для слабых игроков, которые очень любят шахматы!»

Люди строили планы праздника во время пересечения экватора и придумывали разнообразные способы убивать время. В кормовом отсеке образовался тайный клуб, но Лют быстро разогнал его, сравнив не то с Ку-клукс-кланом, не то с масонами. В носовом торпедном отсеке начались тайные джазовые концерты. Лотар Энгель утверждал, что это дело рук Кручковски. Как только Лют выходил за пределы зоны слышимости, например, поднимался на мостик, радист доставал свои любимые пластинки: «Тайгер Рэг», «Оркестр рэгтайма», «Мы развесим выстиранное бельё на линии Зигфрида». Все они были куплены во Франции и Бельгии. Матросы полагали, что, поступая так, они ведут себя очень умно.

Но Лют не был глупцом. Он прекрасно знал об этих пластинках, но делал вид, что ничего не замечает. Его вкус не опускался до «низкого» джаза. Лют предпочитал классическую музыку, популярные народные мелодии, марши – словом, «приемлемую» музыку. Он дошёл до того, что в «Проблемах руководства» даже ляпнул: «Немец не должен любить джаз. И не имеет значения, нравится ему джаз или нет. Он просто не должен любить его, как не должен любить и евреев». Хорошие немцы не любили джаз, и все тут. Партия так постановила.

К счастью для Люта, он далеко не всегда слепо следовал линии партии. Если слушание джаза улучшало настроение команды, он предпочитал его не замечать. Кроме того, у него имелась и собственная слабость: курение. Матросы любили американский джаз, Лют любил английские сигары. У него лежали несколько коробок «Уппмана». Огромные запасы этих сигар бросила британская армия, поспешно удирая из Франции. Он выкуривал по одной каждую ночь, стоя на мостике, а в воскресенье утром даже угощал ими офицеров.

Это было то ещё зрелище! Германский офицер на мостике подводной лодки, покуривая британскую сигару где-то недалеко от Мадагаскара, проповедует вахтенному офицеру о прелестях супружеской жизни под доносящие снизу приглушённые ритмы «Тайгер Рэг»…

А потом появились летучие рыбы. Как рассказывал механик маат Франц Перш, «рыбы выскакивали из воды и пролетали на высоте полуметра до 200 метров. Когда мы всплывали в утреннем тумане, они врезались в рубку и падали на палубу. Вахта тут же подбирала их и бросала вниз в рубочный люк. Кто-то однажды промахнулся и швырнул рыбу в переговорную трубу, где она и застряла. Когда от жары рыба протухла, к трубе нельзя было подойти…»

Перш был, как говорят, «не такой, как все». В 15 лет он сбежал из дома, чтобы побывать на Парижской всемирной выставке 1937 года. Когда ему исполнилось 17, он путешествовал по Европе и Северной Африке с маленькими карточками, на которых было написано: «Молодой немец, увлекаюсь учёбой и отдыхом, странствую по свету, чтобы повидать другие страны и повстречать новых людей. Помогите мне с дорожными расходами, купив эту карточку».[94] На U-181, пока другие читали книги или спорили о чём-то в дискуссионных группах, Перш забивался в угол, чтобы заняться странным неаппетитным делом. За своё хобби он получил прозвище «Отравленный карлик». Перш сам объяснил, что он проделывал с рыбой: «Внутренности удалялись… У нас на борту лодки было много табака и сигарет, однако от сырости они быстро портились. Я обрабатывал рыбью кожу табачной настойкой и набивал табаком. Потом плавники распяливались и закреплялись на куске дерева с помощью гвоздей (размах плавников летучей рыбы колеблется от 40 до 60 сантиметров). К концу похода все члены экипажа имели чучело летучей рыбы, которое можно было во время отпуска увезти домой».

Ночью 10 апреля, находясь в 400 милях юго-западнее Фритауна и довольно близко к экватору, U-181 в лунном свете заметила судно. Это был британский рефрижератор «Эмпайр Уимбрел». Лют решил, что он станет первой добычей в этом походе. Если бы он знал, что его ожидает, то оставил бы англичанина в покое.

