"Наслаждение Маккензи" - читать интересную книгу автора (Ховард Линда)

Глава 7

К тому времени, когда самолет коснулся посадочной полосы в Афинах, Бэрри рыдала так долго и так безутешно, что веки опухли и почти закрыли глаза. Майор Ходсон перепробовал все возможные способы сначала умиротворить, а потом успокоить девушку. Он уверял, что просто следует приказам, что позже обязательно найдется возможность узнать про «морских котиков». Понятно, что она расстроена, – слишком много пришлось пережить. Но скоро мисс Лавджой осмотрят самые лучшие врачи…

На этом месте Бэрри вскочила с неудобного сидения, которыми оснащены все транспортные самолеты, и яростно завопила:

– Подстрелили не меня! Не нужны мне врачи! Ни лучшие, ни худшие, ни посредственные! Я хочу быть рядом с Зейном Маккензи. Мне нет дела до ваших приказов!

Майор Ходсон почувствовал себя крайне неуютно, воротник формы казался слишком тугим.

– Мисс Лавджой, мне очень жаль, но в данной ситуации я ничем не могу помочь. Как только мы приземлимся, и посол убедится, что с вами все в порядке, вы сможете отправиться куда угодно.

По выражению лица майора читалось, что, несмотря на некоторую обеспокоенность ее состоянием, он готов послать капризную девчонку ко всем чертям. Бэрри села на место, глубоко вздохнула и вытерла слезы. Она никогда в жизни не вела себя настолько неприлично, всегда оставалась леди и прекрасной хозяйкой приемов отца.

Куда подевались сдержанность и хорошее воспитание? Она не чувствовала себя леди, скорее свирепой тигрицей, готовой разорвать в клочья любого, кто станет на ее пути. Зейн тяжело ранен, возможно умирает, а эти идиоты не позволяют ей быть рядом с ним. К черту военных, к черту отца с его огромным влиянием, раз они оторвали ее от Зейна!

Никакая любовь не заставит ее простить отца, если Зейн умрет, а она не будет рядом. Пусть он ничего не знает о Зейне, все неважно по сравнению со смертельным страхом за любимого. Боже, не дай ему уйти! Она этого не переживет. Лучше было бы ей погибнуть от рук похитителей, чем знать, что Зейн погиб ради ее спасения.

Полет длился не больше полутора часов. Самолет приземлился с чувствительным ударом, который вдавил Бэрри в сидение, а потом бесконечно долго выруливал. Наконец они остановились, и майор Ходсон встал, явно обрадованный освобождением от неприятного бремени.

Дверь отошла в сторону, подали трап. Поддерживая черное платье, Бэрри вышла под яркий свет греческого солнца. Утро было в полном разгаре, и жара уже чувствовалась. Она моргнула и подняла руку, чтобы прикрыть глаза. Ощущение было таким, словно она не видела солнца несколько лет.

Серый лимузин с тонированными стеклами дожидался ее на бетонной площадке перед ангаром. Дверь открылась, и отец побежал навстречу, забыв о сдержанном поведении.

– Бэрри!

За два дня страха за дочь он спал с лица, но теперь в глазах читалось невероятное облегчение. Отец подбежал и сжал ее в объятьях.

Бэрри снова заплакала, а может и не переставала. Она зарылась лицом в ткань его костюма и стиснула дрожащими руками. Слова едва можно было разобрать сквозь рыдания.

– Я должна вернуться.

Отец еще крепче обнял Бэрри.

– Тихо, детка, тихо. Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Клянусь. Давай поедем домой…

Она яростно затрясла головой.

– Нет, – со всхлипом выдавила Бэрри. – Мне нужно вернуться на «Монтгомери». Зейн … он ранен. Он может умереть. Боже, мне срочно нужно назад!

– Все будет хорошо, – тихим голосом успокаивал посол, поддерживая дочь за плечи и подталкивая ее к ступенькам. – Доктор уже ждет…

– Мне не нужен доктор! – сердито сказала Бэрри и оттолкнула его руками. Раньше она никогда себе такого не позволяла. Лицо отца вытянулось. Бэрри откинула с лица запутанные волосы, которые два дня не знали расчески и свалялись от пота и морской соли. – Послушай меня, пожалуйста! Человек, который меня спас, серьезно ранен. Он может умереть. Когда майор Ходсон силой запихивал меня в самолет, Зейну делали операцию. Я хочу вернуться на корабль. Я хочу убедиться своими глазами, что с Зейном все в порядке.

