"Андрей Воронин. Утраченная реликвия" - читать интересную книгу автора

говоря, неуютно, и Лев Григорьевич неожиданно изменил свое первоначальное
решение. Собственно, первоначального решения никакого и не было, он просто
ехал куда глаза глядели и приехал в результате домой, а вот теперь, немного
отойдя от первого шока и подумав, принял решение, в котором не было ничего
от рефлекторной реакции.
Словом, Жуковицкий понял, что ни за что, ни под каким предлогом не
понесет эту штуку домой, потому что не сможет спокойно спать, находясь с
нею под одной крышей. Это было что-то вроде парадокса: по идее, лежавшая в
портфеле вещь должна была оберегать своего владельца от всех мыслимых
невзгод, да вот беда: вещица, по мнению Льва Григорьевича, вовсе не
относилась к разряду предметов, коими можно владеть единолично и
безнаказанно. Говоря по совести, у никогда не отличавшегося набожностью и
суеверностью антиквара язык не очень-то поворачивался назвать ее
предметом...
С отвращением раздавив в пепельнице безвкусную облегченную сигарету,
Жуковицкий потянулся к ключу, который все еще торчал в замке зажигания.
Двигатель "Мерседеса" послушно ожил, наполнив салон легкой вибрацией. Лев
Григорьевич сдал назад, аккуратно развернул машину носом к дороге и выехал
со стоянки, наслаждаясь чувством бесшумного скользящего полета, всегда
возникавшим у него во время езды на этом автомобиле. Донимавшие его
проблемы сразу отступили на второй план, как бывало всегда, стоило лишь ему
сесть за руль и вывести машину со двора. Мокрое дорожное покрытие ярко
блестело на солнце, на обочинах дороги ковырялись грязные механические
монстры, сгребая остатки ноздреватых, слежавшихся до каменной твердости
сугробов, и их оранжевые проблесковые маячки были почти незаметны в
ослепительном сиянии погожего мартовского дня. Лев Григорьевич опустил
солнцезащитный козырек, но это не помогло: лужи и ручейки талой воды на
асфальте блестели не хуже солнца, и, чтобы надежно укрыться от этого
беспощадного сверкания, следовало, наверное, поднять капот. Недовольно
поморщившись, Жуковицкий открыл отделение для перчаток и водрузил на
переносицу старомодные солнцезащитные очки в тонкой стальной оправе. Стекла
в очках были фотохромные, называемые в народе "хамелеонами", и, оказавшись
на свету, они немедленно потемнели. Глазам стало легче, зато видимость
сразу ухудшилась. Лев Григорьевич терпеть не мог темные очки, в них он
всегда чувствовал себя наполовину ослепшим, и многочисленные киногерои, не
снимавшие черных стекол ни днем, ни ночью, вызывали у него искреннее
недоумение и сочувствие. Ну ладно, киногерой - существо, можно сказать,
мифологическое и мало соотносящееся с реальностью; но ведь актеры - живые
люди, как же они-то ухитряются играть в черных очках и не сшибать при этом
декорации? Да что актеры!
У них ведь и в реальной жизни подражателей хоть отбавляй...
Забавляясь подобными рассуждениями, от которых, увы, за версту разило
обыкновенной стариковской воркотней, Лев Григорьевич не заметил, как
проехал насквозь весь Кутузовский проспект, проскочил мост и очутился на
Новом Арбате. Перестроившись в крайний правый ряд, он включил указатель
поворота и свернул в открывшийся по правую руку узкий, густо заставленный
припаркованными автомобилями переулок. Ближе к Арбату машин почему-то стало
меньше; Жуковицкий свернул еще раз, теперь налево, и почти сразу остановил
машину, вплотную притерев ее к бровке тротуара.
Магазин - или, как предпочитал называть свое заведение сам Лев