Лют пишет: «Мы находились перед ним, и он шёл курсом 225?. Когда он повернул на курс 0? мы атаковали. Однако он не повернул обратно через 12 минут, как делал раньше, а повернул на курс 90? уже через 3 минуты», В ходе первой атаки Лют в 3.30 выпустил 2 торпеды. Обе прошли мимо, так как «Эмпайр Умбрел» внезапно повернул на курс 160?. Ещё 3 атаки оказались такими же бесплодными. Судя по всему, англичане так и не заметили торпед, и «Эмпайр Умбрел» безмятежно шёл дальше, оставляя за собой фосфоресцирующий след.

Выполняя хаотический зигзаг, «Эмпайр Умбрел» продлил себе жизнь на несколько часов. Сокращение дистанции не помогло бы Люту, так как судно шло без огней. Поэтому он дождался рассвета и подошёл на расстояние 450 метров.

В 5.50 он выпустил ещё 2 торпеды. Обе попали в «Эмпайр Умбрел» – первая в корму, вторая в носовую часть. Экипаж сразу бросился к шлюпкам, а радист отправил сигнал бедствия. К утру «Эмпайр Умбрел» все ещё не затонул, хотя команда покинула его.

Орудия U-181 молчали с момента потопления «Клеантиса», то есть почти 6 месяцев. Они были грязны, а стволы забиты смазкой. Последние артиллерийские учения проводились очень давно, и можно было смело сказать, что кое-кто на борту лодки вообще ни разу не стрелял из орудий. И всё-таки Лют – молодой командир зенитного дивизиона на «Кенигсберге»; человек, который в щепки разнёс «Нотр Дам дю Шатле»; капитан, который опустошил артпогреба, чтобы поджечь древний «Клеантис», – снова вызывал наверх артиллеристов.

Первый снаряд, который попытались выпустить из 37-мм орудия, заклинило в стволе, и он взорвался с ужасным треском. Стальные осколки полетели во все стороны. Всё кончилось в доли секунды. Ствол орудия буквально вывернуло наизнанку, как зонтик, с которого содрали материю. Оглушённые люди стояли, пошатываясь. Проклятья, крики, плач… И кровь.

Когда дым рассеялся, и подводники немного пришли в себя, стали видны последствия злосчастного выстрела. Корабельный кок Вильгельм Виллингер корчился от боли, его колено было размозжено осколком. У боцманмата Кюне оказался сломан локоть. Матросу Эриху Виллу осколок величиной с кулак попал в спину, хотя он стоял в нескольких метрах на «Wintergarten» – кормовой части огромной рубки U-181.[95] Многие получили порезы и ушибы.

Кюне, а следом за ним Виллингера спустили в центральный пост. Несмотря на собственную рану, Вилл помогал несчастному коку. Стол в кают-компании был спешно очищен, и Виллингера положили на него. После беглого осмотра Лотар Энгель ампутировал Виллингеру левую ногу до колена. Шмидт работал анестезиологом, давая хлороформ, а Кручковски – операционной сестрой, подавая Энгелю инструменты и промокая кровь.

Ампутация была выполнена в почти средневековых условиях. Жара в лодке достигала 50? по Цельсию, освещение было отвратительным, о гигиене не следовало говорить вообще. А наверху продолжался расстрел «Эмпайр Уимбрела». Операция Энгеля прошла неудачно, и в 11.30 кок умер от потери крови. Двум остальным повезло больше. Из локтя Кюне был извлечён кусок стали размерами 10 на 4 сантиметра. Как определил Энгель, у Вилла, вероятно, было задето лёгкое.

Виллингер был похоронен в море на экваторе. Приказ, отданный в понедельник 12 апреля, детально расписывал порядок похорон.

«9.00. Форма экипажа – короткие коричневые брюки, тропические рубашки.

10.00. Погружение для панихиды по Виллингеру. Два человека стоят в почётном карауле у тела Виллингера. После погружения караул увеличивается до четырёх человек. Старший механик собирает экипаж. При входе капитана команда «Смирно!» не подаётся, матросы встают или остаются сидеть молча.

Речь капитана.

Все поют песню «Ich hatt’ einen Kameraden».[96]

Лодка готовится к всплытию. Экипаж медленно расходится по боевым постам.

Капитан командует. Виллингера поднимают на мостик. Сопровождение – десять человек (кроме вахты). Боцман высвистывает «Отбой».