Уильям Лавджой вернул руку на плечи дочери и твердо повел ее к ожидавшему лимузину.

– Нет никакой необходимости возвращаться на корабль, родная, – успокаивал он. – Я попрошу адмирала Линдли все выяснить про самочувствие этого человека. Как я понимаю, он один из группы «морских котиков»?

Она беспомощно кивнула.

– Нет ни одной серьезной причины снова лететь на корабль. Уверен ты и сама это понимаешь. Если он переживет операцию, то будет переправлен в военный госпиталь.

«Если он переживет операцию». Слова, словно горячий и острый нож, пронзали ее насквозь. Бэрри стиснула кулаки, каждая клетка тела требовала забыть о логике и не поддаваться успокаивающим словам. Она обязана вернуться к Зейну.

***

Три дня спустя Бэрри стояла в офисе посла с высоко поднятым подбородком и ледяным взглядом, подобного которому отец никогда не видел.

– Ты приказал адмиралу Линдли не пропускать мои запросы, – обвиняющим тоном сказала она.

Посол вздохнул. Затем снял очки для чтения и осторожно положил их на инкрустированный ореховым деревом стол.

– Бэрри, из затребованного тобой я придержал всего несколько. По отношению к тому раненному ты ведешь себя неблагоразумно. Он поправляется, а больше тебе знать не положено. Какой смысл в безумной гонке только для того, чтобы посидеть на краешке его кровати? Если проведают таблоиды, твое чудовищное испытание переврут в самых грязных газетенках по всему миру. Ты этого хочешь?

– Испытание? – повторила Бэрри. – Мое чудовищное испытание? Что о нем рассказывать? А вот он едва не погиб! Если адмирал Линдли сказал правду, и Зейн действительно жив!

– Без сомнения жив. Я попросил Джошуа задержать только запросы о месте нахождения раненного в настоящее время. – Посол поднялся и обошел стол, чтобы взять неподатливые руки дочери в свои. – Бэрри, дай себе время пережить травму. Я знаю, что ты наделила этого… этого бойца невидимого фронта всеми возможными качествами героя, но это нормально. Через некоторое время, когда вернешься к обычной жизни, ты будешь только рада, что не поставила себя в неудобное положение преследованием этого человека.

Не осталось сил сдерживать вулкан ярости, извергающийся все сильнее. Никто ее не слушал, никто не собирался слушать. Они снова и снова твердили о чудовищном испытании, о выздоровлении, на которое понадобится некоторое время. Бэрри была готова рвать волосы. Она настаивала, что не подверглась насилию, но категорически отказалась пройти обследование. И это подтверждало догадки отца, что, без сомнения, похитители ее изнасиловали. Бэрри знала, что на ее теле остались следы от близости с Зейном, но эти следы и метки представляли такую ценность и были настолько личными, что казалось невозможным открыть их для чужих глаз. К Бэрри относились трепетно, как будто она была сделана из хрусталя, избегали напоминаний о похищении. От этого можно было сойти с ума!

Как же хотелось увидеть Зейна! Ничего больше, только увидеть и убедиться своими глазами, что он пошел на поправку. Но когда Бэрри попросила одного из морских офицеров посольства разузнать о Зейне, вместо капитана с ответом пришел адмирал Линдли.

Не прошло и часа, как прославленный, величественный адмирал заявился в личные апартаменты посла. Бэрри не вернулась еще к своим необременительным обязанностям в посольстве, чувствуя, что не в состоянии сосредоточиться на бумажной работе, поэтому приняла адмирала в красиво декорированной гостиной.

После вежливого разговора о ее здоровье и погоде, адмирал перешел к цели визита.

