"Андрей Воронин. Слепой против маньяка (Слепой)" - читать интересную книгу автора

волосами, начинавшими седеть, развязал тесемки коричневой коленкоровой
папки, положил ее себе на колени. Его глаза, под которыми были темные
круги, сузились.
В кончиках пальцев появилась дрожь. Он раскрыл папку и одну за другой
принялся вытаскивать большие глянцевые фотографии. Он раскладывал их на
журнальном столике так, как раскладывают карты в пасьянсе. Менял местами,
облизывал пересохшие губы и вздрагивал.
- Забавно... забавно... - шептал мужчина, - как же ты визжала! Как же
ты хотела! Но потом ты хотела выскочить, и это тебе не удалось. Ключик-то
от квартиры лежал у меня в брюках, а ты об этом не знала. Я поймал тебя у
самой двери.
На фотографии было распластанное в ванной, исполосованное бритвой
мертвое тело. Глаза вытаращены, язык вывалился, мокрые волосы прилипли к
краю ванны.
- Люблю мелкие подробности, - проговорил мужчина и, подняв за уголок
следующий снимок, поднес к глазам.
На этом снимке была окровавленная голова совсем молоденькой девушки,
почти ребенка. Следующая фотография задрожала в пальцах Григория
Синеглазова. В раковине умывальника лежала аккуратно обмытая отрезанная
женская рука. Пальцы были выпрямлены, и рука с, колечком казалась
фарфоровой. На запястье поблескивали часы. Снимок был настолько отчетлив,
что мужчина мог видеть даже время, остановленное вспышкой фотолампы: два
часа пятнадцать минут.
Григорий Синеглазов отлично помнил эту ночь. Он помнил девушку, почти
подростка, он помнил, как она немного запинающимся голосом соврала, что ей
уже восемнадцать лет. На самом же деле ей было не более четырнадцати,
может быть, четырнадцать с половиной. Именно такой возраст больше всего
возбуждал референта по экономическим вопросам, кандидата экономических
наук Григория Синеглазова, разведенного шесть лет назад. Он быстро
просматривал снимок за снимком. В уголках глаз собрались слезы.
- Какие вы все хорошенькие! - прошептал Синеглазов и судорожно
вздохнул. - Какие вы хорошенькие! Как я вас всех люблю!
Все фотографии были ужасны. Они больше напоминали страницы
патологоанатомического атласа, чем снимки, сделанные фотографом-любителем.
Руки, отделенные от туловища, вспоротые животы, вывалившиеся кишки,
отрезанные груди, уши, разорванные рты, выколотые глаза. На обратной
стороне каждого снимка были аккуратно проставлены дата и имя жертвы.
Возможно, имена были не настоящие, но если жертва называлась Валей, Таней,
Мариной, Григория это вполне устраивало. Его абсолютно не интересовало
настоящее имя девчонки: Валя так Валя, Катя так Катя.
Просматривая снимки, Синеглазов возбуждался все больше и больше. И он
понимал, что уже не сможет сегодня спать спокойно, что ему опять хочется
крови, хочется наслаждения, хочется видеть наполненные ужасом глаза жертвы.
Он быстро собрал снимки, аккуратно сложил, завязал на бантик тесемки
и спрятал коричневую коленкоровую папку в секретер, где лежали
фотоаппараты.
Затем он взглянул на свое отражение:
- Ну что ж, Гриша, время пришло.
Он потуже затянул узел итальянского шелкового галстука с миниатюрными
смешными машинками - такими, как их рисуют дети, сунул в карман пиджака