Лют отправил радиограмму в штаб подводного флота с просьбой, чтобы лодка, возвращающаяся во Францию, забрала Вилла. Вскоре после окончания траурной церемонии на горизонте показалась U-516. Кюне остался на U-181. Весь этот эпизод очень плохо повлиял на экипаж лодки. Лют до сих пор не потерял в море ни одного человека. Многие из его моряков вообще не сталкивались со смертью вплотную (результаты торпедной атаки не считаются, их просто не видно). Патефон надолго умолк. Празднование по случая перехода экватора было отменено. После 20 выстрелов из 105-мм орудия «Эмпайр Уимбрел» затонул, но этого никто не заметил. К коньяку никто не притронулся.

Церемония похорон в море, разработанная Лютом, может много рассказать о самом капитане. Например, выплывает его любовь к ритуалам, если не сказать – показухе. «Время от времени необходимо проводить церемониальные мероприятия для поднятия духа матросов», – отмечает он в «Проблемах руководства». Парадное построение экипажа для похорон товарища было наглядным выражением уважения и скорби. Оно также напомнило подводникам, что все они – солдаты, а не просто толпа.

С практической точки зрения периодические церемонии заставляют людей следить за собой и соблюдать минимальную опрятность.[97] Если кто-то имел чистую рубашку, он был обязан надеть её в воскресенье. Этот день Лют сделал подобием маленького праздника – поздний подъем, улучшенная еда, праздничный распорядок и так далее. Воскресенье было превращено в маленькую церемонию. Более того, приятные церемонии, вроде шахматного турнира или состязания певцов, помогают бороться со скукой.

16 апреля стенгазета лодки сообщила: «Сегодня утром мы получили радиограмму из ставки фюрера. В ней говорится: «Капитан-лейтенанту Люту. За проявленный героизм я награждаю вас, 29-го солдата германских вооружённых сил, Eichenlaub mit Schwertern zum Ritterkreuz».[98] Вольфганг Лют стал четвёртым подводником, получившим вторую по значимости награду Рейха.[99]

Почти сразу после этого посыпались радиограммы с поздравлениями. Первая пришла от Деница, вторая – из штаба 12-й подводной флотилии, потом от командующего группой лодок «Запад»,[100] затем короткая радиограмма от Редера, который уже почти ушёл в отставку. Итальянцы прислали наилучшие пожелания, то же самое сделали город Позен и его мэр. Артур Грейзер был более эмоционален: «Мы в имперской земле Вартеланд с гордостью следим за вами, когда вы ведёте наши лодки к новой славе, проявляя упорство и отвагу. Я желаю вам и вашему экипажу всего наилучшего по случаю получения награды фюрера. С товарищеским приветом, ваш Грейзер. В следующий раз в Позене мы устроим праздник в вашу честь».

Радиограмма из ставки фюрера также извещала, что Люту присвоено очередное звание корветтен-капитана. Стенгазета сообщала, что всякий, кто обратится к нему по старому званию, будет подвергнут штрафу в одну марку.

U-181 во время второго похода не стала задерживаться у мыса Доброй Надежды. ПЛО англичан значительно усилилась с ноября прошлого года, и Лют направился на восток, огибая мыс. 10 мая в 8.00 был замечен маяк Иньяка Пойнт. Второй раз за шесть месяцев U-181 оказалась на подходах к Лоренцо-Маркишу.

Следующие несколько дней не принесли ничего, кроме разочарований. Лют потратил много драгоценного топлива на преследование торговых судов, которые оказывались португальскими. Тут же постоянно крутились португальские самолёты и канонерка «Бартоломеу Диаш» – маленький, но опасный корабль, построенный в 1934 году для службы в колониях. Получилось так, что Лют во второй раз столкнулся с португальским судном «Мужиньо» и потратил время на погоню за ним. 19 мая пришла радиограмма из штаба подводного флота, которая немного скрасила безрадостную картину. У Люта родился третий ребёнок, на сей раз сын, которого назвали Вольф-Дитер. Экипаж поздравил командира стихотворением:

Во второй половине дня 26 мая было замечено нейтральное судно, выходящее из Лоренцо-Маркиша. Он несло все положенные опознавательные знаки и вскоре было опознано как шведский теплоход «Сицилия», приписанный к порту Гётеборг. Лют был уже раздражён до крайности, так как ему пришлось пропустить множество португальских судов, и на сей раз решил проявить повышенную бдительность. «Я намеревался остановить «Сицилию» предупредительным выстрелом, забрать корабельные документы, снять команду и потопить судно. Мы находились слишком близко к берегу на мелководье, поэтому долгий артиллерийский обстрел был неприемлем. Следовало нанести последний удар торпедой».