– Вы просили выяснить состояние Зейна Маккензи, – доброжелательно начал он. – Я не выпускаю его из виду, и могу уверить вас, что врачи уверены в его будущем полном выздоровлении. Хирург на авианосце смог остановить кровотечение, поэтому необходимость удаления селезенки отпала. Состояние больного стабилизировалось, его переправили в госпиталь. Как только появится возможность, его отправят в Штаты до полного выздоровления.

– Где он сейчас? – требовательно спросила Бэрри.

Она почти не спала последние три дня, глаза слезились от рези. Ни безупречная одежда, ни аккуратная прическа, не могли скрыть потерю веса и огромные темные круги под глазами. Девушка нервничала, не могла есть.

Адмирал Линдли вздохнул.

– Уильям попросил меня придержать эту информацию, Бэрри. Хочу сказать, что полностью с ним согласен. Я давно знаю Зейна. Он выдающийся военный, но «морские котики» по натуре одиночки. Черты характера, которые делают их замечательными солдатами, обычно, не позволяют им стать примерными гражданами. Говоря без утайки, они – хорошо обученное живое оружие. О «котиках» мало информации, и доступ к ней строго ограничен.

– Я не пытаюсь разузнать о его подготовке, – напряженным голосом ответила Бэрри. – Я не пытаюсь узнать о его заданиях. Я просто хочу его увидеть.

– Сожалею, – покачал головой адмирал.

Ничего из сказанного Бэрри не поколебало его мнения. Адмирал отказался сообщать какую-либо информацию. Только уверил, что Зейн жив и что у него все будет хорошо. Даже этого хватило. Девушка почувствовала облегчение, невыносимое напряжение ослабло.

Но хорошие новости не означали, что Бэрри простит отца за вмешательство...

– Я люблю его, – сознательно сказала она. – Ты не имеешь права не пускать меня к Зейну.

– Любишь? – Отец посмотрел на нее с жалостью. – Бэрри, то, что ты чувствуешь, – не любовь, а преклонение перед героем. Это пройдет, обещаю тебе.

– Думаешь, я не рассматривала такую возможность? – рассердилась Бэрри. – Разве я похожа на подростка, фанатеющего по рок-звезде? Да, мы встретились в опасной, стрессовой ситуации. Да, он спас мне жизнь и чуть не умер из-за этого. Мне кое-что известно о безумных увлечениях и о любви. Но даже если не все – решать не тебе.

– Ты всегда была разумным человеком, – заспорил посол. – По крайней мере признайся, что сейчас твое здравомыслие затуманено чувствами. Что будет, если ты поддашься искушению, выскочишь за него замуж, – не сомневаюсь, он ухватится за такую возможность обеими руками – а потом окажется, что на самом деле ты его не любишь? Подумай, к каким проблемам это приведет. Знаю, звучит несколько высокомерно, но он не твой тип мужчины. Он – моряк, специально подготовленный убийца. А ты ужинала с королями и танцевала с принцами. Что у вас может быть общего?

– Во-первых, это не только звучит несколько высокомерно, а так оно и есть. Во-вторых, твои деньги – не единственная моя привлекательная черта.

– Ты же знаешь, что я не это имел в виду, – искренне возмутился отец. – Ты – прекрасный человек! Но как подобный мужчина может оценить жизнь, которой ты живешь? Откуда ты узнаешь, что он не положил глаз на твое наследство?

– Потому что я его знаю, – заявила Бэрри. – Я узнала его так, как не узнала бы никогда, познакомившись на вечеринке в посольстве. По-твоему, «морские котики» не бывают добрыми и внимательными? Но он именно такой. Вся группа такая, к твоему сведению. Папа, я тебе много раз говорила, что меня не насиловали. Знаю, ты не веришь, поэтому беспокоишься и страдаешь за меня. Но клянусь тебе – клянусь! – я говорю правду. Они планировали сделать это на следующий день, ждали кого-то. Да, я испугана и расстроена, но не травмирована насилием. Увидев Зейна в луже крови, я получила чертовки более сильную травму, что то, что сделали похитители.

– Бэрри!

Посол впервые слышал ругательства от дочери. Она не могла припомнить, чтобы ругалась до похищения. До тех пор, пока грязные ублюдки, схватившие ее на улице, не подвергли ее многочасовому психологическому террору. Она ругала их, и имела в виду именно ругательства. И майора Ходсона тоже ругала намеренно.

