"Константин Воробьев. Крик (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Ну, тут... сам понимаешь. Они могут сейчас завернуть и к нам. Так что
решай, где ты должен находиться...
- Пять минут! - сказал я. - Только взгляну, узнаю... Ну?!
Он молчал, и я отвернулся к ручью и стал закуривать.
Удивительно, какая осмысленная, почти человечья мука может слышаться в
лошадином ржании!
- Вообще-то можно и сбегать, - сказал позади меня Васюков. - Ну,
сколько тут? Двести метров!
Я сунул ему незажженную цигарку и бросился в село.
На улице валялись снопы соломы, колья и слеги заборов - это сразу, а
глубже, уже недалеко от Маринкиной хаты, я увидел огромную, круглую воронку,
обложенную метровыми пластами смерзшейся земли. Рядом с нею, у раскиданного
плетня, высокий смуглолицый кавалерист, одетый в бурку и похожий на Григория
Мелехова, остервенело пинал сапогами в разорванный сизый пах коня, пробуя
освободить седло. Конь перебирал, будто плыл, задранными вверх ногами,
тихонько ржал, изгибал длинную мокрую шею, заглядывая на свой живот, и глаза
у коня были величиной в кулак, чернильно-синие, молящие.
Через минуту я увидел - нет, не Маринкину еще - разрушенную хату.
Наверно, тут было прямое попадание, потому что даже печка не сохранилась. Да
там вообще ничего не уцелело. Просто это была исковерканная куча бревен и
соломы, осевшая в провал.
В тесовой крыше Маринкиной хаты, прямо над сенцами, темнела большая,
круглая дыра. Во дворе и на крыльце валялась пегая щепа дранки. Я решил, что
крышу прободал осколок. Цементный. Но дыра была чересчур велика, и у меня
похолодело во рту: "Бомба замедленного действия!" Я мысленно увидел ее
почему-то никелированно-блестящей, тикающей и побежал со двора пригнувшись,
как бегал в детстве с чужих огородов. Я то и дело оглядывался и видел белую
дверь и веревочку, а пониже ее, там, где вчера было "Маринка дура" - бурое
продолговатое пятно. "Стерла, чтобы я опять когда-нибудь не прочитал", -
понял я и повернул назад.
Дверь я открыл с ходу, плечом, и в полутьме сеней, под белым столбом
света, проникавшего в дыру крыши, увидел лошадь. Она лежала комком,
подвернув под себя ноги и голову, и на ее мертвой спине выпячивалось и
блестело медной оковкой новенькое комсоставское седло.
В хате никого не было, но на столе, в крошеве стекла, лежал хлеб, три
ложки и стоял чугунок. От него шел пар, - окна на улицу были разбиты. Я
заглянул в чулан и; позвал:
- Есть кто-нибудь?
- Есть! - слабо донесся откуда-то Колькин голос,
- Где ты? - спросил я.
- А тут... В погребе!
Прямо у моих ног приоткрылся люк, и Колька вылез первым, за ним мать, а
потом Маринка. Она была непокрытой, и я впервые увидел ее волосы - черные до
синевы, в двух косах. Она смотрела на меня так, будто хотела предупредить о
чем-то, боялась, видно, что я брякну ей что-нибудь лишнее, тут, при матери,
и я сказал:
- Лошадь там в сенцах. Убитая. Пришел посмотреть...
- Господи! - запричитала мать. - Да как же она там очутилась? Ваша, что
ли?
- Нет, она чужая, - сказал я. - Вечером мы ее вытащим.