U-181 тащилась за «Сицилией» всю ночь. Несмотря на чёткий план, Лют никак не мог принять окончательное решение. По свидетельству Шмидта он несколько часов вышагивал взад-вперёд по центральному посту, вслух рассуждая о том, что ему делать.

Потопить явно нейтральное судно, не имея на то веских оснований, было поступком рискованным. Особенно рискованным, если учесть полученные ранее предупреждения, которые сам Лют занёс в бортовой журнал, что подобные действия «могут привести к тяжёлым политическим последствиям». Попытка остановить судно для досмотра согласно законам призового права была ещё более рискованной, так как торговые суда не всегда соблюдали положения того же закона, и часто несли вооружение. С другой стороны, «Сицилия» заслуживала детального осмотра.[101] Остановить её предупредительным выстрелом было вполне по-рыцарски. И по крайней мере, это могло развлечь команду.

На рассвете Лют подвёл U-181 на расстояние 6000 метров к «Сицилии» и сделал предупредительный выстрел из 105-мм орудия. Никакой реакции. Ему пришлось сделать ещё 9 выстрелов, с каждым разом все ближе к мостику «Сицилии», пока судно, наконец, не застопорило машины. Экипаж занял места в шлюпках. Шкипер и его старпом доставили на U-181 корабельные документы. Они были неполными, а грузовая декларация выглядела подозрительно. Бортовой журнал был «забыт в панике», как сказал шкипер. Во время допроса он вёл себя подозрительно, и Лют был уверен, что швед лжёт. Его фамилия была Янсен. Он хотел дать понять, что однажды уже играл подобную роль и провёл 4 месяца на аргентинском госпитальном судне, после того как его собственный корабль был потоплен. Стенгазета U-181 отмечала: «Всё оказалось предельно просто. Он дал понять, что плавает ради денег, а не ради политики».

Лют и Янсен посовещались, и старпом был отправлен обратно на судно за бортжурналом. После его изучения и повторного допроса Янсена Лют наконец решил потопить «Сицилию».[102] На всякий случай он вписал в свой бортовой журнал целых 7 пунктов объяснений. Судно не было зарегистрировано. Его бумаги оказались неполными. Ранее оно выполняло рейсы в такие союзные порты, как Рио-де-Жанейро, Нью-Йорк и Филадельфия. Его капитан ранее командовал потопленным судном. Груз был куплен английским агентом в Лоренцо-Маркише. Шведский консул в Лоренцо-Маркише был англичанином. Наконец, приказ Деница требовал топить в подобных обстоятельствах любые суда.[103]

Экипажу было дано 30 минут на сбор вещей. В 10.00 Лют подошёл на расстояние 400 метров, направил нос U-181 точно на мидель-шпангоут «Сицилии» и выпустил одну торпеду, которая попала точно в цель. Один из моряков U-181 сфотографировал «Сицилию», когда та разломилась пополам и затонула. Янсен оставался спокойным и даже весёлым, пока шлюпка не отвалила от борта. Как только шлюпка отошла подальше, он принялся громко проклинать «людоедов».

День матери и День отца имели для Люта особое значение. Они обязательно отмечались на его лодках каждый год. Он отпраздновал День матери, приказав достать лучшее из сохранившихся продуктов и отпечатать специальное меню. День отца в офицерской кают-компании праздновался более бурно. Все моряки, которые имели детей, получали стакан малаги за то, что выполнили свой долг перед Рейхом. Лют писал: «Мы подсчитали, что 8 отцов имели 12 детей. 9 из них были девочками, а это верный признак того, что в браке главенствует мужчина». Тем, кто не успел стать отцом, выдавали всего лишь пиво.

4 июня 1943 года U-181 потопила британский пароход «Харриер». «Попадание в корму через 20 секунд. Огромный столб огня. Сильный запах бензина, и от судна не осталось абсолютно ничего, кроме обломков не более человеческой руки. На поверхности лишь большое нефтяное пятно и какие-то мелкие деревяшки, которых не хватит даже на растопку камина. Экипаж, вероятно, так и не узнал, что их судно торпедировано», – записал Лют.

Англичане действительно ничего не узнали. «Харриер» был крошечным судном водоизмещением всего 200 тонн и перевозил боеприпасы. Он буквально испарился. Ну и что? До сего дня U-181 потопила 4 парохода общей вместимостью 13852 GRT, то есть в среднем 3463 GRT на судно. Лют в этом походе надеялся добиться средней цифры 5000 GRT. Последние 2 судна обошлись ему всего в 2 торпеды, поэтому у него осталось достаточно боезапаса для потопления ещё 5 судов.