Бэрри с усилием взяла себя в руки и выровняла голос.

– Ты знаешь, что первая попытка вывести меня из здания не удалась?

Отец резко кивнул. Он еле выжил, испугавшись, что единственная возможность освободить дочь провалилась, и представляя, какие муки ей пришлось вынести. В ту минуту он потерял надежду когда-либо увидеть дочь в живых. Адмирал Линдли не поддался пессимистическим настроениям, хотя «морские котики» не вышли на связь, и был получен рапорт о перестрелке в Бенгази. Если бы группу взяли в плен или уничтожили, правительство Ливии раструбило бы об этом на весь мир. Молчание означало, что группа на месте и работает над освобождением заложницы. Пока от «котиков» не пришло сообщение о провале операции, у адмирала оставалась надежда.

– Но потом получилось, только по-другому. Зейн пришел за мной один. Остальные члены группы остались для отвлечения внимания, если что-то пойдет не так. У «котиков» был запасной план на случай, если их заметят, потому что нельзя было предугадать все факторы, особенно человеческий. – Бэрри поняла, что повторяет слова Зейна, сказанные в те долгие часы, когда они лежали рядышком в полудреме, и почувствовала непереносимую тоску, сжавшую сердце до боли. – Группа так хорошо замаскировалась, что один из охранников практически наступил на Призрака. Именно тогда возникла перестрелка. Один из похитителей охранял снаружи комнату, в которой меня держали связанной. Услышав стрельбу, он заскочил внутрь. Зейну пришлось его убить. Пока охранники преследовали «котиков», мы покинули здание. День пришлось провести в потайном месте отдельно от остальной группы, но я была в безопасности.

Посол внимательно слушал, впитывая детали освобождения дочери. До этого они не говорили о похищении и спасении. Бэрри сходила с ума от беспокойства за Зейна, в отчаянии бросаясь на людей. Теперь она точно знала, что он жив, и, хотя продолжала страшно злиться, смогла рассказать отцу в подробностях, как ее вернули живой и невредимой.

– Пока я пряталась в укромном месте, Зейн с риском для жизни выбрался в город, вернулся с провизией для нас обоих и комплектом одежды для меня. Он даже позаботился о порезе на моей ноге. Когда пришли люди и практически разобрали по камешкам соседние строения, он все время прикрывал меня своим телом. Вот такого человека я полюбила, и такого человека ты назвал «не моим типом». Возможно, он не твой тип, но точно мой.

В глазах посла появилось ошеломленное, почти паническое выражение. Слишком поздно Бэрри поняла, что выбрала не те аргументы в споре. Если бы она высказала заботу о Зейне, как о человеке, который для нее так много сделал, если бы настояла, что испытывает личную благодарность, отец мог бы согласиться. Посол всегда трепетно относился к утонченным манерам и должному поведению. Вместо этого она убедила отца, что глубоко полюбила Зейна Маккензи, и слишком поздно заметила, как тот испугался. Отец боялся потерять единственную дочь, и теперь Зейн представлял собой серьезнейшую угрозу.

– Бэрри, я …

Ее искушенный, поднаторевший в учтивых манерах отец, который никогда не лез за словом в карман, замялся. Потом тяжело сглотнул. На самом деле, он редко в чем-то отказывал дочери, а если и делал это, то по серьезным причинам. В последний раз не разрешил купить мотоцикл – слишком рискованно. Забота о безопасности Бэрри стала для него навязчивой идеей, как и желание держаться поближе к последнему члену семьи – ненаглядному ребенку, как две капли воды похожему на погибшую жену.

В глазах отца Бэрри видела, как желание угодить и побаловать борется с пониманием, что на этот раз, если он согласится, может потерять дочь. Она уйдет из его жизни. Редкие встречи для него не выход. Они уже пережили такое раздельное существование во время ее учебы. Отец хотел видеть ее каждый день. Частично навязчивую идею совместного проживания вызывали эгоистические причины, так как дочь взяла на себя все домашние проблемы. Но Бэрри никогда не сомневалась в любви отца.

