"Арсений Васильевич Ворожейкин. Рассвет над Киевом ("Истребители" #3) " - читать интересную книгу автора

Василяка взял трубку, но Худяков не отзывался.
- Далеко очень, не слышит, - вздохнул капитан. Василяка с раздражением
бросил трубку:
- Почему на старте нет более мощной радиостанции?
- Не дают, да и по штату не положено.
"Есть один!" - азартно сообщило радио. Динамик вновь разразился залпами
торопливых команд, тревожных предупреждений и просьб о помощи. Одна фраза
прозвучала просто набатом: "Гляди-гляди! На нас сыплются "фоккеры", а
шестерка "мессеров" навалилась на "горбатых"!" ("Горбатые" - это наши Ил-2,
у них кабина, словно горб, возвышается над фюзеляжем.)
В воздухе, по-видимому, было жарко. Мы напряженно молчали, вслушиваясь
в неразборчивый гомон взволнованных голосов. Василяка, бледный, с
одеревеневшим лицом, стоял согнувшись, прижав ухо к динамику. Это были
скверные минуты для командира полка: он боялся, что штурмовики остались без
прикрытия и сделались легкой добычей для вражеских истребителей.
Радио замолкло, и Василяка выпрямился.
- Кончается, кажется. - И крикнул полковому врачу: - Санитарную машину
приготовить!
Радио молчало. Мы встревоженно переглядывались. Василяка снял фуражку,
бросил ее на стол и грузно опустился на скамейку. Но скоро снова вскочил и
уставился в пустое небо на западе.
- Должны бы уже появиться... - Заложив руки за спину, Василяка
пробежался вокруг стола.
- Почему Худяков ввязался в драку с "лапотниками"? Вот, "илы" должны бы
уже возвратиться, а их нет. Вот, если посбивали их!..
И в этот момент на горизонте низко-низко показались штурмовики. Над
ними точками маячили истребители.
- Идут, - заорали мы хором и принялись торопливо считать: - Один,
второй, третий...


2

Лазарев и я ждали Худякова в капонире. Но Николай Васильевич, выключив
мотор, неподвижно сидел в кабине. Что с ним? Уж не ранен ли?
Подошли к кабине. Николай откинул назад голову, глаза закрыты,
счастливое лицо раскраснелось - после тяжелого боя он наслаждался покоем. В
такие секунды летчику не хочется ни говорить, ни слушать. И механик
самолета, понимая это, не спешил вскочить на крыло и спросить о работе
машины.
С видом хорошо потрудившегося человека Николай Васильевич вылез из
самолета. Из нижней губы, прокушенной или треснувшей в бою, сочилась кровь.
Не торопясь, Худяков снял с мокрой головы шлемофон и, вытирая платком лицо и
шею, хрипло проговорил:
- Мир-ровая драка была! Крепко пришлось подрожать. Думал, пропаду. Но
главное не в этом... - Он облегченно вздохнул и замолчал, поправляя изрядно
поношенный ржавого цвета реглан.
- Ну говори! - поторопил я.
- Дай сначала папиросу.
Худяков хорошо знал, что я не курю, но сейчас не помнил об этом. Он