"Геннадий Воробьев. Кибернетика стучится в школу (серия "Эврика")" - читать интересную книгу автора

конспектировал толстый том по египтологии, то есть пересказывал его для
себя более интересно. А виновником был учитель, перед которым я робел.
Когда после болезни я старался разузнать, что было на пропущенном уроке,
ребята с трудом извлекали из памяти разрозненные факты, с
иронически-восхищенным удивлением смотря на меня.
Другой человек, к которому я относился с уважением, был добрый мучеиик
эстонец Карл Иванович - учитель немецкого языка, совершенно лишенный
преподавательских способностей. Класс на его уроках шумел, и даже
способные выучить язык были лишены возможности сделать это. Я не был
способным и еще раньше вынес свой приговор: сначала с интересом читал
подписи к рисункам и старался переводить маленькие рассказы в учебнике,
но, сообразив, что пионеры с немецкими именами, говорящие по-немецки, -
плод фантазии автора, охладел к языку.
Может быть, я стал бы пропускать уроки, по родители преподавали в той
же школе. Поэтому ничего не оставалось, как надевать лыжи и отправляться в
школу, думая, как бы на уроках полезнее провести время и поскорее
вернуться в Древний Египет.
Я упомянул об одной из 13 средних школ, в которых я учился, и о двух из
120 учителей, которые учили меня.
500 одноклассников тоже оставили след в моей памяти.
Среди них были "волки", которые смотрели в лес, часто пропускали
занятия, демонстрируя свое пренебрежение к школе, и ждали удобного случая,
чтобы ее бросить. "Зайцы" в лес не глядели, знали, что школу все-таки
придется кончать, и занимались тем, что придумывали изощренные способы
удрать с урока и затем оправдаться.
"Лошади" сбегали редко, они учились, или старались учиться,
добросовестно: одни - "ломовые" - прилежные тянули, другие - "иноходцы" -
подтягивали, иногда делали вид, что тянут, поднимая хвост и взбрыкивая
ногами. Все это я испытал на себе, потому что был "иноходцем".
Оглядываясь назад, я думаю, что получил к тому времени некоторую
педагогическую подготовку, так как, кроме личного опыта лицезрения
учителей, через мои руки подростка прошла большая литература воспоминаний
о предреволюционных школьных годах, с галереей портретов плохих и хороших
учителей, методологией детских шалостей и ассортиментом знаний, усвоенных,
несмотря на эти шалости.
Главная проблема школы заключается в том, что за сравнительно короткий
срок она из привилегии превратилась в право, а затем в обязанность,
сохранив при этом в неприкосновенности почти все школьные порядки и вызвав
сумятицу в мотивациях.
Сто лет назад дворянские дети учились в гимназиях, потому что не могли
не иметь по крайней мере среднего образования. Такой же долг дать своим
детям элементарную грамоту осознали крестьяне русской деревни в Новороссии
в 1920 году. Они не могли построить школу, и дети собирались по очереди в
каждом доме, хозяева которого на это время давали приют учителю - моему
отцу - и кормили его.
Родители-купцы, сами малограмотные, грозили детям, когда те плохо
учились, лишить их родительского благословения, материальной поддержки и
стращали черной работой. Эта мотивация "кнута" и "пряника" называется
"престиж". Она более дорога родителям, чем детям, которым родительское и
общественное мнение старается внушить представление о престижных