Лицо посла выражало чистую панику.

– Я все еще думаю, что тебе надо дать себе время успокоится. Ты должна понимать, что тот человек привык к чудовищным условиям, которые ты описала. Но как он впишется в твою жизнь?

– Бессмысленный вопрос. Мы не обсуждали взаимоотношения, не говоря уже о браке. Я просто хочу его увидеть. Не желаю, чтобы он считал меня неблагодарной, не потрудившейся даже поинтересоваться его состоянием.

– Если ваши взаимоотношения даже не обсуждались, с чего бы ему ожидать твоего визита? Для него это было обычное задание. Ничего более.

Бэрри по-военному выпрямила спину и расправила плечи. Зеленые глаза девушки потемнели от волнения.

– Кое-что было, – ровно ответила она. Между нею и Зейном много чего произошло, только Бэрри не собиралась обсуждать это ни с кем. Она сделала глубокий вдох и ввела в бой тяжелую артиллерию. – Ты мне должен, – удерживая взгляд отца, сказала Бэрри. – Я не выспрашивала у тебя подробностей того, что здесь произошло, но я разумный и логичный человек.

– Безусловно, – поспешно прервал ее отец, – но я не вижу…

– За меня требовали выкуп? – проигнорировала слова отца Бэрри.

Как дипломат с большим опытом работы, он редко терял контроль над выражением лица. Сейчас же его взгляд выражал только одно – замешательство.

– Выкуп? – эхом отозвался посол.

Безысходность скрутила внутренности в узел, обострила черты лица Бэрри.

– Да, выкуп. Не требовали, правда? Им нужны не деньги. Они хотели от тебя другое, не так ли? Информацию. Они или давили на тебя, или ты уже влип по самую маковку, но в последний момент отказался. Какое из двух предположений верно?

И снова подготовка подвела посла. На долю секунды на его лице появилось загнанное, виноватое и испуганное выражение, чуть прикрытое дипломатической мягкостью.

– Нелепое обвинение, – спокойно произнес посол.

Бэрри почувствовала тошноту. Значит, правда. Похитители использовали ее как оружие, чтобы заставить отца предать свою страну. Посол, скорее всего, будет все отвергать, чтобы не расстраивать ее, но по лицу отца Бэрри прочла другое. Вину.

Не обращая внимания на слова отца, она повторила:

– Ты мне должен. Ты должен Зейну.

Его передернуло от осуждения в глазах дочери.

– Я так не считаю.

– Причина моего похищения – твои дела.

– Ты прекрасно знаешь, что существует вещи, которые я не могу обсуждать, – ответил он, отпуская ее руки. Затем обошел стол и снова занял свое кресло, что символизировало переход от роли отца к роли посла. – Ошибочность этой гипотезы только подтверждает, насколько ты выведена из состояния равновесия.

Бэрри хотела спросить, посчитает ли Арт Сандефер ошибочным ее предположение, но не могла заставить себя угрожать отцу. Мысль, что слабость к отцу и ее может сделать предательницей, вызывала тошноту. Она любила свою страну. Прожив в Европе продолжительное время, Бэрри еще больше оценила существенное отличие Родины от любой другой страны мира. Хотя она тепло относилась к Европе и обожала французские вина, немецкую архитектуру, английскую аккуратность, испанскую музыку и все итальянское, но как только ее нога ступала на землю Соединенных Штатов, девушку поражала энергия и полнота жизни ее соотечественников, где даже малоимущие были несравнимо богаче бедняков на других континентах. США не были идеалом, далеко нет, но было в стране что-то особое, что Бэрри беззаветно любила.

Своим молчанием она могла предать любимую страну.

Оставаясь здесь, она подвергается опасности. Пусть ее похищение не удалось, но это не означает, что неизвестный безликий враг не повторит попытку. Бэрри не сомневалась, что отцу известен виновник, и сразу же поняла, во что превратится ее жизнь. Ее не выпустят за территорию посольства, а если разрешат выходить, то только с вооруженной до зубов охраной. Она будет заключенной в тюрьме страхов отца.