В июне стенгазета сообщила: «Впервые вышла в море подводная лодка с новым зенитным вооружением. Вчера она была атакована 8 авианосными самолётами. 1 был сбит, 4 повреждены, остальные 3 удрали, нанеся лодке лишь небольшие повреждения». Это была бы потрясающая новость и вдобавок правдивая.[104] Действительно, вошли в строй новые лодки с усиленным зенитным вооружением. Но это была лишь половина правды. Ситуация складывалась настолько плохая, что Дениц был просто вынужден вооружать свои лодки, чтобы они могли сражаться с самолётами, оставаясь на поверхности. Это шло вразрез с его собственными принципами подводной войны. Действуя в качестве надводного корабля, лодка была практически обречена. Дополнительные орудия и увеличенные рубки начали появляться на лодках, действующих в Атлантике, после 1943 года. И это было явным свидетельством того, что Германия проигрывала подводную войну.

В начале 1943 года германские войска потерпели поражение в песках Северной Африки и под бескрайним русским небом. Однако в марте этого года подводные лодки сражались и одерживали победы. Они потопили так много судов, в обмен на столь малое количество потопленных подводных лодок, что союзники оказались на грани проигрыша войны. «Морской Генеральный Штаб позднее отметил, что «немцы никогда не были так близки к полному разрыву коммуникаций между Старым и Новым светом, как в первые 20 дней марта 1943 года». «Было похоже, что мы больше не могли полагаться на систему конвоев как на эффективное средство защиты». Такие заявления были равносильны тому, что допускалась возможность поражения союзников».

Об этом думал экипаж U-181, когда в конце марта их лодка покидала Бордо. Об этом они думали в марте, когда получили сообщение о появлении новых, более крупных лодок. Но к маю положение изменилось.

В апреле ход войны на море окончательно изменился не в пользу Германии. Противник имел слишком большое превосходство в силах, и в апреле это сказалось решительным образом. Теперь союзники имели ещё больше военных кораблей и ещё больше торговых. Они буквально штамповали их с огромной скоростью, спуская на воду ежедневно. Союзники читали немецкие радиограммы, на экранах радаров германские лодки выглядели как стальные горы. Гидролокатор обнаруживал лодки с такой лёгкостью, словно вода была прозрачной, как стекло.

В мае наступил решающий перелом, было потоплено более 40 подводных лодок. Долгая и ожесточённая Битва за Атлантику завершилась – хотя бои ещё продолжались, – но в этом месяце Дениц отозвал свои лодки из Северной Атлантики. На этом «битва за Атлантику завершилась полной и решительной победой» союзников. Дениц мог позволить себе лишь небольшую передышку для перегруппировки сил. «В будущем главной зоной действий подводных лодок, как и в прошлом, останется Северная Атлантика. Битва возобновится со всей решимостью и упорством, как только лодки получат необходимое оружие».

Чудо-оружие, так его называли. Дениц обещал, что новые лодки будут быстроходнее, они смогут дольше оставаться под водой, целыми неделями. Они будут вооружены «умными» торпедами, которые будут наводиться на цель акустическими приборами. Лодки получат бесшумные моторы и покрытие корпуса, незаметное для гидролокатора. Всё это должно было вскоре появиться, Дениц знал это. Но пока он ждал, лодки продолжали гибнуть.

В июле погибла U-43. Она должна была поставить мины в бухте Лажиш[105] на Азорских островах. Лют, как и другие подводники, не любил подобные операции – слишком рискованные и с сомнительным результатом. 2 самолёта обнаружили лодку, когда она на поверхности принимала топливо с подводного танкера U-403. Самолёты взлетели с палубы американского эскортного авианосца «Сэнти». Они на бреющем полёте обстреляли лодки из пулемётов. Потом один из них сбросил торпеду, целясь в U-43. U-403 сумела удрать, волоча за собой хвост солярки, вытекающий из пробитых цистерн. Однако новая самонаводящаяся торпеда «Фидо»[106] последовала за U-43 и поразила её. «На поверхность поднялась солярка, расщеплённое дерево, бумаги, куски пробочной обшивки. А под водой U?43 просто исчезла, уничтоженная взрывом собственных мин».[107]

«Черномазый» Швантке и весь его экипаж погибли.