"Андрей Воронин. Высокое напряжение (Инкассатор)" - читать интересную книгу автора

поначалу. Вот из толпы спиной вперед вылетел один - вылетел, шлепнулся на
спину, растопырившись, как жаба, и затих. Рука у Понти Филата тяжелая, это
уж что да, то да... Бригадир невольно пощупал челюсть. Челюсть болела и
плохо слушалась. Будто жеребец лягнул, ей-Богу... А вот еще один: боком,
винтом, на подгибающихся ногах - сделал три пьяных шага, прижимая красные
мокрые ладони к разбитой физиономии, споткнулся, свалился и тоже затих. А
интеллигент-то наш здоров махаться! Как же, приемчики, небось, знает! В
секцию ходил, мускулы накачивал. Это ничего. Против лома нет приема,
окромя другого лома...
Над головами толпы вдруг мелькнули чьи-то обутые в рыжие кирзовые
сапоги ноги. Обладатель этих ног вверх тормашками вылетел из копошащейся,
матерно вопящей кучи, опрокинув по дороге двоих своих товарищей,
прокатился несколько метров по земле и замер, уткнувшись ободранной мордой
в песок. Рукав его брезентовой сварщицкой куртки был оторван у плеча и
сполз до самого запястья. Степан Петрович покачал головой, невольно
скривившись от боли в травмированной челюсти: ну и силища! Такую куртку
попробуй порви...
Сквозь рев и мат послышался сильный глухой удар - похоже, кто-то со
всего маху въехал головой в стену вагончика. Кто-то придушенно заверещал:
"Пусти! Пусти, падла! А-а-а-а-а!!!", еще кто-то, ошалело мотая
головой - из носа у него обильно текло, и во все стороны летели
темно-красные брызги, - выполз из толпы на карачках, остановился,
посмотрел на бригадира безумным неузнающим взглядом и тихо прилег
отдохнуть. Рыжий Федюня, шипя от боли и придерживая поврежденную руку,
боком выбрался из побоища, матерясь, метнулся к подножию опоры, схватил
огромный разводной ключ и, на бегу занося его над головой, как
меч-кладенец, рванулся обратно с нарастающим грозным ревом. Он скрылся в
толпе, а спустя мгновение его рев внезапно оборвался. Разводной ключ,
вертясь, как пропеллер, вылетел обратно и с глухим стуком приземлился в
каком-нибудь метре от Степана Петровича. Следом вылетел Федюня, и бригадир
готов был поклясться, что рыжий монтажник летел с закрытыми глазами,
пребывая в глубоком нокауте.
Теперь толпа поредела, и бригадир мог без помех видеть Понтю Филата.
Чертов придурок стоял в боксерской стойке он выглядел бодрым и свежим как
огурчик. На щеке у него алела царапина, рабочая куртка треснула по шву, и
полуоторванный нагрудный карман свисал неопрятным лоскутом, но это было
все. У Степана Петровича сложилось неприятное ощущение, что до сих пор
Понтя Филат просто развлекался, экономя силы, и только сейчас взялся за
дело всерьез, по-настоящему. Легко уклоняясь от бестолково машущих рук,
ног и различных тяжелых предметов, он раз за разом наносил короткие и
точные полновесные удары. После каждого такого удара количество его
противников уменьшалось, а число лежавших на земле тел, наоборот,
увеличивалось. Степан Петрович понял, что ошибся: это все-таки было
избиение, а вовсе не драка, только избивали не Понтю Филата, а его,
Степана Петровича, бригаду в полном составе.
Степан Петрович понял еще одно: воспитательный момент не удался. О
мести за подорванный авторитет и побитую физиономию тоже нужно было на
некоторое время забыть. Теперь следовало позаботиться о том, чтобы как-то
прекратить безобразие. В конце концов, за порядок на площадке и за
соблюдение графика работ отвечает не папа римский, а он, Степан Петрович