Совершенно безопасного места не существует, но оставаясь в посольстве, она будет ходить по острию ножа. Вне территории посольства появится больше шансов найти Зейна. Не может же адмирал Линдли контролировать каждый уголок земного шара. Чем дальше она окажется от Афин, тем меньше будет влияние отца и адмирала.

Бэрри смотрела на отца с полным пониманием, что собирается намеренно разорвать тесные узы, связывавшие их последние пятнадцать лет.

– Я уезжаю домой, – тихо сказала она. – В Вирджинию.

***

Две недели спустя Зейн сидел на веранде родительского дома, вознесшегося на вершину горы Маккензи, недалеко от городка Рат в штате Вайоминг. Вид захватывал дух – бесконечная перспектива величественных гор и зеленых долин. Все вокруг было родным и знакомым, как пальцы собственных рук. Седла, ботинки, небольшое стадо коров и много-много лошадей. Книги в каждой комнате просторного дома, гуляющие в сараях и конюшнях кошки, доброта и забота матери-командирши, беспокойство и понимание отца.

Ему уже приходилось залечивать огнестрельные раны, глубокие порезы от драк на ножах, сломанную ключицу, трещины на ребрах и проколотое легкое. Серьезные ранения были и до этого, но никогда смерть не подходила так близко. Он едва не истек кровью, лежа на дне плота. Тогда Бэрри навалилась на него, прижимая чадру к ране каждой унцией своего веса. Быстрота реакции и настойчивость девушки имела большое значение. И плазма, которую упорно вводил в вену Сантос, тоже имела значение. Он был на грани, поэтому ухватил несколько важных деталей, которые «имели значение». Не случись хоть одна из них, не быть ему в живых.

После отъезда из госпиталя и возвращения домой на долечивание Зейн оставался непривычно молчаливым. Не то, чтобы у него было плохое настроение, скорее, слишком многое предстояло обдумать. Непростая задача, когда практически все родственники посчитали необходимостью навестить и своими глазами оценить самочувствие больного. Быстренько проконтролировать младшего братишку прилетел из Вашингтона Джо. Несколько раз с парой хулиганистых сыновей приезжали Майкл и Шиа. Джош, Лорен и три их отпрыска выбрались на выходные, задержаться подольше не позволила работа Лорен в госпитале Сиэтла. Марис провела за рулем целую ночь, как только брата привезли в родительский дом. К счастью, Зейн уже мог передвигаться на своих двоих, хотя и не так быстро, как ему хотелось, иначе сестра до сих пор оставалась бы рядом. Когда она приехала, то села на кресло рядом с постелью брата и не отводила черных глаз, словно хотела передать свои жизненные силы. Может так и сделала. Его маленькая сестренка была феей, волшебницей и обитала в ином измерении.

Черт, даже Ченс объявился. Вел себя, как всегда, осторожно, постоянно оглядываясь на мать и сестру, как на бомбы, которые могли взорваться в любой момент. Но остался до сих пор и сидел рядышком на веранде в кресле качалке.

– Ты думаешь об отставке.

Зейн понятия не имел, как Ченс догадался, что у него на уме. После драки, когда им было по четырнадцать и когда они чуть не поубивали друг друга, мальчишки стали неразлучны. Может быть потому, что их связывало так много – учеба в одном классе, девочки, военная подготовка. Ченс оставался осторожным, как раненный волк, и не подпускал к себе людей, но при всем сопротивлении ничего не мог поделать с членами семьи. Никто не любил Ченса, пока Мэри не привезла его домой, и пока многочисленные шумные Маккензи не покорили мальчишку. Забавно было наблюдать за Ченсом, который боролся против родственной близости каждый раз, когда оказывался в кругу семьи, но, не проходило и часа, как он сдавался на милость Мэри и Марис. Другого выхода у него не оставалось. После признания Ченса братом, Зейн не обращал внимания на его осторожность. Только Вульф предоставлял приемному сыну время оглядеться, и то очень ограниченное.

– Да, – наконец ответил Зейн.

– Потому что тебя почти достали?

Зейн хмыкнул.

– Когда это имело для нас значение?

Только Зейн знал о настоящей работе Чанса. После каждой операции можно было спорить, кто из них побывал в большей опасности.

– Тогда виновато последнее повышение.

– Оно вытолкнуло меня за рамки оперативной работы, – подтвердил Зейн. Затем осторожно откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и поставил их на перила. Хотя он всегда быстро выздоравливал, двух с половиной недель оказалось явно недостаточно, чтобы не обращать внимания на рану. – Если бы двух моих ребят не подстрелили в тех проклятых учениях, я бы не участвовал в последней операции.

Ченс знал о «проклятых учениях». Зейн рассказал брату подробности происшествия, и прилагательное «проклятые» оказалось самым приличным из его эпитетов. Едва придя в сознание в военно-морском госпитале, Зейн повис на телефоне. Он настойчиво подталкивал и направлял расследование. Одесса со временем полностью поправится, а вот Хиггинсу придется комиссоваться по состоянию здоровья. Охранники, которые стреляли в «морских котиков», возможно, не попадут под трибунал, если у них идеальный послужной список, но со службы во флоте их выгонят. Карьерам капитана Юдаки и старшего помощника Бойда все еще грозили серьезные неприятности. Зейн добивался справедливого наказания для стрелявших, но поднятая волна в любом случае докатится до капитана.

– Мне тридцать один, – продолжал Зейн. – Верхний предел для активного участия в реальных операциях. Так как я чертовски хорош в своей работе, руководство постоянно повышает меня, а потом говорит, что такого ценного специалиста нельзя использовать как обычного «морского котика».

– Прощупываешь почву, чтобы перебраться ко мне? – небрежно спросил Ченс.

Зейн рассматривал эту возможность. Очень серьезно. Но что-то мешало, и это «что-то» никак не желало вылезать на свет.

– Собирался. Если бы дела сложились по-другому…

– Какие дела?

Зейн пожал плечами. По крайней мере, часть гнетущего «что-то» просматривалась.

– Женщина, – признался он.

– Ад и все дьяволы! – Ченс резко откинулся на спинку кресла и хмуро осмотрел открывающийся над носками ботинок вид. – Если это женщина, то ты не сможешь сконцентрироваться, пока не переболеешь и не выкинешь ее из головы. Черт побери их маленькие сладкие тайны, – ласково добавил он.

Вокруг Ченса вечно крутились женщины. Его редкая красота действовала на слабый пол не хуже оружия массового поражения, но он обладал редким даром настоящего распутника и сорвиголовы – умел избегать серьезных привязанностей.

Зейн не был уверен, что сможет выбросить Бэрри из головы. Более того, сомневался, что хочет. Непонятно, почему она исчезла даже без слов прощания и пожеланий скорейшего выздоровления. Правда Банни и Призрак рассказывали, как ее, брыкающуюся и орущую в полный голос, затолкали в самолет и увезли в Афины. Похоже, ее папаша, а также политика руководства флота по сохранению секретности относительно любого факта, касающегося «морских котиков», сделали все, чтобы Бэрри не узнала, в какой госпиталь его увезли.

Зейн скучал по Бэрри. По ее храбрости, несгибаемой воле делать то, что правильно и необходимо. А еще он скучал по безмятежности выражения ее лица и по накалу любовных ласк.

Боже, как он скучал!

Одно воспоминание отпечаталось в памяти ярче остальных и жгло раскаленным клеймом: Бэрри протягивает руку к пряжке его ремня и с отчаянием шепчет: «Я сама».

Зейн тогда все понял. Не только желание контролировать близость, но и мужество, которое понадобилось девушке, чтобы стереть унизительные воспоминания и заменить их радостными. Бэрри сказала правду – она оказалась невинной. Не знала, что делать, не ожидала боли. Но, несмотря на это, своим сладким, жарким, скользящим по его органу телом, довела до умопомрачения и начисто лишила самоконтроля, чего не удалось до нее ни одной женщине.

Бэрри могла – должна была – оказаться испорченным, беспомощным, маленьким снобом. Вместо этого, в напряженной и опасной ситуации сделала лучшее, что могла. Девушка ни разу не пожаловалась и приложила все возможные усилия, чтобы не только не мешать, но и помогать.

С ней было хорошо молчать и разговаривать. Такому убежденному одиночке, как он, нелегко использовать слово «любовь» по отношению не к члену семьи, но к Бэрри… может быть. Хотелось бы провести вместе больше времени, узнать ее поближе, взрастить то, что может вырасти.

А еще он хотел Бэрри.

Однако, сначала главное. А главное на сегодня – восстановить силы. Он может добрести без помощи из одной комнаты в другую, но дважды подумает, прежде чем самостоятельно направится к конюшням. Так же нужно решить останется он во флоте или выйдет в отставку. Зейна не покидало ощущение, что его время ушло, как только он высоко продвинулся по карьерной лестнице и отошел от оперативной работы. А если не службой в «морских котиках», то чем он будет зарабатывать на жизнь? Необходимо определиться и навести порядок в жизни.

Возможно, Бэрри не заинтересована в каких-либо отношениях с ним, хотя из описанной Призраком и Банни картинки ее отлета это не соответствовало действительности. В тот долгий-долгий день близости оба испытали гораздо больше, что удовлетворение от любовных ласк.

Придется приложить некоторые усилия, чтобы добраться до Бэрри. Утром он дозвонился в посольство США в Афинах, представился и попросил соединить его с Бэрри Лавджой, однако, трубку взял посол Уильям Лавджой. Сердечной беседы не получилось.

– Нельзя сказать, что Бэрри не ценит сделанного вами. Однако вы должны меня понять, она хочет оставить эти неприятности позади. Разговор с вами расстроит ее, – сказал неприятным, ледяным, вежливым голосом посол. Многие заплатили бы бешеные деньги за такую дикцию.

– Вы высказываете ее мнение или свое? – таким же ледяным тоном спросил Зейн.

– Не думаю, что это имеет значение, – ответил посол и положил трубку.

Зейн решил не торопить события. В его состоянии многого не добьешься, разумнее выждать. Когда в голове все уляжется, станут понятны дальнейшие планы, будет достаточно времени связаться с Бэрри. И теперь, когда понятно, что посол даст распоряжение оградить дочь от неприятных звонков, Зейн подготовится к обходному маневру.

– Зейн, – окликнула мать из глубины дома и вернула его с небес на землю, – ты не устал?

– Все хорошо, – ответил он, преувеличивая, но не очень.

По крайней мере, Зейн не чувствовал себя слишком уставшим. Оглянулся на Ченса и заметил ухмылку на лице брата.

– Она так беспокоится о тебе, что забыла о моих сломанных ребрах, – прошептал Ченс.

– Рад услужить, – растягивая слова, улыбнулся Зейн. – Только не стоит ожидать, что я позволю стрелять в себя каждый раз, когда тебя слегка побьют.

Семья Маккензи в полном составе забавлялась реакцией Ченса на заботу и суету Мэри. Внимание пугало того до ужаса, хотя отвертеться ему еще ни разу не удавалось. В руках Мэри Ченс становился мягче воска, и не только он – все дети. Они выросли на прекрасном примере для подражания: отец мог рычать и топать ногами, но Мэри обычно добивалась своего.

– Ченс?

Зейн спрятал усмешку, видя, как напрягся Ченс. Улыбку смыло с его лица, как будто ее там никогда не было.

– Мэм? – осторожно ответил он.

– Ты сделал повязку на ребра?

– Э… нет… мэм.

На лице Чанса появилось знакомое паническое выражение. Он мог бы соврать, и Мэри бы поверила. Но никто не пытался обмануть мать, даже в случае чрезвычайной важности. Маленький тиран оказалась бы обманутой в лучших чувствах, если бы обнаружила, что кто-то из детей сказал неправду.

– Ты же знаешь, нужно носить повязку еще одну неделю, – ответил голос из глубины дома.

Казалось, будто говорил сам Господь Бог, если бы не приятный южный акцент и мягкие женские интонации.

– Да, мэм.

– Зайди в дом, я позабочусь о твоих ребрах.

– Да, мэм, – снова повторил Ченс со смирением в голосе. Он встал с кресла-качалки и поплелся внутрь. Но проходя мимо Зейна, пробормотал:

– Тяжелое пулевое ранение не сработало. Придумай что-нибудь еще.